Шинель - комментарий
Уже все всё выяснили:
про гоголевскую шинель никто ничего не говорил, а написал Eugène-Melchior, Vicomte de Vogüé в своем сочинении Le roman russe (1886), которого наши мастера перевода пытаются втиснуть в транскрипцию "Вог" (как журнал) или просто - Вогюэ.
Да и ладно с ним.
Посмотрите сами, своими глазами: да кто там вырос?
Да очень мало кто. Понятно в 19 веке любили использовать (Фёдор Михайлович, Антон Павлович, и т.д.)
Но чтобы вырасти, нет, никто не рос. Только в 20-м обериуты, Булгаков, Пелевин, Платонов - может быть. Да вы почитайте сами, своими собственными ясными глазами:
Но Акакий Акакиевич если и глядел на что, то видел на всем свои чистые, ровным почерком выписанные строки, и только разве если, неизвестно откуда взявшись, лошадиная морда помещалась ему на плечо и напускала ноздрями целый ветер в щеку, тогда только замечал он, что он не на середине строки, а скорее на средине улицы. Приходя домой, он садился тот же час за стол, хлебал наскоро свои щи и ел кусок говядины с луком, вовсе не замечая их вкуса, ел всё это с мухами и со всем тем, что̀ ни посылал бог на ту пору. Заметивши, что желудок начинал пучиться, вставал из-за стола, вынимал баночку с чернилами и переписывал бумаги, принесенные на дом. Если же таких не случалось, он снимал нарочно, для собственного удовольствия, копию для себя, особенно, если бумага была замечательна не по красоте слога, но по адресу к какому-нибудь новому или важному лицу.
про гоголевскую шинель никто ничего не говорил, а написал Eugène-Melchior, Vicomte de Vogüé в своем сочинении Le roman russe (1886), которого наши мастера перевода пытаются втиснуть в транскрипцию "Вог" (как журнал) или просто - Вогюэ.
Да и ладно с ним.
Посмотрите сами, своими глазами: да кто там вырос?
Да очень мало кто. Понятно в 19 веке любили использовать (Фёдор Михайлович, Антон Павлович, и т.д.)
Но чтобы вырасти, нет, никто не рос. Только в 20-м обериуты, Булгаков, Пелевин, Платонов - может быть. Да вы почитайте сами, своими собственными ясными глазами:
Но Акакий Акакиевич если и глядел на что, то видел на всем свои чистые, ровным почерком выписанные строки, и только разве если, неизвестно откуда взявшись, лошадиная морда помещалась ему на плечо и напускала ноздрями целый ветер в щеку, тогда только замечал он, что он не на середине строки, а скорее на средине улицы. Приходя домой, он садился тот же час за стол, хлебал наскоро свои щи и ел кусок говядины с луком, вовсе не замечая их вкуса, ел всё это с мухами и со всем тем, что̀ ни посылал бог на ту пору. Заметивши, что желудок начинал пучиться, вставал из-за стола, вынимал баночку с чернилами и переписывал бумаги, принесенные на дом. Если же таких не случалось, он снимал нарочно, для собственного удовольствия, копию для себя, особенно, если бумага была замечательна не по красоте слога, но по адресу к какому-нибудь новому или важному лицу.