(
...)
Теперь поговорим о полюдье.
Крылов пишет: «эти четыре идеи [полюдье четырёх этических систем] заражают сознание, подменяя собой понятия о справедливости и чести». Добавим - а также представления о свободе и пользе. Полюдье - это уродливый двойник этической системы, её Тень. Полюдье не отрицает ценности внешне, оно уничтожает их изнутри. Впрочем, в нормальных условиях высшие слои того или иного «дома» контролируют полюдье и используют его силу в своих целях. Но стоит полюдью захватить власть, и наступает мрак, в котором бесследно исчезают понятия о чести, справедливости и истинном положении вещей. Одним словом, «Тень, знай своё место» - не бывает людей без тени, но тень должна подчиняться человеку и повторять все его действия, не наоборот.
Полюдье Юга - делай, как все.
Общество, где последовательно применяется этот принцип, превращается в диктатуру с людьми-биороботами. Крайний Юг - это классическая антиутопия, много раз описанная в фантастической литературе.
Понятно, что ни о какой свободе тут говорить нельзя.
Ещё раз вспомним, что Крылов писал о Юге: «В рамках [Первой] этической системы любые эмоции кажутся чем-то привлекательным, поскольку они отвлекают на себя внимание. Это относится и к трем базовым эмоциям, то есть страху, зависти и ненависти: они хороши уже тем, что вызывают интерес и желание жить, которые являются позитивным эмоциональным результатом следования Первой этической системе». Жизнь - это то, что противостоит скуке и унынию, жизнь - это сила и свобода. Но Крайний Юг отрицает жизнь, как её понимают варвары. Здесь нельзя пытаться сохранить своё, если тебе приказали отдать («страх»); нельзя получить чужое, если тебе не положено («зависть»); запрещено исправлять то, что кажется несправедливым («ненависть»).
А сильным тут может считаться только сам деспот, если он вообще существует; все остальные - бесправные рабы, любого из которых в любой момент можно стереть в порошок. Для прокаченных варваров такая ситуация неприемлема, победа полюдья лишает их «дома».
Полюдье Востока - не делай того, чего другие не делают.
Власть полюдья быстро приводит к описанному Крыловым этическому коллапсу. В таком обществе человек чихнуть боится лишний раз, чтобы не нарушить какое-нибудь табу. Всё расписано и зарегулировано, на каждый случай есть своё правило, причём правила эти противоречат друг другу, а всё, что не разрешено - запрещёно. Все так опасаются ошибки, что в неоднозначной ситуации просто избегают любых действий. С точки зрения поведения, особой популярностью пользуется тактика страуса, тактика опоссума, и, в лучшем случае, осторожное наблюдение за старшими по чину в поисках подсказки.
Понятно, что ни о какой демонстрации превосходства речь уже не идёт, здесь правит страх (боязнь потерять статус, боязнь нарушить ритуал, боязнь чего-то неожиданного). Подобное государство стремится к изоляции, но неизбежно становится добычей своих более динамичных соседей.
Полюдье Запада - пусть все будут, как я.
Мир, где правит алчность (желание получить чужое) и эгоизм, где всё покупается и продаётся, где любой, кто хоть чего-то достиг, тут же с чистой совестью плюёт на окружающих. Здесь руководствуются правилом курятника - толкни ближнего и насри на нижнего. Любое извращение тут же объявляется нормой, а норма - извращением. Это капитализм, как его изображали в советских учебниках (и который попытались реализовать в России в девяностые). Справедливостью здесь и не пахнет.
Полюдье Севера - если я этого не делаю (этим не обладаю), пусть никто не будет.
Этот вариант Крылов расписывает долго и с любовью: «Надо набить морду очкарику, потому что он отличник и получает пятерки», «надо плюнуть в суп соседке, потому что соседка шляется по мужикам и поздно приходит домой», «пусть не достанется ни мне, ни ему», «спалю свою хату, лишь бы соседские хоромы подпалить». В общем, «высокий рост и хорошее здоровье могут казаться такой же несправедливостью, как и наворованные деньги или блатные связи. И люди будут вести себя по отношению к ни в чем не повинному рослому здоровяку так же, как и к явному жулику, то есть недолюбливать и всячески стремиться унизить, нагадить, сделать пакость - в общем, чем-то компенсировать явную асимметрию».
