О брате
Ему было четыре года и три месяца.
За окном стоял февраль - по-весеннему тёплый после долгого, немилосердно морозного января. Пах ветром, подснежниками и старым каменным мостом.
А ещё - войной.
Любой месяц года теперь пах войной. И только потом - ветром, подснежниками и старым каменным мостом.
Сначала мы не знали, что такое война. Мы выскакивали во двор после каждого взрыва, чтобы увидеть, куда угодила очередная бомба и бежать на помощь. Мы глупо надеялись, что это наш город, и нам решать, как быть, что делать и кого спасать. Но в тот день, когда взрывной волной убило выскочивших на помощь людей из соседнего дома, война показала, кто в городе хозяин.
И мы не нашли слов, чтобы ей возразить.
Теперь мы знали, что такое война.
Война - это прятаться от бомбёжки в коридоре, если не успел добежать до убежища. Коридор безопаснее, потому что со всех сторон защищён комнатами. Нужно плотно прикрыть двери, а те, которые со стеклянными вставками, завесить пледами, чтобы при взрыве не посекло людей осколками. Очень важно спустить на пол всё бьющееся и тяжёлое. И отползти подальше от люстры, чтобы при падении она не покалечила того, кто сидит под ней.
Война - это спасительные дверные проёмы. Если бомба угодила в дом, нужно, как при землетрясении, бежать к дверям. Потому что если дом обвалится, есть шанс уцелеть в дверных проёмах.
Война - это затянутые плёнкой окна. Стёкла выбило бомбёжкой, но новые никто не ставит. В блокадном районе стёкол не достать, да и какой смысл их устанавливать, если выбьет при следующей бомбёжке?
Война - это испорченные праздники. Так уж получилось, что особенно нещадно бомбят именно в Новый год, восьмого марта, первого, второго или девятого мая. Второго мая у нас родительская, и там, на той стороне границы, об этом отлично помнят. Подпортить праздник или день поминовения в войну - двойное счастье для противника.
Война - урок стойкости на всю оставшуюся жизнь.
Примером такой стойкости - мои родители. Пропадающий сутками в больнице папа - у него, как и у других врачей, своя священная война - за жизнь раненых. Мама, среди всеобщего ужаса и мрака читающая ученикам Байрона. Она часто проводит в палаточном городке, в который превратилась наша школа, литературные вечера. И дети чего-то там декламируют, кого-то играют. Танцуют. Поют.
Потом, спустя много лет, я нашла в мамином дневнике четыре письма, адресованные любимым писателям - Чехову, Салтыкову-Щедрину, Петрушевской и Толстой. Каждому - со словами искреннего восхищения и благодарности за их благословенный труд. Датированы письма войной.
Но я хотела не о войне, нет.
Я хотела о мужчинах.
Точнее об одном мужчине. О брате.
Однажды бомба угодила в наш дом.
Теперь я знаю точно - желание укрыть собой человека - абсолютно неосознанный порыв. Когда совсем рядом случается взрыв, у тебя ровно три микросекунды, чтобы рухнуть на пол и инстинктивно прикрыть руками голову.
Каким образом мне удалось за эти три микросекунды допрыгнуть до брата и прикрыть его собой - я не знаю. Я этого не помню. Я помню взрыв и то, что лежу на брате.
Он моментально выполз из-под меня, маленький такой головастик, злой, как оса, недовольный и даже свирепый. Выполз, и глядя мне в глаза, выпалил, чеканя каждое слово:
-Никогда. Больше. Не прикрывай. Меня. Слышишь? Я. Как-нибудь. Сам. Разберусь!
И я не нашла слов, чтобы ему возразить.
Мне тогда было девятнадцать.
Ему - четыре года и три месяца.
Когда мальчики становятся мужчинами? В какой миг своей жизни? В день первой драки или первого примирения? Первого поцелуя или первого разочарования? Первого предательства или первой ночи любви? В день своей первой войны? Или, может, последней войны?
Когда мальчики становятся мужчинами?
Мне кажется - никогда.
