Артур Аристакисян. НАРОД ПРОТИВ PUSSY RIOT
Путин не хочет брать на себе решение по делу Pussi Riot. Не он стоял у истока этой расправы. Да, его тоже возмутила и оскорбила акция Pussi Riot. Никто же не думал, что эта акция так скоро не закончится и примет такой неожиданный оборот.
Ни он один полагал, что речь идет о каких-то дурах, которых не жалко принести в жертву церкви. Но теперь, после того, как девушки на суде произнесли свои последние слова, ему стало страшно, что решение их судьбы висит именно на нем.
Даже, если Путин убежит, судья постарается, если не услышать, то угадать его решение, она его огласит, и всем будет понятно, что так сказал он. Но он ничего говорил.
Издевательский характер ситуации заставит Путина пуститься в размышления о русском народе, что у него нет, и никогда не было правосудия. Потому что правосудия нет в русской душе. Здесь никому непонятно, что такое независимый суд. Зачем нужен суд, если есть начальство. Начальство в свою очередь слеплено из народа, из его самых низких и темных качеств. Здесь нет элиты, один сплошной народ. Власть здесь на самом деле народная и суды здесь народные. И судьи Иванова, Егорова, Коновалова, Сырова - сколько этих теток в деле Pussi Riot было, всех не упомнишь - это народные судьи, матери-садистки, их дело наказывать нерадивых детей...
Народ в этой стране считает церковь святым сакральным местом, потому что там он хорошо выглядит, как ему кажется, хорошо себя ведет, не ворует, не унижается, не делает никому больно. Это как бы такое исправляющее зеркало. Pussi Riot явились народу именно там, и народ моментально превратил свое святое место в лобное. Не смог отказать себе в удовольствии, в расправе. Потому что ни в Бога, ни в Иисуса Христа, ни в Деву Марию здесь не верят; здесь верят в Россию, в Начальство, в барина на земле, как на небе и его святое воинство, опричнину. Народ привык, что его унижают и ненавидит тех, кто не хочет унижаться вместе с ним, тем более, если такими смельчаками оказываются не уголовники, не мужчины, а молодые девушки.
Совершаешь сексуальное насилие, вроде понимаешь, что это плохо закончится, но остановиться не можешь, пока не закончишь. Расправа над Pussi Riot началась задолго до суда, остановиться не получалось, хотели, но не могли, никак не получалось кончить.
На Путина, как на козла отпущения легла вся ответственность за эту оргию, за этот праздник души. Путин не хочет отвечать за потребности больного аморального народа, который любит приводить во власть таких людей как он, чтобы от лица своей власти себя наказывать, обкрадывать, унижать. Люди так жили здесь до Путина, и будут так жить после него.
Путину было бы, что сказать в свое оправдание на суде, если бы судили его. Но сейчас, после того, как девушки произнесли свои последние слова, произошло нечто, куда более значительное, чем суд над Путиным, куда более Реальное, все это почувствовали и Путин тоже.
Сколько бы нефти и газа он отдал за то, чтобы дело Pussi Riot оказалось дурным сном. Чтобы их последнее слово на суде оказалось сном, который можно забыть. И он в своем желании не одинок, этого хотят все.
Три девушки в клетке после месяцев тюремного насилия выглядят, как три Жанны Дарк, от них глаз невозможно оторвать, к ним не пристает никакая грязь, у них светятся лица. Не видеть этого нельзя. Дело начинает попахивать какой-то мистикой, это почти всегда дурной знак.
Любой приговор обернется против него и непонятно, какой больше против него. Любой приговор, который озвучит судья, окажется для него плохим.
Наверняка сейчас он кричит своим людям, чтобы они оставили его в покое: «Я не могу давить на суд, пускай Сырова эта садистка сама выдавит из себя решение, с кровью, если понадобится…»
Pussi Riot судят не по закону, а по народным приметам. Судить по закону в этом юридическом аду нельзя. По закону девушек нужно оправдать, а на скамью подсудимых посадить всех исполнителей и заказчиков этой расправы. Если заказчиком окажется патриарх судить надо его.
Ну, а что делать, если заказчиком является сам народ, его сущность, его болезнь, его святая вера. Нельзя же посадить на скамью подсудимых целый народ. По тем же причинам здесь нельзя бороться с воровством. Начать бороться с воровством - значит разрушить российское государство, посягнуть на его целостность, потому что здесь правят воры, и государство здесь сохранили только для воровства. Чтобы качать нефть и газ нужно большое единое государство. Также нельзя в народе веру ломать. Не станет народ ходить в церковь, его сущностные потребности примут другую форму мазохизма, это уже было, ни к чему хорошему это не привело.
