(no subject)
Революция дебютировала в городке своеобразно. Взбунтовались няни и санитарки местной больницы. Нынче у нас равноправие! - шумели они. - Пусть доктора сами грязь выгребают!
Главный врач Жердецкий собрал на утреннем обходе докторов и, возглавляя их, отправился мыть и кормить пациентов, выносить судна, убирать в палатах и операционных. Когда все было сделано, спокойно велел санитаркам: "А теперь вы идите и лечите. Делайте операции и перевязки".
Младший медперсонал смущенно побурчал и помирился со старшим.
В 1918-м начались аресты. Пришли и к Крыловым. После обыска ночью увели отца, а семье приказали перебираться в другое жилье - три комнатушки двухэтажного дома на берегу Ярани. Ночью же спешно перебрались туда. Анна Константиновна дрожащими руками собрала в узелок лекарства и еду, детям велела идти на занятия, а сама побежала к тюрьме. Пришлось взять с собой Нину - та ревела и цеплялась за мать. Пришли к восьми утра, но пробраться ко входу было невозможно - вокруг здания стояло множество людей. Они требовали выпустить отца Александра. Толпа все увеличивалась. Мать отвела Нину домой, но к пяти часам она вернулась уже вместе с братьями. Еще через час отца выпустили - по распоряжению из Вятки. Он вышел, благословил людей и отправился служить всенощную. Жена не могла к нему подойти - заслоняли прихожане. Она стояла позади всех и не переставая всхлипывала.
Обыск не дал никаких результатов - у священника не нашли ничего, кроме кучи детей.
В этом же году старшая, Маня, закончила гимназию. Еще через год - Коля. Отец потребовал, чтобы они ехали в Казань учиться. Собрали черных сухарей, льняного масла, гороха, посадили на телегу - и отправили. Ехали брат с сестрой долго, 280 верст. Оба поступили - Маня на медицинский факультет университета, а Коля - в политехнический институт.
Вскоре Нину со скарлатиной положили в больницу. Под окно каждый день, все шесть недель, приходил брат Миша, строил рожицы, крутил фиги - смешил. Однажды утром, перед самой выпиской сосед по бараку, деревенский мальчик закричал: «Нина, у тебя по руке ползет вошь, давай ее на тумбочку и убьем!» Вошь прихлопнули кружкой. Нина выписалась и ушла домой, унося на руке след от укуса.
Через две недели она заболела. Фельдшер бодро сказал: "Да вы протрите во рту тряпочкой, смоченной в молоке, и все пройдет". Он ошибся. Нина заболела сыпным тифом. Вскоре свалилась с тифом и мама. Миша занимался малышами, пока мать металась в горячке. Отец почти не бывал дома - народ вокруг мер направо и налево, нужно было отпевать. Мор распространялся стремительно - рядом с больницей власти освободили целый квартал под сыпнотифозный госпиталь.
Наконец маму увезли в больничный барак. Когда из поездки в какую-то отдаленную деревню вернулся отец и кинулся в больницу, его встретила санитарка со словами: "На улице уже целая поленница покойников. Вашу жену положили в белых чулках». Так ее и вытаскивали из занесенной снегом поленницы - за ноги, опознав по чулкам.
Один глаз у Анны Константиновны был приоткрыт - примерзло веко. "Покойника следующего высматривает", - шушукались бабы.
Дома шестнадцатилетний Миша рыдал так, что к нему боялись притронуться. По углам жались двухлетний Сережа, шестилетняя Лёля (моя будущая бабушка) и восьмилетняя Нина. В кроватке спал девятимесячный Шура.
Послали телеграммы в Казань. Коле не на что было выехать. Маня ответила: "Ищу лошадей. Маня".
Главный врач Жердецкий собрал на утреннем обходе докторов и, возглавляя их, отправился мыть и кормить пациентов, выносить судна, убирать в палатах и операционных. Когда все было сделано, спокойно велел санитаркам: "А теперь вы идите и лечите. Делайте операции и перевязки".
Младший медперсонал смущенно побурчал и помирился со старшим.
В 1918-м начались аресты. Пришли и к Крыловым. После обыска ночью увели отца, а семье приказали перебираться в другое жилье - три комнатушки двухэтажного дома на берегу Ярани. Ночью же спешно перебрались туда. Анна Константиновна дрожащими руками собрала в узелок лекарства и еду, детям велела идти на занятия, а сама побежала к тюрьме. Пришлось взять с собой Нину - та ревела и цеплялась за мать. Пришли к восьми утра, но пробраться ко входу было невозможно - вокруг здания стояло множество людей. Они требовали выпустить отца Александра. Толпа все увеличивалась. Мать отвела Нину домой, но к пяти часам она вернулась уже вместе с братьями. Еще через час отца выпустили - по распоряжению из Вятки. Он вышел, благословил людей и отправился служить всенощную. Жена не могла к нему подойти - заслоняли прихожане. Она стояла позади всех и не переставая всхлипывала.
Обыск не дал никаких результатов - у священника не нашли ничего, кроме кучи детей.
В этом же году старшая, Маня, закончила гимназию. Еще через год - Коля. Отец потребовал, чтобы они ехали в Казань учиться. Собрали черных сухарей, льняного масла, гороха, посадили на телегу - и отправили. Ехали брат с сестрой долго, 280 верст. Оба поступили - Маня на медицинский факультет университета, а Коля - в политехнический институт.
Вскоре Нину со скарлатиной положили в больницу. Под окно каждый день, все шесть недель, приходил брат Миша, строил рожицы, крутил фиги - смешил. Однажды утром, перед самой выпиской сосед по бараку, деревенский мальчик закричал: «Нина, у тебя по руке ползет вошь, давай ее на тумбочку и убьем!» Вошь прихлопнули кружкой. Нина выписалась и ушла домой, унося на руке след от укуса.
Через две недели она заболела. Фельдшер бодро сказал: "Да вы протрите во рту тряпочкой, смоченной в молоке, и все пройдет". Он ошибся. Нина заболела сыпным тифом. Вскоре свалилась с тифом и мама. Миша занимался малышами, пока мать металась в горячке. Отец почти не бывал дома - народ вокруг мер направо и налево, нужно было отпевать. Мор распространялся стремительно - рядом с больницей власти освободили целый квартал под сыпнотифозный госпиталь.
Наконец маму увезли в больничный барак. Когда из поездки в какую-то отдаленную деревню вернулся отец и кинулся в больницу, его встретила санитарка со словами: "На улице уже целая поленница покойников. Вашу жену положили в белых чулках». Так ее и вытаскивали из занесенной снегом поленницы - за ноги, опознав по чулкам.
Один глаз у Анны Константиновны был приоткрыт - примерзло веко. "Покойника следующего высматривает", - шушукались бабы.
Дома шестнадцатилетний Миша рыдал так, что к нему боялись притронуться. По углам жались двухлетний Сережа, шестилетняя Лёля (моя будущая бабушка) и восьмилетняя Нина. В кроватке спал девятимесячный Шура.
Послали телеграммы в Казань. Коле не на что было выехать. Маня ответила: "Ищу лошадей. Маня".