Зеркало
Бывает так, что и дел до чертиков, и времени особо свободного нет, а ты идешь по улице, ни о чем, вроде бы, не думая, и думая обо всем на свете одновременно. И мысли «обо всем одновременно», оказывается, способны освободить твой мозг от дум о важном сейчас, о насущном, срочном и необходимом. И бредешь так, безо всякого смысла по тротуару, куда глаза глядят, и внезапно что-то останавливает тебя, не дает тебе вернуться к мысленному полету, цепляет твои мысли и не дает разбегаться. Иногда это резвый шумахер нечаянно обдаст тебя потоком дождевой воды из традиционной лужи, или эмо-бой, закрывший уши от внешнего мира Kossами с Tokio Hotel, заденет тебя плечом, или картинка, нечаянно попавшая в поле периферического зрения напомнит о чем-то важном из твоего прошлого, давно забытом, но важность свою не утерявшем.
На странной афише, белевшей маленьким клочком бумаги среди черных полотнищ постеров новой концертной программы «Железного дровосека» я заметил имя, что когда-то было моим. Я подошел поближе к афишной тумбе и протер глаза. Никаких сомнений, мне не привиделось, в клубе «Бэкфлеш» в полночь, после многолетнего перерыва состоится мой концерт. Губы задрожали, и сигарета упала и разлетелась маленьким салютом, непослушные руки достали следующую, и сломали - как же так, столько лет прошло, он же не мог…
С раннего детства я боялся, что проживу свою жизнь так же, как прожили ее сотни моих предков. Вырасту, женюсь, умру. Быть может, оставлю детей после себя, в тщетной фамильной надежде, что уж следующее поколение прославит все предыдущие и последующие поколения. Однако лет в 15 мое подъездно-романтичное бренчание на разбитой шестиструнке ленинградской фабрики внезапно оказалось популярным среди одноклассниц, и даже девиц постарше. Пытаясь казаться носителями широких взглядов и безупречного вкуса, их кавалеры тоже зачастили на импровизированные посиделки в заброшенном детском саду, поставленном в начале 80-х на капремонт, да так и забытом, цокали языком одобрительно и глазами впивались в глаза подруг своих, демонстрируя полное эмоциональное соучастие. И невдомек им было, что страстные переживания свои их девушки предпочитали делить с тем, чья музыка их трогала и стихи пробуждали самые тайные девичьи мечты. Никаких угрызений совести я не испытывал, поклонницам ничего не обещал, да и они ни на что особенно не рассчитывали. Почти каждый ночной концерт завершался переданным тайно номером телефона, а то и не одним. Детский сад сменился самодеятельными клубами и ресторанами, ленинградская гитара Ямахой, а записки все с тем же постоянством оказывались в кармане моего новенького концертного костюма.
Мои кассеты кричали из каждой палатки, песни записывали на популярные в то время пиратские сборники «Союз», я стал ездить на гастроли. Жизнь была хороша и предсказуемо приятна. Я ждал, что в стране вот-вот появится цивилизованный шоу-бизнес и какая-нибудь громкая компания возьмется за продажи моих альбомов. И однажды этот день наступил.
Я спел тогда вдвое больше песен, чем обычно. Нет, это не был концерт с какими-то особыми условиями. Просто за пару дней до концерта представитель одного из крупнейших музыкальных издательств сообщил мне условия предлагаемого контракта. О том, что в нем было мог мечтать не только пятнадцатилетний «бренчала», но и довольно известный и уже не бедный артист. Клипы, интервью, четыре альбома - приличная сумма каждый месяц - да у Магомаева такого контракта не было, а у Магомаева, как говорили, было почти все. И, чувствуя, что «чесать», как раньше, мне не придется, я и пропел еще пятнадцать песен после концерта. Жители небольшого областного центра N, не привыкшие к гастролям столичных звезд, и так были бы довольны концертом, ну а довесок в виде спетых на бис шлягеров был принят как царский подарок. За новыми букетами бегали уже во время концерта. Когда силы мои закончились, я под вой толпы, продираясь сквозь группу из восторженных рабочих сцены и администраторов, обычно отличавшихся полным безразличием к происходящему на сцене в их смену, вошел в гримуборную и рухнул в кресло. Алик, администратор зала, осторожно поскребся в дверь.