Это, пожалуй, наиболее жуткий вариант. Самый деспотичный Юг тратит усилия на то, чтобы поддерживать подобие порядка, и стоит власти чуть ослабнуть, как всё возвращается к естественному состоянию вещей. Каким бы оно ни было. А вот Крайнему Северу даже деспотия не нужна. Люди добровольно бросаются на всё, что хоть немного выделяется на общем сером фоне. Они будут стремиться уничтожить и красоту, и ум, и силу, и плоды чужого труда, и собственные ресурсы для развития. Четвёртую этическую систему, очевидно, можно уравновесить по двум точкам, верхней и нижней - и полюдье, как раз, отвечает за нижнюю. За то, чтобы у всех всё было плохо, но зато - как у всех.
В этом обществе нет ни правды, ни пользы, ни достатка, ни добра. Одна нищета и озлобленность. Кошмар интеля, анти-идеал аристократа (т.е. подлость, уродство, ничтожество, криворукость) и то, от чего бегут прокаченные буржуа, носители высших форм Северной этики.
Собственно, четыре вышеупомянутых варианта - это то зеркало троллей, через которое Крылов смотрит на мир. Каждую этическую систему он старался свести к власти полюдья, что само по себе было искажением.
Ладно, заодно пробежимся по заявленным мной ценностям.
Крылов с Алексеевым пишут: «Не столь однозначно обстоит дело с иными типами обществ, основанными на первой (южной) и второй (восточной) этических системах поведения. Анализ соответствующих принципов показывает, что достаточно строго обосновать наличие соответствий между этими обществами и правилами, выражающими базовые ценности (включающими, помимо уже указанных, такие ценности, как превосходство и свобода), не представляется возможным. Поэтому будем считать, что общества, относящиеся к южным и восточным типам цивилизаций, приводятся в движение какими-то иными пружинами, нежели устремлениями к неким конкретным базовым ценностям. Можно попытаться предположить, что этими обществами движет просто желание выжить или сохраниться в неизменном виде, что соответствует такой абстрактной ценности, как поддержание жизненного существования. Можно также выдвинуть гипотезу о том, что оставшиеся "неиспользованными" две базовые ценности (помимо свободы и благосостояния), а именно превосходство и свобода, применительно к сообществам, основанным на третьей (западной) и четвертой (северной) этической системах, могут рассматриваться как известные средства реализации двух первых ценностей, превращающихся в цели».
Ха-ха-ха. Крылов установил правила игры. Крылов сам же их и нарушил, запихнув благосостояние на Запад, а справедливость - на Север. (Ну как же, в Америке сплошь капиталисты, а в России люди просто сгорают от внутреннего чувства справедливости, как там… «назло маме отморожу палец», «выколю глаз, будет у тёщи зять без глаза».) А после этого Крылов обнаружил, что его собственный паззл не сходится - превосходство и свободу некуда засунуть.
Свобода. Это относительно просто.
Крылов справедливо пишет, что для Юга (и варваров) не существует прошлого и будущего, время воспринимается как единое пространство, где события происходят одновременно. «В рамках этой системы безразлично, когда происходит действие - было ли оно совершено, совершается ли сейчас или только предстоит. "Он пытался меня убить, или он пытается меня убить, или он собирается меня убить, он вообще может [имеет возможность, силу или желание] меня убить - значит, и я могу [имею право] его убить": это - типичное рассуждение в рамках первой этической системы». Ты вынужден реагировать на воздействие внешней среды, причём реакция может опережать само воздействие. В некоторых случаях это неизбежно - если тебя убили, ты уже не сможешь убить в ответ, не можешь поступить этично. Следовательно, ты обязан убить врага раньше, чем он успеет убить тебя. Кто первым выстрелил, тот и прав.
А информация о будущем и его нежелательных вариантах связана с варварским чутьём, интуицией. «Знание такого рода слишком конкретно, чтобы быть выразимым и описуемым. Да оно и не нуждается в описании. Это знание охотника, чующего добычу, знание крестьянина, угадывающего завтрашнюю погоду. Поскольку обстоятельства меняются слишком часто, бессмысленно пытаться описывать или передавать это знание кому-то еще. Можно только научить узнавать - что достигается прежде всего опытом».
Так вот, свобода (для варвара) - это право на адекватную реакцию, право во всех случаях следовать своему чутью, действовать по обстановке, делать то, что кажется правильным и необходимым в данный момент. Несвобода - всё, что этому мешает.
Например, варвар шёл по улице, увидел красивую девушку. Как там у Нормана? «Видеть её означало хотеть её, а хотеть её означало владеть ею». Это и есть Юг. Воздействие - реакция.
