Юрий Норштейн на «Нике»
Юрий Норштейн, получивший «Нику» «За выдающийся вклад в российский кинематограф»:
Вы знаете, я всегда плохо вписываюсь в такие атмосферы. И, в общем, веду жизнь там у себя в студии, где мы собираемся с друзьями, выпиваем, закусываем, веселимся. И работаем, конечно. Но такое событие - я просто обязан поблагодарить, потому что это действительно событие, поскольку это премия коллег. Правительственную премию я не пойду получать. Я вне этого. А эта премия, она отличается тем, что это внутри кинематографа.
Я… Юлик, я немножко…
Ю. Гусман: Двадцать минут.
Ю. Норштейн: Двадцать минут - достаточно.
Ю. Гусман: Перельман отечественной кинематографии - Юрий Норштейн! [Математик Григорий Перельман пока не делает попыток получить свою премию в миллион долларов за доказательство теоремы Пуанкаре, присужденную ему Математическим институтом Клэя в марте этого года.] Познакомьтесь, пожалуйста!
Ю. Норштейн: Поскольку премия в мультипликации - это не только моя премия, не только моя оценка, не только моей работы и моих коллег. Это вообще премия мультипликации.
Но приходится говорить и горькие слова. Хотя это у нас не собрание производственное, но я хочу, чтобы вы слышали. Дело в том, что киностудия «Союзмультфильм» - она практически погибает. Погибает во многом по вине чиновника. Когда-то Чехов сказал, что чиновнику чужда жизнь. Поэтому он не имеет смысла, и если его жизнь не имеет смысла и он не становится художником, то он надевает на себя виц-мундир, и от него же будет зависеть жизнь художников, наша с вами жизнь.
К сожалению, жизнь киностудии «Сюзмультфильм» зависит от этих же самых чиновников. Землю вокруг киностудии «Союзмультфильм» уже три раза продали. Продали для того, чтобы не докопаться до первого, кто занимается этой землей. Так что уже один этот факт говорит об отношении к киностудии, которая когда-то была великой киностудией. Она делала 8-10 часов фильмов в год. А сегодня она не делает и 40 минут - вот такая история.
Мы сегодня попали в гламурное время. Я был, знаете, потрясен самой передачей о Лунгиной [фильм «Подстрочник» Олега Дормана, который перед этим получил «Нику» «за творческие достижения в искусстве телевизионного кинематографа»], ее монологом, и потрясен сегодня вторично, что именно этот фильм, этот цикл получил премию. И этот цикл, он был, оказывается, самым зрительным! Значит, мы все-таки не в гламуре и не в том, что нам пытается навязать Константин Эрнст своими монологами (Аплодисменты), поскольку Эрнст знает, что показывать, а что нет. Это потрясающе! Я сегодня увидел двух великолепных людей - Дормана и Вадима Юсова. Какое это прекрасное зрелище - смотреть на этих людей, которые хранят это искусство, его силу! Ведь на самом деле кино одно от другого не отличается ничем - потому что в любое кино, какой бы величины у тебя план не был, ты вкладываешь всё свое сердце, и это зависит только от тебя. В большой степени от тебя.
Но, к сожалению, сегодня это зависит еще и от того, как решит правительство и как решит президент. Все письма, которые идут, - это все пустое. Никого ничего не интересует.
А вы знаете, вот после события, которое произошло позавчера [взрывы в метро] и сегодня опять произошло, мы должны говорить, в какой же атмосфере мы живем. А кто делает эту атмосферу? Разве она не зависит от нас, художников? От представителей Культуры? Мы должны говорить об атмосфере, а не о том, что мы завтра рванем и это кино соберет столько-то-столько-то миллионов денег. А сколько миллионов сердец в это время будет разрушено, об этом думают? Вот в чем беда.
И я бы хотел закончить разговор свой… Я, знаете, написал книгу, два тома даже, о мультипликации…
Ю. Гусман: Ну не всё, не всё читай! (Смех.)
(По-моему, голос Алексея Баталова, который вручал статуэтку Нортшейну): Юлик, Юлик, только второй том!
Ю. Гусман: Да, только второй том!
Ю. Норштейн: И вот я заканчиваю эту книгу. Она о мультипликации, но не о мультфильмах.
«Позвонила Франческа…» Это моя жена. Понимаете, я так волнуюсь, что и забыл о том, что у меня есть жена, с которой мы всегда работаем…
Ю. Гусман: Мы - всегда об этом помним! Давайте поаплодируем Франческе Ярбусовой! (Аплодисменты).