- Это невероятно! Я такого никогда не видел! Восторг! Мы можем поговорить о повторе?
- Алик, умоляю, не сейчас. И не сегодня. И вообще, я, дружище, уже не хозяин своим гастролям. Решай со Шпильманом теперь. На вот, почитай отраслевую прессу.
И я протянул ему газету «Вау!», которая была желтей желтка, цыплят и апельсинов. На первой странице в обнимку с гитарой красовался я, а доморощенный веласкес фотошопа украсил меня водопадом зеленых купюр. Под фотографией была статья, о том, какие блага предложил мне щедрый Шпильман. И, хотя контракт был сам по себе действительно хорош, его сумма была многократно увеличена автором материала.
Тут в дверь постучали. Я попросил Алика выпроводить посетителя, кем бы он ни был, но через секунду растерянный администратор с выражением лица «а что я?», вернулся ко мне. Он что-то сказал, но я его уже не слушал. За плечом Алика стояла моя точная копия. «Брат-близнец», - мелькнула мысль, и тут же была отвергнута - я был единственным ребенком у своих родителей.
Я ошеломленно предложил посетителю присесть, а Алику исчезнуть. Мой дубликат сел в кресло, положил ногу на ногу и взял газету. Алик, пытаясь незаметно исчезнуть, и постоянно присматриваясь к «близнецам», наделал много шума - уронил вешалку с пальто, зацепил вазу с огромными подсолнухами и, похоже, окончательно смутившись, прищемил себе дверью палец. Наконец мы остались вдвоем - я с удивленно открытыми глазами и гость, спокойный, как мебель. Похоже, он какое-то время наслаждался этой странной ситуацией. Наконец, он отложил газету, и, прикрывая зевок рукой, посмотрел на меня.
- Неожиданно, правда?
- Не то слово. Просто полное сходство. Даже родинка…
- Мне ее сделали. Но сходство, действительно, потрясающее.
- А мы не родственники?
- Во всяком случае, за 4-5 поколений я могу вас уверить, наши предки даже не находились в одно и то же время, в одном и том же месте. Так что нет, не родственники. К тому же, зная о вас все, я могу сказать, что наше сходство не только внешнее. Я тоже люблю веселье, женщин, свободу, популярность… да, популярность. И, представьте себе, пишу стихи и песни, и играю на гитаре. Правда, лишь в узком кругу близких друзей и коллег.
- А чем вы занимаетесь?
- Не против, если мы перейдем на «ты»?
- Не против, давай
Мы проговорили час, постконцертная эйфория закончилась, и, несмотря на живой интерес к нашей немного странной беседе, меня стало клонить ко сну. Мой визави это сразу подметил.
- А давай-ка ты в гости ко мне, скажем, завтра придешь - мы с тобой и поговорим, и выпьем как следует? Кстати, у меня для тебя есть отличное предложение
- Почему бы и нет. Давай завтра созвонимся и встретимся.
- Я машину пришлю
Мы ударили по рукам и я уснул.
Как это обычно бывает, после трудного концерта я проспал до четырех дня. Проснувшись, я некоторое время пытался понять, а не приснился ли мне вчерашний визит меня ко мне, даже в реальности Шпильмановского контракта успел усомниться, но чашка крепкого эфиопского кофе заставила меня поверить в реальность происшедшего. Еще через час пришла машина.
Мы сидели в провинциальном ресторане, в отдельном кабинете и долго болтали о всякой ерунде. Обо всем, что было общего в наших отдельных жизнях, обо всем, что нравится и не нравится каждому из нас, а вернее сказать, обоим, так как одинаковость наших пристрастий поражала. Как всегда у двух крепко подвыпивших мужиков, разговор переключился на женщин. Нам обоим нравились светловолосые высокие красавицы с умеренными формами и непременно стройные. Сквозь алкогольный дурман я заметил странную усмешку на лице моего двойника, когда он описывал женщин, которые его привлекают.