Они ими рождаются.
За окном стоял февраль - по-весеннему тёплый после долгого, немилосердно морозного января. Пах ветром, подснежниками и старым каменным мостом.
А ещё - войной.
Любой месяц года теперь пах войной. И только потом - ветром, подснежниками и старым каменным мостом.
Сначала мы не знали, что такое война. Мы выскакивали во двор после каждого взрыва, чтобы увидеть, куда угодила очередная бомба и бежать на помощь. Мы глупо надеялись, что это наш город, и нам решать, как быть, что делать и кого спасать. Но в тот день, когда взрывной волной убило выскочивших на помощь людей из соседнего дома, война показала, кто в городе хозяин.
И мы не нашли слов, чтобы ей возразить.
Теперь мы знали, что такое война.
Война - это прятаться от бомбёжки в коридоре, если не успел добежать до убежища. Коридор безопаснее, потому что со всех сторон защищён комнатами. Нужно плотно прикрыть двери, а те, которые со стеклянными вставками, завесить пледами, чтобы при взрыве не посекло людей осколками. Очень важно спустить на пол всё бьющееся и тяжёлое. И отползти подальше от люстры, чтобы при падении она не покалечила того, кто сидит под ней.
Война - это спасительные дверные проёмы. Если бомба угодила в дом, нужно, как при землетрясении, бежать к дверям. Потому что если дом обвалится, есть шанс уцелеть в дверных проёмах.
Война - это затянутые плёнкой окна. Стёкла выбило бомбёжкой, но новые никто не ставит. В блокадном районе стёкол не достать, да и какой смысл их устанавливать, если выбьет при следующей бомбёжке?
Война - это испорченные праздники. Так уж получилось, что особенно нещадно бомбят именно в Новый год, восьмого марта, первого, второго или девятого мая. Второго мая у нас родительская, и там, на той стороне границы, об этом отлично помнят. Подпортить праздник или день поминовения в войну - двойное счастье для противника.
Война - урок стойкости на всю оставшуюся жизнь.
Примером такой стойкости - мои родители. Пропадающий сутками в больнице папа - у него, как и у других врачей, своя священная война - за жизнь раненых. Мама, среди всеобщего ужаса и мрака читающая ученикам Байрона. Она часто проводит в палаточном городке, в который превратилась наша школа, литературные вечера. И дети чего-то там декламируют, кого-то играют. Танцуют. Поют.
Потом, спустя много лет, я нашла в мамином дневнике четыре письма, адресованные любимым писателям - Чехову, Салтыкову-Щедрину, Петрушевской и Толстой. Каждому - со словами искреннего восхищения и благодарности за их благословенный труд. Датированы письма войной.
Но я хотела не о войне, нет.
Я хотела о мужчинах.
Точнее об одном мужчине. О брате.
Однажды бомба угодила в наш дом.
Теперь я знаю точно - желание укрыть собой человека - абсолютно неосознанный порыв. Когда совсем рядом случается взрыв, у тебя ровно три микросекунды, чтобы рухнуть на пол и инстинктивно прикрыть руками голову.
Каким образом мне удалось за эти три микросекунды допрыгнуть до брата и прикрыть его собой - я не знаю. Я этого не помню. Я помню взрыв и то, что лежу на брате.
Он моментально выполз из-под меня, маленький такой головастик, злой, как оса, недовольный и даже свирепый. Выполз, и глядя мне в глаза, выпалил, чеканя каждое слово:
-Никогда. Больше. Не прикрывай. Меня. Слышишь? Я. Как-нибудь. Сам. Разберусь!
И я не нашла слов, чтобы ему возразить.
Мне тогда было девятнадцать.
Ему - четыре года и три месяца.
Когда мальчики становятся мужчинами? В какой миг своей жизни? В день первой драки или первого примирения? Первого поцелуя или первого разочарования? Первого предательства или первой ночи любви? В день своей первой войны? Или, может, последней войны?
Когда мальчики становятся мужчинами?
Мне кажется - никогда.
Они ими рождаются.