Ю. Норштейн: Естественно, я тут должен, вот Наташа Абрамова - она редактор, с которым мы делали все фильмы. Я должен, естественно, сказать об Александре Жуковском, которого уже десять лет нет - мы с ним снимали «Ежик в тумане», «Цапля и журавль» и часть «Шинели». Я, естественно, должен сказать о Людмиле Петрушевской [соавтор сценария «Сказки сказок»] - это все те люди, без которых кино нет.
Но вот я хотел закончить всё совсем коротким отрывком.
«Позвонила Франческа и рассказала, что нашла на дороге умирающего зяблика-самку. Рядом, рассказала она, сидел неподвижный самец, вытаращив глаза, смотрел на умирающую подругу. Франческа подняла птичку и увидела на ее тонкой шейке следы зубов, очевидно, кошачьих. Самец остался неподвижен. Франческа взяла его в другую ладонь и так стояла некоторое время. Самец не улетал - смотрел и ждал, наверное, чуда оживления. Но чуда не произошло. Птичка умерла. Франческа посадила самца на дерево. Он по-прежнему был в шоке и ждал. Потом улетел.
Мы все время ищем превосходства - превосходства в почестях, в деньгах, во власти, в галстуке, в костюме, в инкрустированном столике. Превосходства над деревом, цветущим лугом, рекой. Это так. Иначе зачем упорно, безразлично поганим пространство? Да потому что власти хотим. Даже в том, как бьем с наслаждением пивные бутылки, забиваем леса полиэтиленом. Жаждем превосходства и над зверьем, думая, довольствуясь собой, что оно, зверье, не чувствует, не способно любить, не оплакивает потери близких. А вот у этого зяблика билось в груди крошечное его сердечко, билось и замирало до полуобморочного состояния. Он сам едва ли не умирал, созерцая смерть подруги и не будучи в силах ей помочь. Когда отношение к искусству будет равно по силе чувства переживанию, вместившемуся в маленькое сердечко неведомой нам пичужки, мы можем рассчитывать на правдивый результат. Тогда мы забудем мнимости успеха, награды. Останется одно - оживить вымысел».
Спасибо.
Вы знаете, я всегда плохо вписываюсь в такие атмосферы. И, в общем, веду жизнь там у себя в студии, где мы собираемся с друзьями, выпиваем, закусываем, веселимся. И работаем, конечно. Но такое событие - я просто обязан поблагодарить, потому что это действительно событие, поскольку это премия коллег. Правительственную премию я не пойду получать. Я вне этого. А эта премия, она отличается тем, что это внутри кинематографа.
Я… Юлик, я немножко…
Ю. Гусман: Двадцать минут.
Ю. Норштейн: Двадцать минут - достаточно.
Ю. Гусман: Перельман отечественной кинематографии - Юрий Норштейн! [Математик Григорий Перельман пока не делает попыток получить свою премию в миллион долларов за доказательство теоремы Пуанкаре, присужденную ему Математическим институтом Клэя в марте этого года.] Познакомьтесь, пожалуйста!
Ю. Норштейн: Поскольку премия в мультипликации - это не только моя премия, не только моя оценка, не только моей работы и моих коллег. Это вообще премия мультипликации.
Но приходится говорить и горькие слова. Хотя это у нас не собрание производственное, но я хочу, чтобы вы слышали. Дело в том, что киностудия «Союзмультфильм» - она практически погибает. Погибает во многом по вине чиновника. Когда-то Чехов сказал, что чиновнику чужда жизнь. Поэтому он не имеет смысла, и если его жизнь не имеет смысла и он не становится художником, то он надевает на себя виц-мундир, и от него же будет зависеть жизнь художников, наша с вами жизнь.
К сожалению, жизнь киностудии «Сюзмультфильм» зависит от этих же самых чиновников. Землю вокруг киностудии «Союзмультфильм» уже три раза продали. Продали для того, чтобы не докопаться до первого, кто занимается этой землей. Так что уже один этот факт говорит об отношении к киностудии, которая когда-то была великой киностудией. Она делала 8-10 часов фильмов в год. А сегодня она не делает и 40 минут - вот такая история.