- Что смешного? Мне же такие же нравятся
- Да нет, я не смеюсь, что ты. Даже наоборот.
Выпили мы уже немало и я распалился - мне казалось, что он смеется надо мной.
- Нет, ты объясни, что ты имел в виду! Отвечай за свои… за свою мимику
- Да брось, давай лучше я тебе подарок сделаю.
Неожиданный поворот в нашем разговоре меня охладил.
- Подарок? Какой подарок?
- Сейчас увидишь. Только, чур - руками не трогать, ничего не говорить, и даже на вопросы не отвечать - иначе все будет очень плохо.
Понимая, что мое отражение замыслило какую-то шутку, я решил посмотреть на подарок, но быть настороже. Кажется, даже протрезвел немного.
Он вышел из кабинета, минут 10 ничего не происходило, и я успел подумать, что, похоже, сюда вскоре заявится официант с глупым предложением оплатить богатый стол, хотя афера мне сразу показалось странной, такое сходство, такие разговоры по душам - и все для того, чтобы выпить нахаляву? Вряд ли.
Внезапно погас свет, потом заиграла легкая восточная музыка, кабинет осветился закатно-красным светом маленьких светильников, что были вмонтированы в пол. Дверь открылась, и в комнату вбежала танцовщица, нет, не вбежала, вплыла, шагов, казалось, она не делала, и, еще только приближаясь ко мне, она закружилась в безумном страстном танце. Вскоре она оказалась в двух шагах от меня, посмотрела в мои глаза, и я понял, что никогда уже моя жизнь не будет такой, как раньше. Никогда и ничего не случится из того, чего я всю жизнь добивался, и самое удивительное, что все это стало совсем не важным. Будущее вообще перестало что-то значить для меня, единственное, о чем я мог думать в тот момент, был ее пронзительный взгляд и улыбка, означающие только одно - она смотрит, она улыбается и танцует для единственного на свете мужчины, ее любимого, суженого, ее мужа, человека, который заменил ей весь мир, и в этот миг мой мир перестал окончательно существовать.
Танец закончился, и, повинуясь стихающей музыке, она медленно исчезла. Я сидел, не отводя взгляд от двери, где, казалось, еще был виден ее туманный силуэт. Я погиб, и я рождался снова. И в этот момент в комнату вернулся мой неожиданный двойник.
- Трогательно. Чего-то подобного я и ожидал.
- Кто она? Скажи, кто она?!
- Хороша, правда?
- Как мне ее найти?
- Да успокойся. Не надо ее искать. Ты достаточно трезв, чтобы поговорить?
- Я не… Что это? Чего тебе надо? О чем…
- Помолчи полчаса и послушай.
Не в силах понять, что произошло со мной, и как теперь жить, я замолчал и смотрел на него внимательно. Он начал издалека.
- Ты известный, популярный, талантливый, а теперь и богатый. А чем ты лучше меня? Послушай мои песни - они же душу вытягивают из слушателей. Да вот только слушателей у меня - человек десять по праздникам, да зеркало в душе по будням. Пою я ему, зеркалу, да понять не могу, отчего так - два молодца, одинаковых с лица, а так по-разному живем. Нет, я не жалуюсь - голова у меня работает, денежка кое-какая падает, знакомства со временем нелишние появились, в общем, живу нетрудно, да только что в том хорошего - что останется после меня? Три чемодана денег? Помнишь - съем тысячу котлет, изношу тысячу костюмов - уродливый цирковой номер, точнее не скажешь, не жизнь, а экспресс из тупика в тупик, который на платформах нужных не останавливается. И батя у меня неглупый был, и дед-охотник. А что после них осталось, кроме рефлексирующего потомка-неудачника? Ты вот - другое дело. Слава, популярность, любовь народная. И решил я, стоя перед зеркалом, что добьюсь того же. Ан нет. Не нужны им мои песни, не трогают мои завывания струн ничьей души. А потом жизнь моя развернулась, да неожиданным концом мне в лоб. Встретил Марту. Ты уже понял, что не блондинка она, да и ростом не отличается? Вот ничего ж не предвещало.