При этом, информация о том, что эта девушка живёт во дворце с сотней охранников, не является ограничением свободы. Так даже интересней, «зато нескучно». И то, что «её братья тебя убьют» - ну да, может быть. Может, и не стоит. Не делая того, за что могут убить, человек всё ещё реализует своё право на свободу. С другой стороны, а может, и не убьют? Может, варвар убьёт их первыми, кто знает? Свободный человек имеет право поставить свою жизнь на кон и рискнуть.
«Кодекс Эхлидх, он же Кодекс Силы - штука серьезная. Вам еще не доводилось сталкиваться с таким вызывающим, дерзким пренебрежением к правам личности, как эхайнский Кодекс Силы!... Эхайны впитывают Эхлидх с молоком матери и живут с ним сколько могут. Потому что Эхлидх поощряет унижение слабых. С пеленок эхайн доказывает, что он сильнее всех других эхайнов. Избить слабейшего почетно. Убить поверженного не стыдно. Ударить сзади есть доблесть. Тот, кто позволил подобраться к себе сзади, виноват сам и не заслуживает уважения. Изнасиловать женщину не преступление, а проверка мужских достоинств. Если она сопротивляется, то получает удовольствие. Если она не позволила надругаться над собой, то заслуживает уважение мужчин. Если позволила - всякий будет вправе насмехаться над ее бедой. Однако насильник должен быть готов к тому, что лучший воин в семье вызовет его на ритуальный поединок...»
(Филенко, «Блудные братья», цикл «Галактический консул».)
А вот «нельзя», «ты не имеешь право так поступать», «это запрещено» - это уже несвобода. Как можно запрещать то, чего требует инстинкт?
И, как я уже говорил, «демократия» и «права личности» для варваров со свободой не связаны, эти понятия ближе к интельской справедливости. Подчиняясь сильному вождю, варвар остаётся свободным - до тех пор, пока вокруг соблюдаются принципы Южной этики.
Вдобавок, Крылов попытался выделить ещё и «пятую ценность: жизнь».
«Следует заметить, что жизнь является такой же общественной ценностью, как и все остальные, точнее говоря - их условием. Жизнь как ценность не следует смешивать с "инстинктом самосохранения", и тем более сводить первое к последнему. Не является она и предельной ценностью, "по определению" более ценной, чем все остальные. Люди могут жертвовать своей (и тем более чужой) жизнью ради реализации какой-то другой ценности».
Получилось как-то криво. Что значит, не следует смешивать? Крылов как раз смешивает жизнь с «волей к жизни» и инстинктом самосохранения. Я уже цитировал: «Этими обществами движет просто желание выжить или сохраниться в неизменном виде, что соответствует такой абстрактной ценности, как поддержание жизненного существования». Вполне себе ценность для Юга вообще и варваров в частности, специалистов по выживанию.
Более того, Крылов всё-таки даёт определение таинственной «пятую ценности»: «В самом примитивном случае (когда доминирующей ценностью признается жизнь) общество делится просто на сильных ("здоровых") и слабых». То есть, жизнь - это сила, что однозначно указывает на Юг по Крылову. Как мы помним, достойными людьми в Первой этической системе считаются те, кто демонстрирует «повышенный интерес к жизни, энергию и витальную силу», т.е. варвары.
Поэтому я и говорю о едином комплексе понятий - свобода, жизнь, сила. С точки зрения Юга, без силы свобода бессмысленна - чего стоит право, которое ты не можешь (не в силах) реализовать? Но сильный воистину свободен.
С превосходством ещё проще.
«При более-менее последовательном рассмотрении вопроса каждый раз получалось, что желание превосходства нелепо и бессмысленно, если мерять это желание критериями пользы или справедливости. На этом месте возникали целые философские системы и научные теории, сочинялись гипотезы об "инстинкте власти", о "воле к власти", якобы врожденной для человека и вообще для всех живых существ…
Ницше различал "волю к жизни", основанную на инстинкте самосохранения, и "волю к власти", которая (и только она одна!) может подвигать на действия против этого инстинкта».
То есть, воля к власти, стремление к превосходству - это то, что противостоит страху смерти, инстинкту самосохранения. Это отрицание страха, а значит, речь о Востоке и аристократах. Здесь также можно вспомнить Гегеля с его диалектикой раба и господина, где первый выбирает жизнь и подчинение, а второй, готовый умереть, но не отступить, получает власть.
