Еще о сделке
Амихай Атали - журналист в "Маариве". Когда ему было 11 лет, террористы зарезали его старшего брата. Через три дня они выйдут на свободу.
Под катом мой перевод статьи Атали в блоге на NRG…
В первый раз мы отправились всей семьей на Хермон на Хануку. Мы приехали на заснеженную гору большой и веселой семьей. Плотно одетые, сошли с фуникулера на вершине горы и начали дурачиться и играть в снежки. Мой старший брат Эльханан тогда только-только демобилизовался. Он "накормил" меня снежками, как это обычно бывает, когда старший брат "воюет" с младшим. Я помню, как плакал в туалете теплого кафе, и помню ласковые слова мамы, которая как всегда беспокоилась и поспешила принести теплую одежду.
Ровно 20 лет назад, в Суккот 1991 года, мы снова ездили на Хермон. Только на сей раз это была совсем другая, вдребезги разбитая семья. Семью месяцами ранее 18-летний Юсеф Халас и 21-летний Мазен Алауи устроили засаду в одной из подворотен арабского квартала Старого города в Иерусалиме. Они были вооружены ножами и хотели убить еврея своими руками. Мой брат Эльханан проходил мимо и стал жертвой их безумия.
В одном из десятков семейных альбомов хранится фотография нашей второй поездки на Хермон. С вымученными улыбками на лицах мы сидим на фуникулере, а под нами абсолютно сухая гора, без капли снега. Сухая, как наши глаза. Плач предыдущей поездки почти не возвращался с тех пор. Когда мне было 11 лет, я получил известие, навсегда прервавшее моё детство, и с тех пор мне трудно плакать. Большинство утешительных слов моей матери пришлось говорить самой.
Когда мы вернулись с севера, нас ждало драматическое известие. Полицейский из участка в Старом городе попросил отца срочно приехать. Когда папа вернулся домой, он лишь произнес благословение Всевышнему, и я все понял. Убийцы Эльханана арестованы.
…Через три дня Юсуф Халас и Мазен Алауи выйдут из тюрьмы. Насколько мне известно, они не возвращаются в свои дома в Восточном Иерусалиме, а отправляются в сектор Газы. Я не политик и не военный и не имею понятия о стратегических последствиях сделки, но для меня, как и для сотен других израильских семей, она болезненна, очень болезненна. Мне хочется злиться на Гилада Шалита и на Биньямина Нетаниягу, который мог бы быть твёрже, но по совету моего мудрого отца теперь, когда сделка заключена, я стараюсь не погружаться в пучину, из которой не выбраться.
Сегодня я просто склоняю голову. Я вновь переживаю детство, оборвавшееся в разгар праздника Пурим, свой страх и учащавшееся сердцебиение всякий раз с тех пор, когда я всего лишь пробегал на расстоянии нескольких улиц от дома и сталкивался глазами с доской в память о моем брате.
Сегодня мне больно за мою любимую мать, которая и сейчас, двадцать лет спустя, звонит мне каждый день, чтобы узнать, все ли со мной в порядке. Мне больно за нее, когда на вопрос, можно ли привести неожиданного гостя к ней домой, она с грустной улыбкой отвечает, что неважно, сколько будет людей, все равно одного не хватает.
Сегодня мне больно за моего отца, который взял на себя миссию восстановления всей нашей семьи и сделал это, но каждый раз в Рош ха-Шана, когда в синагоге читают историю жертвоприношения Ицхака, он не выдерживает и рыдает.
Сегодня мне больно за тысячи жертв террора, и я молю Б-га, чтобы в результате этой сделки их число не выросло. Я склоняю голову, но радуюсь за семью Шалит, боль которой начнёт утихать.
Сегодня не день праздника. Сегодня мы порадуемся за семью Шалит, но вспомним тысячи убитых и десятки тысяч их родных. Вспомним тысячи матерей, которым навечно будет кого-то не хватать, отцов, дающих кислород всей семье и братьев, боящихся идти по улице.
Через три дня убийцы Эльханана впервые за 20 лет покинут тюрьму и сядут в автобус. Они наверняка покажут знак "V", и я, немного научившийся плакать за эти годы, позволю скатиться слезе. По матери, по отцу, по себе. Одной слезе боли.