Я сглотнул слюну и затянулся сигаретой. Разрушившая мой мир Марта и впрямь совсем не походила на женщин из моих грез. Вот черт, прикурил фильтр. В кабинете отвратительно запахло. Я тушил сигарету, он продолжал говорить.
- Я люблю ее. А она, представь себе, любит тебя. При первой встрече я представился ей твоим именем, я вообще раньше так делал, когда с девицами знакомился. Ну и тут, по инерции, ты уж извини. Потом, конечно, признался, в шутку перевел, а она сказала, что не могла бы полюбить того, кого все любят, и кто мотался бы по гастролям, променяв ее на толпы поклонниц, променяв любовь ее на любовь публики.
- Чего ты хочешь?
Его речь, прерывавшаяся задумчивыми паузами, никак не приближала меня к пониманию ситуации, я думал только о ней, единственное, что из его рассказа было важным - ее имя. Марта. Я поразился тому факту, что, будучи циником до мозга костей, никогда не допускав и мысли о возможности любви с первого взгляда (как это книжно-сказочно и избито!), я и представить себе не могу, что способен теперь прожить без Марты, скажем, миллион секунд, сто тысяч, тысячу!
- А ты не понял? Она любит тебя. Как я и ожидал, ты любишь ее. Ты моя копия…
- Это кто тут копия?!
- Не ори. Не важно. Пусть я - твоя. И ты не мог, ни шанса у тебя не было ее не полюбить.
- Но ведь она сказала, что не могла бы меня…
- Она сказала это мне. После признания в том, что я - не ты. После кучи признаний в любви ко мне, когда я еще был для нее тобой. Она женщина, говорит то, что хочет слышать мужчина. Она любит тебя, мой одинаковый, а не меня…
- А ты? Ты же любишь ее.
- И? Что нас ждет? Я проживу теплую, легкую и счастливую жизнь, мы будем вместе, нарожаем детей, а потом как-нибудь лет через сорок-пятьдесят, я легким облачком буду висеть над своим надгробным камнем и думать - ну вот чего я добился? Я такой, как все, и уже мертвый. И ничего не исправишь.
- Ты хочешь…
- Скажи это, ну!
- Да нет. Не может быть!
- Ты хочешь быть с ней?
- Больше жизни.
- И чем ты готов пожертвовать для этого?
- Всем, но…
- Есть «но»?
- Нет, но это невозможно…
- Я все продумал. Слушай и запоминай…
В клубе «Бэкфлеш» был аншлаг. Что ж, талант у него действительно был, и, даже с учетом созданного мной трамплина в виде шпильмановского контракта, его карьера так и продолжала оставаться успешной. За песни, которые еще десять лет выбрасывали все продюсеры и программные директора, бились лейблы, клипмейкеры и радиостанции. Тщеславие подсказывало, что это просто из-за имени. Моего имени. Пытаясь разозлить себя перед разговором с ним, я проговаривал все свои аргументы - и про то, что это было его предложение, а не мое. И про то, что он обещал, что никогда не появится в областном центре N, ставшим для меня лучшим в мире местом, и о том, что он уже предал ее, про то, что у нас с Мартой дети… И хотя я хотел вломиться в гримерку после концерта, как когда-то он появился в моей, я все же решил посмотреть на его выступление. Мне было интересно? Наверное. Чего бы я добился за эти десять лет… В темном и жарком зале я был в солнечных очках и плаще, похожим на карикатурного шпиона. Концерт должен был вот-вот начаться. Перемещаясь к группе поклонниц, стоящих прямо перед сценой (уж очень хотелось посмотреть ему в глаза еще до разговора), я увидел порядком постаревшего Алика, который жестом звал меня пройти в бэкстейдж. Подозревая, что усердный Алик принял меня за него и зовет меня к нему, как его ко мне, я стал путаться в местоимениях вместо того, чтобы подготовить мысли к гневному и громкому разговору. Открывая дверь, я пытался собраться с мыслями. Но мне это не понадобилось. Мой «старый новый я» прихорашивался перед зеркалом. А сзади его с нежностью обнимала Марта.