Крылов пишет о Востоке: «Великие восточные империи возникали путем объединения множества мелких политических образований в одно. Сами эти политические образования (деревни, города, мелкие деспотии) при этом не исчезали: просто на них извне накладывался некий дополнительный порядок, исходящий из некоего "центра". Местные обычаи дополнялись государственными законами, местные жители вынуждены были платить дополнительные налоги, и т.п. В общем, восточные империи были действительно "надстройками" над локальными местами проживания людей». Это и есть стремление установить своё превосходство и власть, включить в иерархию. Я об этом уже говорил.
В мире - империя, в империи - аристократия, для аристократии - кодекс чести. Всё это связано с принципом превосходства.
Когда человек следует кодексу чести, он не боится смерти (принцип Восточной этики, соблюдение табу, отрицание страха), ведь смерть предпочтительней бесчестья. А если ему придётся умереть, он встретит смерть без страха, до конца выполнив свой долг - и этим продемонстрирует своё превосходство. Такого человека нельзя победить, только убить. В идеале, выбирая между сохранением жизни и доказательством превосходства, аристократ выберет второе. Устроить последний парад и уйти красиво. «Врагу не сдаётся наш гордый «Варяг», пощады никто не желает».
Превосходство связано с отрицанием страха самым непосредственным образом. Нельзя бояться низших.
Опять же, здесь можно перебросить мостик к различию между южным и восточным стилем управления. Власть, как идея, родилась на Юге, но своего пика достигла уже на Востоке. Правителю на Востоке легче сохранить свой авторитет в условиях стабильности и бездействия. В поведении типичного южного деспота, организует ли он пиры или массовые казни, Восток видит излишество, Юг же готов одобрить любые активные действия. Когда деспот репрессируют тех, кто ему непосредственно угрожает, тех, кто угрожает потенциально, и тех, кто теоретически может стать угрозой в будущем, а также членов их семей, он демонстрирует южную предусмотрительность. А с точки зрения Востока, подобное слишком похоже на страх. Параноидальные меры безопасности свидетельствуют о страхе смерти и неверии в собственное превосходство. На Востоке правителю лучше пережить покушение - а это шанс продемонстрировать бесстрашие и спокойствие перед лицом смертельной опасности, - чем дать окружающим понять, что он их боится.
Да, последними реализовать принцип превосходства в чистом виде, то есть создать империю, попытались Германия и Япония.
«Других ценностей, связанных с поведением людей в обществе, не существует. Разумеется, такие понятия, как истина, красота, и т.п., тоже можно называть ценностями, поскольку они являются нормативными объектами. Но это не социальные ценности; они не могут рассматриваться все вместе».
На самом деле, это ценности, которые входят в общий набор понятий, связанных с той или иной этической системой. Например, красота и виртуозность, мастерство, относятся к Востоку.
Обоснуем.
Принцип Восточной этики можно прочитать и так - «не делай того, чего делать не следует, не делай лишнего».
Красота лишена изъяна - каждая черточка, какой бы случайной она не казалась, лишь подчёркивает совершенство образа.
Мастер не делает лишних движений, истинное мастерство безупречно, и потому - красиво.
При этом, настоящая красота и настоящее мастерство встречаются редко, это то, чем владеют немногие. Следовательно, они связаны с принципом превосходства.
Восток стремится быть красивым. Не зря японцы стали экспортировать артефакты своего феодализма, от лаконичной эстетики до легенд о мастерах клинка; изголодавшийся по красоте Запад всё это с радостью купил.
«Но вот между собой менталитеты в определениях не договорятся, даже если будут использовать одни и те же слова». Мне кажется, это одна из причин, почему не все приняли моё
определение оружия аристократов, как красивого.
Я тогда говорил о красоте с точки зрения Востока. Красота (доспехов, оружия, движений, поведения) указывает на статус. Красиво то, что создано руками мастера.
Ещё раз процитирую Мишенёва: «Первый в России профессор фехтования Иван Ефимович Сивербрик… считал, что в фехтовальном искусстве главное условие состоит «в расторопности, соединенной с красивым положением корпуса во всех позициях». Многим эта фраза может показаться глупой. Действительно, неужели фехтовальщик должен тратить силы не только на правильные, но и на красивые движения? Аристократы смотрят на это под другим углом. Нет никакого «оружия в чистом виде», «оружия-идеи», на которое красота навешивается, как дополнительная функция. Правильное действие - и правильное оружие - всегда красиво, а некрасивое - неправильно.
В следующих выпусках мы расскажем о богатстве (пользе) и справедливости.
(продолжение следует…)