Только Россия...
Читаю понемногу дневники Л.В.Шапориной (сначала отрывки у sergey_v_fomin, теперь купил двухтомник). Вещь уникальная по охвату - от начала века (немножко совсем, но важно для знакомства с автором, девушкой из интеллигентной дворянской семьи Яковлевых, "институтки"), и дальше с 20-х по 60-е, - и тому, как искренно и откровенно (без самоцензуры) она рассказывает о происходящем. Непосредственный, вовлеченный свидетель она жизни художников (сама рисовальщик и создатель кукольного театра), музыкантов (муж - Юрий Шапорин) и писателей (широкий круг окрест Алексея Толстого).
Дочитал до 1938 года. Об ужасах террора - тотальном страхе, доносительстве и предательствах и т.д. - можно посмотреть в отрывках, публикуемых у Фомина, "Право на бесчестье". Как и о том, как выживало сострадание и благородство. Удивительное, странное впечатление производит этот мирок интеллигенции, в котором сохраняется родственно-бытовое общение и как бы континуальность связей между жертвами, уже попавшими или готовящимися попасть в мясорубку террора и теми, кто, как А.Толстой, благоденствует и дружит с палачами (Ягода особенно выделяется обилием интеллигентных друзей).
И еще из впечатляющего: деформации сознания, пытающегося как-то вместить, осмыслить надвинувшийся ужас. Сама Шапорина, благодаря сохраненной, почти детской чистоте и здравом смысле, обаянию зла не поддалась. Но вот характерная наивность - когда посадили Ягоду, она недоумевает: почему же теперь не выпустить тех, кого туда запрятал этот мерзавец?
Там много такого, над чем подумать.
Но сейчас я вот про что. Узнав о Мюнхенском соглашении , Л.В. пишет в дневнике: "Гитлер взял Чехословакию, послал ультиматум Румынии. Впечатление, что он режет плавленный сыр. Протестовать могла бы только Россия" (выделил я). Несмотря ни на что она хранит память об особости, особом предназначении России... Вот эта память, как и само собой разумеющееся сознание того, что страна, в которой ей тяжело и страшно жить, это та же страна...
Дочитал до 1938 года. Об ужасах террора - тотальном страхе, доносительстве и предательствах и т.д. - можно посмотреть в отрывках, публикуемых у Фомина, "Право на бесчестье". Как и о том, как выживало сострадание и благородство. Удивительное, странное впечатление производит этот мирок интеллигенции, в котором сохраняется родственно-бытовое общение и как бы континуальность связей между жертвами, уже попавшими или готовящимися попасть в мясорубку террора и теми, кто, как А.Толстой, благоденствует и дружит с палачами (Ягода особенно выделяется обилием интеллигентных друзей).
И еще из впечатляющего: деформации сознания, пытающегося как-то вместить, осмыслить надвинувшийся ужас. Сама Шапорина, благодаря сохраненной, почти детской чистоте и здравом смысле, обаянию зла не поддалась. Но вот характерная наивность - когда посадили Ягоду, она недоумевает: почему же теперь не выпустить тех, кого туда запрятал этот мерзавец?
Там много такого, над чем подумать.
Но сейчас я вот про что. Узнав о Мюнхенском соглашении , Л.В. пишет в дневнике: "Гитлер взял Чехословакию, послал ультиматум Румынии. Впечатление, что он режет плавленный сыр. Протестовать могла бы только Россия" (выделил я). Несмотря ни на что она хранит память об особости, особом предназначении России... Вот эта память, как и само собой разумеющееся сознание того, что страна, в которой ей тяжело и страшно жить, это та же страна...