*остальное*
На странной афише, белевшей маленьким клочком бумаги среди черных полотнищ постеров новой концертной программы «Железного дровосека» я заметил имя, что когда-то было моим. Я подошел поближе к афишной тумбе и протер глаза. Никаких сомнений, мне не привиделось, в клубе «Бэкфлеш» в полночь, после многолетнего перерыва состоится мой концерт. Губы задрожали, и сигарета упала и разлетелась маленьким салютом, непослушные руки достали следующую, и сломали - как же так, столько лет прошло, он же не мог…
С раннего детства я боялся, что проживу свою жизнь так же, как прожили ее сотни моих предков. Вырасту, женюсь, умру. Быть может, оставлю детей после себя, в тщетной фамильной надежде, что уж следующее поколение прославит все предыдущие и последующие поколения. Однако лет в 15 мое подъездно-романтичное бренчание на разбитой шестиструнке ленинградской фабрики внезапно оказалось популярным среди одноклассниц, и даже девиц постарше. Пытаясь казаться носителями широких взглядов и безупречного вкуса, их кавалеры тоже зачастили на импровизированные посиделки в заброшенном детском саду, поставленном в начале 80-х на капремонт, да так и забытом, цокали языком одобрительно и глазами впивались в глаза подруг своих, демонстрируя полное эмоциональное соучастие. И невдомек им было, что страстные переживания свои их девушки предпочитали делить с тем, чья музыка их трогала и стихи пробуждали самые тайные девичьи мечты. Никаких угрызений совести я не испытывал, поклонницам ничего не обещал, да и они ни на что особенно не рассчитывали. Почти каждый ночной концерт завершался переданным тайно номером телефона, а то и не одним. Детский сад сменился самодеятельными клубами и ресторанами, ленинградская гитара Ямахой, а записки все с тем же постоянством оказывались в кармане моего новенького концертного костюма.
Мои кассеты кричали из каждой палатки, песни записывали на популярные в то время пиратские сборники «Союз», я стал ездить на гастроли. Жизнь была хороша и предсказуемо приятна. Я ждал, что в стране вот-вот появится цивилизованный шоу-бизнес и какая-нибудь громкая компания возьмется за продажи моих альбомов. И однажды этот день наступил.
Я спел тогда вдвое больше песен, чем обычно. Нет, это не был концерт с какими-то особыми условиями. Просто за пару дней до концерта представитель одного из крупнейших музыкальных издательств сообщил мне условия предлагаемого контракта. О том, что в нем было мог мечтать не только пятнадцатилетний «бренчала», но и довольно известный и уже не бедный артист. Клипы, интервью, четыре альбома - приличная сумма каждый месяц - да у Магомаева такого контракта не было, а у Магомаева, как говорили, было почти все. И, чувствуя, что «чесать», как раньше, мне не придется, я и пропел еще пятнадцать песен после концерта. Жители небольшого областного центра N, не привыкшие к гастролям столичных звезд, и так были бы довольны концертом, ну а довесок в виде спетых на бис шлягеров был принят как царский подарок. За новыми букетами бегали уже во время концерта. Когда силы мои закончились, я под вой толпы, продираясь сквозь группу из восторженных рабочих сцены и администраторов, обычно отличавшихся полным безразличием к происходящему на сцене в их смену, вошел в гримуборную и рухнул в кресло. Алик, администратор зала, осторожно поскребся в дверь.
- Это невероятно! Я такого никогда не видел! Восторг! Мы можем поговорить о повторе?