Под катом мой перевод статьи Атали в блоге на NRG…
В первый раз мы отправились всей семьей на Хермон на Хануку. Мы приехали на заснеженную гору большой и веселой семьей. Плотно одетые, сошли с фуникулера на вершине горы и начали дурачиться и играть в снежки. Мой старший брат Эльханан тогда только-только демобилизовался. Он "накормил" меня снежками, как это обычно бывает, когда старший брат "воюет" с младшим. Я помню, как плакал в туалете теплого кафе, и помню ласковые слова мамы, которая как всегда беспокоилась и поспешила принести теплую одежду.
Ровно 20 лет назад, в Суккот 1991 года, мы снова ездили на Хермон. Только на сей раз это была совсем другая, вдребезги разбитая семья. Семью месяцами ранее 18-летний Юсеф Халас и 21-летний Мазен Алауи устроили засаду в одной из подворотен арабского квартала Старого города в Иерусалиме. Они были вооружены ножами и хотели убить еврея своими руками. Мой брат Эльханан проходил мимо и стал жертвой их безумия.
В одном из десятков семейных альбомов хранится фотография нашей второй поездки на Хермон. С вымученными улыбками на лицах мы сидим на фуникулере, а под нами абсолютно сухая гора, без капли снега. Сухая, как наши глаза. Плач предыдущей поездки почти не возвращался с тех пор. Когда мне было 11 лет, я получил известие, навсегда прервавшее моё детство, и с тех пор мне трудно плакать. Большинство утешительных слов моей матери пришлось говорить самой.
Когда мы вернулись с севера, нас ждало драматическое известие. Полицейский из участка в Старом городе попросил отца срочно приехать. Когда папа вернулся домой, он лишь произнес благословение Всевышнему, и я все понял. Убийцы Эльханана арестованы.
…Через три дня Юсуф Халас и Мазен Алауи выйдут из тюрьмы. Насколько мне известно, они не возвращаются в свои дома в Восточном Иерусалиме, а отправляются в сектор Газы. Я не политик и не военный и не имею понятия о стратегических последствиях сделки, но для меня, как и для сотен других израильских семей, она болезненна, очень болезненна. Мне хочется злиться на Гилада Шалита и на Биньямина Нетаниягу, который мог бы быть твёрже, но по совету моего мудрого отца теперь, когда сделка заключена, я стараюсь не погружаться в пучину, из которой не выбраться.
Сегодня я просто склоняю голову. Я вновь переживаю детство, оборвавшееся в разгар праздника Пурим, свой страх и учащавшееся сердцебиение всякий раз с тех пор, когда я всего лишь пробегал на расстоянии нескольких улиц от дома и сталкивался глазами с доской в память о моем брате.
Сегодня мне больно за мою любимую мать, которая и сейчас, двадцать лет спустя, звонит мне каждый день, чтобы узнать, все ли со мной в порядке. Мне больно за нее, когда на вопрос, можно ли привести неожиданного гостя к ней домой, она с грустной улыбкой отвечает, что неважно, сколько будет людей, все равно одного не хватает.
Сегодня мне больно за моего отца, который взял на себя миссию восстановления всей нашей семьи и сделал это, но каждый раз в Рош ха-Шана, когда в синагоге читают историю жертвоприношения Ицхака, он не выдерживает и рыдает.
Сегодня мне больно за тысячи жертв террора, и я молю Б-га, чтобы в результате этой сделки их число не выросло. Я склоняю голову, но радуюсь за семью Шалит, боль которой начнёт утихать.
Сегодня не день праздника. Сегодня мы порадуемся за семью Шалит, но вспомним тысячи убитых и десятки тысяч их родных. Вспомним тысячи матерей, которым навечно будет кого-то не хватать, отцов, дающих кислород всей семье и братьев, боящихся идти по улице.
Через три дня убийцы Эльханана впервые за 20 лет покинут тюрьму и сядут в автобус. Они наверняка покажут знак "V", и я, немного научившийся плакать за эти годы, позволю скатиться слезе. По матери, по отцу, по себе. Одной слезе боли.