Мы сегодня попали в гламурное время. Я был, знаете, потрясен самой передачей о Лунгиной [фильм «Подстрочник» Олега Дормана, который перед этим получил «Нику» «за творческие достижения в искусстве телевизионного кинематографа»], ее монологом, и потрясен сегодня вторично, что именно этот фильм, этот цикл получил премию. И этот цикл, он был, оказывается, самым зрительным! Значит, мы все-таки не в гламуре и не в том, что нам пытается навязать Константин Эрнст своими монологами (Аплодисменты), поскольку Эрнст знает, что показывать, а что нет. Это потрясающе! Я сегодня увидел двух великолепных людей - Дормана и Вадима Юсова. Какое это прекрасное зрелище - смотреть на этих людей, которые хранят это искусство, его силу! Ведь на самом деле кино одно от другого не отличается ничем - потому что в любое кино, какой бы величины у тебя план не был, ты вкладываешь всё свое сердце, и это зависит только от тебя. В большой степени от тебя.
Но, к сожалению, сегодня это зависит еще и от того, как решит правительство и как решит президент. Все письма, которые идут, - это все пустое. Никого ничего не интересует.
А вы знаете, вот после события, которое произошло позавчера [взрывы в метро] и сегодня опять произошло, мы должны говорить, в какой же атмосфере мы живем. А кто делает эту атмосферу? Разве она не зависит от нас, художников? От представителей Культуры? Мы должны говорить об атмосфере, а не о том, что мы завтра рванем и это кино соберет столько-то-столько-то миллионов денег. А сколько миллионов сердец в это время будет разрушено, об этом думают? Вот в чем беда.
И я бы хотел закончить разговор свой… Я, знаете, написал книгу, два тома даже, о мультипликации…
Ю. Гусман: Ну не всё, не всё читай! (Смех.)
(По-моему, голос Алексея Баталова, который вручал статуэтку Нортшейну): Юлик, Юлик, только второй том!
Ю. Гусман: Да, только второй том!
Ю. Норштейн: И вот я заканчиваю эту книгу. Она о мультипликации, но не о мультфильмах.
«Позвонила Франческа…» Это моя жена. Понимаете, я так волнуюсь, что и забыл о том, что у меня есть жена, с которой мы всегда работаем…
Ю. Гусман: Мы - всегда об этом помним! Давайте поаплодируем Франческе Ярбусовой! (Аплодисменты).
Ю. Норштейн: Естественно, я тут должен, вот Наташа Абрамова - она редактор, с которым мы делали все фильмы. Я должен, естественно, сказать об Александре Жуковском, которого уже десять лет нет - мы с ним снимали «Ежик в тумане», «Цапля и журавль» и часть «Шинели». Я, естественно, должен сказать о Людмиле Петрушевской [соавтор сценария «Сказки сказок»] - это все те люди, без которых кино нет.
Но вот я хотел закончить всё совсем коротким отрывком.
«Позвонила Франческа и рассказала, что нашла на дороге умирающего зяблика-самку. Рядом, рассказала она, сидел неподвижный самец, вытаращив глаза, смотрел на умирающую подругу. Франческа подняла птичку и увидела на ее тонкой шейке следы зубов, очевидно, кошачьих. Самец остался неподвижен. Франческа взяла его в другую ладонь и так стояла некоторое время. Самец не улетал - смотрел и ждал, наверное, чуда оживления. Но чуда не произошло. Птичка умерла. Франческа посадила самца на дерево. Он по-прежнему был в шоке и ждал. Потом улетел.
Мы все время ищем превосходства - превосходства в почестях, в деньгах, во власти, в галстуке, в костюме, в инкрустированном столике. Превосходства над деревом, цветущим лугом, рекой. Это так. Иначе зачем упорно, безразлично поганим пространство? Да потому что власти хотим. Даже в том, как бьем с наслаждением пивные бутылки, забиваем леса полиэтиленом. Жаждем превосходства и над зверьем, думая, довольствуясь собой, что оно, зверье, не чувствует, не способно любить, не оплакивает потери близких. А вот у этого зяблика билось в груди крошечное его сердечко, билось и замирало до полуобморочного состояния. Он сам едва ли не умирал, созерцая смерть подруги и не будучи в силах ей помочь. Когда отношение к искусству будет равно по силе чувства переживанию, вместившемуся в маленькое сердечко неведомой нам пичужки, мы можем рассчитывать на правдивый результат. Тогда мы забудем мнимости успеха, награды. Останется одно - оживить вымысел».
Спасибо.