После вынесения приговора, как думает Путин, девушек можно помиловать, вопреки их воле и вопреки закону о помиловании. Можно их обменять на каких-нибудь шпионов, затем легализовать проституцию в стране.
Последние слова Маши, Кати, Нади - Путин пересматривал ни раз и не два. Девушки говорят, как власть имеющие. Они снова говорят ему, что он главный преступник в стране, что они его не боятся. Они на самом деле не боятся, это видно. И это страшно. Они реально прекрасны и реально свободны с этим уже ничего сделать невозможно.
Ну, говорят они Путину, что ты теперь с нами сделаешь?! Посадишь? Сядешь сам на наше место? Даем тебе девять дней. Больше всего тебе хочется проснуться и узнать, что это был сон, что наше последнее слово на суде было сном. Хочется проснуться, но проснуться - не получится.
Мы не просто обличители системы, которую ты создал, мы не эстрадные критики режима. Мы даже не Ходорковский, и даже не Магнитский, которого можно взять и убить в камере, мы Реальность, которая вошла в твой и не только в твой сон. И ты не один кому хочется, чтобы нас не стало.
Теперь нас боятся и наши защитники, твои враги, оппозиция. Они высокомерно принимали нас за каких-то девчонок с тараканами в голове, захотевшими легкой славы, говорили, что за славу нужно платить, хотели отхлестать нас по заднице, направить на принудительные работы, раздать нам метла и половые тряпки в руки. После нашего последнего слова на суде, они протерли глаза. Но отвечать за их высокомерие и глупость придется тебе.
Они до сих пор думают, что защищали нас от тебя, когда снисходительно заявляли, что даже у таких панков, как мы есть права, что судебная система преступно их нарушает. Они не воспринимали нас как равных себе, поэтому им стало страшно, когда они услышали наши последние слова в суде.
И они, и ты - заинтересованы в том, чтобы мы поскорее покинули ваш сон, чтобы мы не могли влиять на людей больше, чем вы.
Вы полагаете, что вы элита, но вы - народ. Народ - это вы. Элита - это мы. Элита - это не народ. Чтобы тебе было понятно, Чаадаев - это не народ. Николай первый - это народ, несмотря на то, что царь. Понятно?
Вы не признаетесь себе, что в хамовническом суде, в стеклянной клетке, неделю назад в России родилась элита, которой не было. И уже не будет, потому что вы сделаете все, чтобы нас не стало.
Убогие православные люди, уголовники в черных рясах не скрывают своей ненависти к нам. Цивилизованная часть общества вынуждена свои опасения скрывать. Они не понимают, как такое могло случиться, что мы появились, они перепуганы нашей Реальностью и нашей клеткой, которой она защищена. Они заинтересованы в нашем скорейшем освобождении, чтобы эту клетку открыть и лишить нас защиты, втащить нас в свой нереальный мир.
Ты не можешь нас выпустить и не выпустить тоже не можешь и не знаешь, чего не можешь больше; завтра в пятницу будет оглашен приговор, наше явление исчезнет. Ничего хорошего вас не ждет. Потому что мы последнее, что у вас есть, нас вы принять не в состоянии. Наши первые мучители сразу это поняли. И помогли это понять вам. Если бы не наши мучители, вы бы ничего не увидели и не поняли. Если бы полоумный следователь Ранченков не обвинил нас по указу средневекового церковного Собора, запретившего христианам мыться в одной бане с евреями, если бы садистки-судьи не приняли бы у него это обвинение, ничего бы не было. И у тебя, у главного преступника в стране, был бы выбор. Но сейчас перед оглашением нам приговора у тебя выбора нет; в Храме Христа Спасителя мы только привиделись, а в этой стеклянной клетке мы явились, эта клетка и есть настоящий храм. И ты вынужден этого не увидеть, вы все вынуждены сделать вид, что ничего не видите. И твои враги вынуждены скрывать то же самое, что ты.
Церковники первыми поняли, что ничем хорошим это для вас не кончится и первыми испугались. Цвет творческой интеллигенции испугался только, когда услышал наши последние слова в суде, но никогда в этом не признается.
Никто сегодня не может повести себя с нами откровенно, и даже наши верные мучители готовы разойтись, как будто ничего не было, перед оглашением приговора все они разойдутся. Но ты не сможешь разойтись, даже если ты скроешься, закроешься и укроешься с головой, приговор суда останется на тебе. Суд постарается угадать, какое решение больше всего устраивает именно тебя, его огласят, и только ты один будешь знать, что никакого решения у тебя нет. И никогда не было.
Реальность такова, что твои политические враги вместе с твоими политическими партнерами сидят сейчас за одним столом и не знают, что с нами делать. Что делать, чтобы власть над умами в России не перешла к нам. Надежда ваша - на то, что в России мало у кого есть ум. Из двух зол вы ищите меньшее и не можете найти.