- Алик, умоляю, не сейчас. И не сегодня. И вообще, я, дружище, уже не хозяин своим гастролям. Решай со Шпильманом теперь. На вот, почитай отраслевую прессу.
И я протянул ему газету «Вау!», которая была желтей желтка, цыплят и апельсинов. На первой странице в обнимку с гитарой красовался я, а доморощенный веласкес фотошопа украсил меня водопадом зеленых купюр. Под фотографией была статья, о том, какие блага предложил мне щедрый Шпильман. И, хотя контракт был сам по себе действительно хорош, его сумма была многократно увеличена автором материала.
Тут в дверь постучали. Я попросил Алика выпроводить посетителя, кем бы он ни был, но через секунду растерянный администратор с выражением лица «а что я?», вернулся ко мне. Он что-то сказал, но я его уже не слушал. За плечом Алика стояла моя точная копия. «Брат-близнец», - мелькнула мысль, и тут же была отвергнута - я был единственным ребенком у своих родителей.
Я ошеломленно предложил посетителю присесть, а Алику исчезнуть. Мой дубликат сел в кресло, положил ногу на ногу и взял газету. Алик, пытаясь незаметно исчезнуть, и постоянно присматриваясь к «близнецам», наделал много шума - уронил вешалку с пальто, зацепил вазу с огромными подсолнухами и, похоже, окончательно смутившись, прищемил себе дверью палец. Наконец мы остались вдвоем - я с удивленно открытыми глазами и гость, спокойный, как мебель. Похоже, он какое-то время наслаждался этой странной ситуацией. Наконец, он отложил газету, и, прикрывая зевок рукой, посмотрел на меня.
- Неожиданно, правда?
- Не то слово. Просто полное сходство. Даже родинка…
- Мне ее сделали. Но сходство, действительно, потрясающее.
- А мы не родственники?
- Во всяком случае, за 4-5 поколений я могу вас уверить, наши предки даже не находились в одно и то же время, в одном и том же месте. Так что нет, не родственники. К тому же, зная о вас все, я могу сказать, что наше сходство не только внешнее. Я тоже люблю веселье, женщин, свободу, популярность… да, популярность. И, представьте себе, пишу стихи и песни, и играю на гитаре. Правда, лишь в узком кругу близких друзей и коллег.
- А чем вы занимаетесь?
- Не против, если мы перейдем на «ты»?
- Не против, давай
Мы проговорили час, постконцертная эйфория закончилась, и, несмотря на живой интерес к нашей немного странной беседе, меня стало клонить ко сну. Мой визави это сразу подметил.
- А давай-ка ты в гости ко мне, скажем, завтра придешь - мы с тобой и поговорим, и выпьем как следует? Кстати, у меня для тебя есть отличное предложение
- Почему бы и нет. Давай завтра созвонимся и встретимся.
- Я машину пришлю
Мы ударили по рукам и я уснул.
Как это обычно бывает, после трудного концерта я проспал до четырех дня. Проснувшись, я некоторое время пытался понять, а не приснился ли мне вчерашний визит меня ко мне, даже в реальности Шпильмановского контракта успел усомниться, но чашка крепкого эфиопского кофе заставила меня поверить в реальность происшедшего. Еще через час пришла машина.
Мы сидели в провинциальном ресторане, в отдельном кабинете и долго болтали о всякой ерунде. Обо всем, что было общего в наших отдельных жизнях, обо всем, что нравится и не нравится каждому из нас, а вернее сказать, обоим, так как одинаковость наших пристрастий поражала. Как всегда у двух крепко подвыпивших мужиков, разговор переключился на женщин. Нам обоим нравились светловолосые высокие красавицы с умеренными формами и непременно стройные. Сквозь алкогольный дурман я заметил странную усмешку на лице моего двойника, когда он описывал женщин, которые его привлекают.
- Что смешного? Мне же такие же нравятся
- Да нет, я не смеюсь, что ты. Даже наоборот.
Выпили мы уже немало и я распалился - мне казалось, что он смеется надо мной.
