"Сомнительный гость"
Наконец-то перевел стихотворение Эдварда Гори "The Doubtful Guest", о котором узнал благодаря альбому Михаэля Мантлера "The Hapless Child and Other Inscrutable Stories", состоящему из песен на садистские стихи Гори (поет там Роберт Уайатт).
When they answered the bell on that wild winter night, There was no one expected -- and no one in sight
Then they saw something standing on top of an urn, Whose peculiar appearance gave them quite a turn.
All at once it leapt down and ran into the hall, Where it chose to remain with its nose to the wall.
It was seemingly deaf to whatever they said, So at last they stopped screaming, and went off to bed.
It joined them at breakfast and presently ate All the syrup and toast and a part of a plate.
It wrenched off the horn from the new gramophone, And could not be persuaded to leave it alone.
It betrayed a great liking for peering up flues, And for peeling the soles of its white canvas shoes.
At times it would tear out whole chapters from books, Or put roomfuls of pictures askew on their hooks.
Every sunday it brooded and lay on the floor, Inconveniently close to the drawing-room door.
Now and then it would vanish for hours from the scene, But alas, be discovered inside a tureen.
It was subject to fits of bewildering wrath, During which it would hide all the towels from the bath.
In the night through the house it would aimlessly creep, In spite of the fact of its being asleep.
It would carry off objects of which it grew fond, And protect them by dropping them into the pond.
It came seventeen years ago -- and to this day It has shown no intention of going away.
Ночью темной холодной раздался звонок,
Никого здесь не ждали, но открыли замок
И увидели: нечто на урне стоит,
Было странно оно, жутковато на вид.
Вихрем вдруг это нечто влетело к ним в дом,
Только в стену уткнулось и стало столбом,
Не желало на зов ничего отвечать.
Что ж, кричать перестали, отправились спать.
Утром к завтраку все - а оно под шумок
Съело хлеб весь и сыр, и тарелки кусок.
Оторвало затем граммофона трубу
И швыряло, не слыша хозяев мольбу.
Вдруг со страстью полезло прямиком в дымоход
И холщовые туфли пустило в расход.
То повадилось главами книги кромсать
И картины опасным углом наклонять.
А порой в воскресенье ложилось под дверь
Пред гостиной - ходи осторожней теперь.
Иногда исчезало из вида на час,
Но под супницей вновь обреталось не раз.
Или в ярость впадало совсем без причин
И тогда полотенца кидало в камин.
По ночам уставало, но и в тишине
Все по дому бесцельно бродило во сне.
Утащило из комнат, что по нраву пришлось,
И в пруду утопило, чтоб не прятать поврозь.
С той поры уж пошел восемнадцатый год,
А оно не уходит - и вряд ли уйдет.
When they answered the bell on that wild winter night, There was no one expected -- and no one in sight
Then they saw something standing on top of an urn, Whose peculiar appearance gave them quite a turn.
All at once it leapt down and ran into the hall, Where it chose to remain with its nose to the wall.
It was seemingly deaf to whatever they said, So at last they stopped screaming, and went off to bed.
It joined them at breakfast and presently ate All the syrup and toast and a part of a plate.
It wrenched off the horn from the new gramophone, And could not be persuaded to leave it alone.
It betrayed a great liking for peering up flues, And for peeling the soles of its white canvas shoes.
At times it would tear out whole chapters from books, Or put roomfuls of pictures askew on their hooks.
Every sunday it brooded and lay on the floor, Inconveniently close to the drawing-room door.
Now and then it would vanish for hours from the scene, But alas, be discovered inside a tureen.
It was subject to fits of bewildering wrath, During which it would hide all the towels from the bath.
In the night through the house it would aimlessly creep, In spite of the fact of its being asleep.
It would carry off objects of which it grew fond, And protect them by dropping them into the pond.
It came seventeen years ago -- and to this day It has shown no intention of going away.
Ночью темной холодной раздался звонок,
Никого здесь не ждали, но открыли замок
И увидели: нечто на урне стоит,
Было странно оно, жутковато на вид.
Вихрем вдруг это нечто влетело к ним в дом,
Только в стену уткнулось и стало столбом,
Не желало на зов ничего отвечать.
Что ж, кричать перестали, отправились спать.
Утром к завтраку все - а оно под шумок
Съело хлеб весь и сыр, и тарелки кусок.
Оторвало затем граммофона трубу
И швыряло, не слыша хозяев мольбу.
Вдруг со страстью полезло прямиком в дымоход
И холщовые туфли пустило в расход.
То повадилось главами книги кромсать
И картины опасным углом наклонять.
А порой в воскресенье ложилось под дверь
Пред гостиной - ходи осторожней теперь.
Иногда исчезало из вида на час,
Но под супницей вновь обреталось не раз.
Или в ярость впадало совсем без причин
И тогда полотенца кидало в камин.
По ночам уставало, но и в тишине
Все по дому бесцельно бродило во сне.
Утащило из комнат, что по нраву пришлось,
И в пруду утопило, чтоб не прятать поврозь.
С той поры уж пошел восемнадцатый год,
А оно не уходит - и вряд ли уйдет.