I see water
Те сентябрьские дни были мучительны для меня. Люди, которым предстояло остаться на мысе [Флора], пали духом. Ни одно из намерений первой зимы не было реализовано, из дома не было ни одной весточки, не осталось надежды на спасение до начала холодной шестимесячной ночи - мертвящая монотонность лагерной жизни стала неизбежной. Все вместе это приводило к унынию, и жестокие слова часто срывались с уст оплакивавших свою горькую участь. Наверное, в любой компании людей есть свои эпикурейцы и стоики. На мысе Флора проявились и те, и другие.
В те дни я познал печальную истину, что большая часть человечества управляется страхом и эгоизмом, и что многие человеческие поступки вдохновляются мыслью о самовозвеличивании, а не принципами или любовью к ближнему своему.
Безграмотный и бескультурный человек груб в своем эгоизме, человек же образованный умеет скрывать свои инстинкты под маской кажущейся скромности и добродетели, но по сути, не ясно, что хуже.
В один из таких дней раздумий и грусти я записал в своем дневнике:
"Иногда мне кажется, что лучше бы написать так, как я чувствую, но потом приходит мысль, что спустя Время о многом, видевшемся в неизменных черных и белых цветах, придется раскаяться, когда дух пройдет через мытарства и усмирится. Так много я мог бы написать порой, пребывая в скорби духа, но я знаю, все будет хорошо, и Время окажется великим корректором и исправит халтуру и бездумную спешку, а также, наконец, привнесет гармонию в этот оркестр, хотя, кажется, что некоторые в нем играют так, будто в их музыке нет души".
Энтони Фиала. Битва с полярным льдом.
____________
Единственное, что может описать крепость нашей связи - это манкунианская грязь, романтическое разъединение и мощная мотивация доказать бесцельность всего через перверсивное совершенство. Взять что-то, что чуждо или непонятно всем, а затем неотступно доказывать каждому, что это именно то, что им нужно, так что в конце они возжелают это, несмотря на самих себя и презирая себя. Нам с Йеном было как день ясно, что они ничего не понимают, не берут в расчет нашу неподдельную боль, не видят питающее ее разочарование, то одиночество, в которое не верили даже члены наших групп. Это ужасное одиночество жизни в отсутствии людей, любящих мир, равно как и друзей.
Я верю, что в моей роли в Throbbing Gristle Йен видел ту же потерянную и изолированную, личность, каким он был сам, - вынужденно ставшую исполнителем радикального толка. Суицидальную, яростную и ожесточенную. Мы никогда не были полностью привязаны с остальными членами своих групп. У нас были свои секреты. Агенты самих себя, мы всегда сознательно использовали наши голоса, ведущие слушателя к откровению, делали все, что могли, чтобы быть харизматичными на сцене. Как и я, Йен верил в то, что патетика и мусор слишком глубоко завязли в окружающем мире. А Joy Division и Throbbing Gristle были жемчужинами, вываленными перед стадом свиней. Позднее признание наших заслуг теми же критиками, что так ненавидели нас в свое время, было горьким свидетельством безвкусицы жизни и всей музыки, которая была разбавлена, абсорбирована и употреблена во славу культурной импотенции и устаревания.
Дженезис Пи-Орридж. Автобиографические записки
В те дни я познал печальную истину, что большая часть человечества управляется страхом и эгоизмом, и что многие человеческие поступки вдохновляются мыслью о самовозвеличивании, а не принципами или любовью к ближнему своему.
Безграмотный и бескультурный человек груб в своем эгоизме, человек же образованный умеет скрывать свои инстинкты под маской кажущейся скромности и добродетели, но по сути, не ясно, что хуже.
В один из таких дней раздумий и грусти я записал в своем дневнике:
"Иногда мне кажется, что лучше бы написать так, как я чувствую, но потом приходит мысль, что спустя Время о многом, видевшемся в неизменных черных и белых цветах, придется раскаяться, когда дух пройдет через мытарства и усмирится. Так много я мог бы написать порой, пребывая в скорби духа, но я знаю, все будет хорошо, и Время окажется великим корректором и исправит халтуру и бездумную спешку, а также, наконец, привнесет гармонию в этот оркестр, хотя, кажется, что некоторые в нем играют так, будто в их музыке нет души".
Энтони Фиала. Битва с полярным льдом.
____________
Единственное, что может описать крепость нашей связи - это манкунианская грязь, романтическое разъединение и мощная мотивация доказать бесцельность всего через перверсивное совершенство. Взять что-то, что чуждо или непонятно всем, а затем неотступно доказывать каждому, что это именно то, что им нужно, так что в конце они возжелают это, несмотря на самих себя и презирая себя. Нам с Йеном было как день ясно, что они ничего не понимают, не берут в расчет нашу неподдельную боль, не видят питающее ее разочарование, то одиночество, в которое не верили даже члены наших групп. Это ужасное одиночество жизни в отсутствии людей, любящих мир, равно как и друзей.
Я верю, что в моей роли в Throbbing Gristle Йен видел ту же потерянную и изолированную, личность, каким он был сам, - вынужденно ставшую исполнителем радикального толка. Суицидальную, яростную и ожесточенную. Мы никогда не были полностью привязаны с остальными членами своих групп. У нас были свои секреты. Агенты самих себя, мы всегда сознательно использовали наши голоса, ведущие слушателя к откровению, делали все, что могли, чтобы быть харизматичными на сцене. Как и я, Йен верил в то, что патетика и мусор слишком глубоко завязли в окружающем мире. А Joy Division и Throbbing Gristle были жемчужинами, вываленными перед стадом свиней. Позднее признание наших заслуг теми же критиками, что так ненавидели нас в свое время, было горьким свидетельством безвкусицы жизни и всей музыки, которая была разбавлена, абсорбирована и употреблена во славу культурной импотенции и устаревания.
Дженезис Пи-Орридж. Автобиографические записки