- Нет, ты объясни, что ты имел в виду! Отвечай за свои… за свою мимику
- Да брось, давай лучше я тебе подарок сделаю.
Неожиданный поворот в нашем разговоре меня охладил.
- Подарок? Какой подарок?
- Сейчас увидишь. Только, чур - руками не трогать, ничего не говорить, и даже на вопросы не отвечать - иначе все будет очень плохо.
Понимая, что мое отражение замыслило какую-то шутку, я решил посмотреть на подарок, но быть настороже. Кажется, даже протрезвел немного.
Он вышел из кабинета, минут 10 ничего не происходило, и я успел подумать, что, похоже, сюда вскоре заявится официант с глупым предложением оплатить богатый стол, хотя афера мне сразу показалось странной, такое сходство, такие разговоры по душам - и все для того, чтобы выпить нахаляву? Вряд ли.
Внезапно погас свет, потом заиграла легкая восточная музыка, кабинет осветился закатно-красным светом маленьких светильников, что были вмонтированы в пол. Дверь открылась, и в комнату вбежала танцовщица, нет, не вбежала, вплыла, шагов, казалось, она не делала, и, еще только приближаясь ко мне, она закружилась в безумном страстном танце. Вскоре она оказалась в двух шагах от меня, посмотрела в мои глаза, и я понял, что никогда уже моя жизнь не будет такой, как раньше. Никогда и ничего не случится из того, чего я всю жизнь добивался, и самое удивительное, что все это стало совсем не важным. Будущее вообще перестало что-то значить для меня, единственное, о чем я мог думать в тот момент, был ее пронзительный взгляд и улыбка, означающие только одно - она смотрит, она улыбается и танцует для единственного на свете мужчины, ее любимого, суженого, ее мужа, человека, который заменил ей весь мир, и в этот миг мой мир перестал окончательно существовать.
Танец закончился, и, повинуясь стихающей музыке, она медленно исчезла. Я сидел, не отводя взгляд от двери, где, казалось, еще был виден ее туманный силуэт. Я погиб, и я рождался снова. И в этот момент в комнату вернулся мой неожиданный двойник.
- Трогательно. Чего-то подобного я и ожидал.
- Кто она? Скажи, кто она?!
- Хороша, правда?
- Как мне ее найти?
- Да успокойся. Не надо ее искать. Ты достаточно трезв, чтобы поговорить?
- Я не… Что это? Чего тебе надо? О чем…
- Помолчи полчаса и послушай.
Не в силах понять, что произошло со мной, и как теперь жить, я замолчал и смотрел на него внимательно. Он начал издалека.
- Ты известный, популярный, талантливый, а теперь и богатый. А чем ты лучше меня? Послушай мои песни - они же душу вытягивают из слушателей. Да вот только слушателей у меня - человек десять по праздникам, да зеркало в душе по будням. Пою я ему, зеркалу, да понять не могу, отчего так - два молодца, одинаковых с лица, а так по-разному живем. Нет, я не жалуюсь - голова у меня работает, денежка кое-какая падает, знакомства со временем нелишние появились, в общем, живу нетрудно, да только что в том хорошего - что останется после меня? Три чемодана денег? Помнишь - съем тысячу котлет, изношу тысячу костюмов - уродливый цирковой номер, точнее не скажешь, не жизнь, а экспресс из тупика в тупик, который на платформах нужных не останавливается. И батя у меня неглупый был, и дед-охотник. А что после них осталось, кроме рефлексирующего потомка-неудачника? Ты вот - другое дело. Слава, популярность, любовь народная. И решил я, стоя перед зеркалом, что добьюсь того же. Ан нет. Не нужны им мои песни, не трогают мои завывания струн ничьей души. А потом жизнь моя развернулась, да неожиданным концом мне в лоб. Встретил Марту. Ты уже понял, что не блондинка она, да и ростом не отличается? Вот ничего ж не предвещало.
Я сглотнул слюну и затянулся сигаретой. Разрушившая мой мир Марта и впрямь совсем не походила на женщин из моих грез. Вот черт, прикурил фильтр. В кабинете отвратительно запахло. Я тушил сигарету, он продолжал говорить.
- Я люблю ее. А она, представь себе, любит тебя. При первой встрече я представился ей твоим именем, я вообще раньше так делал, когда с девицами знакомился. Ну и тут, по инерции, ты уж извини. Потом, конечно, признался, в шутку перевел, а она сказала, что не могла бы полюбить того, кого все любят, и кто мотался бы по гастролям, променяв ее на толпы поклонниц, променяв любовь ее на любовь публики.
- Чего ты хочешь?
Его речь, прерывавшаяся задумчивыми паузами, никак не приближала меня к пониманию ситуации, я думал только о ней, единственное, что из его рассказа было важным - ее имя. Марта. Я поразился тому факту, что, будучи циником до мозга костей, никогда не допускав и мысли о возможности любви с первого взгляда (как это книжно-сказочно и избито!), я и представить себе не могу, что способен теперь прожить без Марты, скажем, миллион секунд, сто тысяч, тысячу!
- А ты не понял? Она любит тебя. Как я и ожидал, ты любишь ее. Ты моя копия…
- Это кто тут копия?!
- Не ори. Не важно. Пусть я - твоя. И ты не мог, ни шанса у тебя не было ее не полюбить.
- Но ведь она сказала, что не могла бы меня…
- Она сказала это мне. После признания в том, что я - не ты. После кучи признаний в любви ко мне, когда я еще был для нее тобой. Она женщина, говорит то, что хочет слышать мужчина. Она любит тебя, мой одинаковый, а не меня…
- А ты? Ты же любишь ее.
- И? Что нас ждет? Я проживу теплую, легкую и счастливую жизнь, мы будем вместе, нарожаем детей, а потом как-нибудь лет через сорок-пятьдесят, я легким облачком буду висеть над своим надгробным камнем и думать - ну вот чего я добился? Я такой, как все, и уже мертвый. И ничего не исправишь.
- Ты хочешь…
- Скажи это, ну!
- Да нет. Не может быть!
- Ты хочешь быть с ней?
- Больше жизни.
- И чем ты готов пожертвовать для этого?
- Всем, но…
- Есть «но»?
- Нет, но это невозможно…
- Я все продумал. Слушай и запоминай…
В клубе «Бэкфлеш» был аншлаг. Что ж, талант у него действительно был, и, даже с учетом созданного мной трамплина в виде шпильмановского контракта, его карьера так и продолжала оставаться успешной. За песни, которые еще десять лет выбрасывали все продюсеры и программные директора, бились лейблы, клипмейкеры и радиостанции. Тщеславие подсказывало, что это просто из-за имени. Моего имени. Пытаясь разозлить себя перед разговором с ним, я проговаривал все свои аргументы - и про то, что это было его предложение, а не мое. И про то, что он обещал, что никогда не появится в областном центре N, ставшим для меня лучшим в мире местом, и о том, что он уже предал ее, про то, что у нас с Мартой дети… И хотя я хотел вломиться в гримерку после концерта, как когда-то он появился в моей, я все же решил посмотреть на его выступление. Мне было интересно? Наверное. Чего бы я добился за эти десять лет… В темном и жарком зале я был в солнечных очках и плаще, похожим на карикатурного шпиона. Концерт должен был вот-вот начаться. Перемещаясь к группе поклонниц, стоящих прямо перед сценой (уж очень хотелось посмотреть ему в глаза еще до разговора), я увидел порядком постаревшего Алика, который жестом звал меня пройти в бэкстейдж. Подозревая, что усердный Алик принял меня за него и зовет меня к нему, как его ко мне, я стал путаться в местоимениях вместо того, чтобы подготовить мысли к гневному и громкому разговору. Открывая дверь, я пытался собраться с мыслями. Но мне это не понадобилось. Мой «старый новый я» прихорашивался перед зеркалом. А сзади его с нежностью обнимала Марта.
*остальное*