Приключения Пиноккио ч.2
Я придумал прошлый пост много лет назад - ещё в двухтысячные, наверное. (Да, у меня много таких постов...)
Но недавно я понял, что это ещё не всё, что я мог бы сказать об этом произведении, есть ещё одна возможная точка зрения.
Для человека католическоой культуры, которым, несомненно, был Коллоди, Фея с Лазурными Волосами, Синеволосая Фея - это образ Мадонны. Я даже не буду спекулировать на традиционной иконографии Девы Марии, с накинутым на голову синим платком. Просто примем это за факт. Это как с культом Варды-Элберет у толкиеновских эльфов, который тоже отсылает к католическому культу Марии.
(Chris Seaman (c))
[И вот от этого мы докатились до Мальвины, да.]
Столь же очевидны, и обыграны в анекдотах, параллели между Джеппетто и святым Иосифом. Они оба средиземноморские плотники, оба прославились благодаря своим намного более известным сыновьям, которые, при этом, не совсем их сыновья.
Но в той же степени Джеппетто воспроизводит архетип Бога-отца, творящего своего Адама из подручных материалов. И тогда Пиноккио - это метафора всего человечества. А Иисус - это Новый Адам, второй Адам, искупивший и исправивший ошибки первого, сумевший обрести жизнь вечную: "...Первый человек Адам стал душою живущею; а последний Адам есть дух животворящий... Первый человек - из земли, перстный; второй человек - Господь с неба. Каков перстный, таковы и перстные; и каков небесный, таковы и небесные. И как мы носили образ перстного, будем носить и образ небесного".
И это даёт мне возможность поговорить об архетипе Богини-матери, отражением которой является Лазурная Фея, как об одном из ликов Святой Троицы. (Отец-Мать-Дитя - архетипическая формула, связанная с особенностями размножения млекопитающих. Никуда не денешься, мы все дети матери.) У этой идеи в России есть своя история, например, Розанов писал:
"Я все сбиваюсь говорить по-старому "Бог", когда давно надо говорить Боги; ибо ведь их два, Эло-гим, а не Эло-ах (ед. число). Пора оставлять эту навеянную нам богословским недомыслием ошибку. Два Бога - мужская сторона Его, и сторона - женская. Эта последняя есть та "Вечная Женственность", мировая женственность, о которой начали теперь говорить повсюду. "По образу и подобию Богов (Элогим) сотворенное", все и стало или "мужем", или "женой", "самкой" или "самцом", от яблони и до человека. "Девочки" - конечно, в Отца Небесного, а мальчики - в Матерь Вселенной! Как и у людей: дочери - в отца, сыновья - в мать".
[Крайне сомнительное утверждение с биологической точки зрения. Но будет милосердны и скажем тут, что Розанов тут пытался размышлять о явлении, которое Юнг назвал женским Анимусом и мужской Анимой.]
Конечно же, я впервые встретил упоминание об этом в "Розе мира" Даниила Андреева:
"Известно, что от гностиков до христианских мыслителей начала XX века в христианстве жило смутное, но горячее, настойчивое чувство Мирового Женственного Начала - чувство, что Начало это есть не иллюзия, не перенесение человеческих категорий на план космический, но высшая духовная реальность. Церковь намеревалась, очевидно, дать выход этому чувству, освятив своим авторитетом культ Богоматери на Востоке, культ Мадонны - на Западе. Действительно, перед благоговейным почитанием Материнского Начала - почитанием, иррационально врождённым народной массе, - возник конкретный образ, к которому оно и устремилось. Но то мистическое чувство, о котором я говорю, - чувство Вечной Женственности как начала космического, божественного, - осталось неудовлетворённым. Ранняя и непререкаемая догматизация учения об ипостасях поставила носителей этого чувства в своеобразное положение: дабы не отпасть в ересь, они принуждены были обходить коренной вопрос, не договаривать до конца, иногда отождествлять Мировую Женственность со Вселенской Церковью или же, наконец, совершать отвлечение одного из атрибутов Божества - Его Премудрости - и персонифицировать это отвлечение, наименовав его Святой Софией. Высшие церковные инстанции избегали высказываться по этому вопросу сколько-нибудь определённо, и это не может быть поставлено им в вину, ибо идея Мировой Женственности не может не перерастать в идею Женственного аспекта Божества, а это, естественно, грозит ломкой догматизированных представлений о лицах Пресвятой Троицы.
Я встречал немало людей, в культурном и умственном отношении весьма утончённых и обладающих несомненным духовным опытом и, однако же, удивлявшихся и даже оскорблявшихся самым принципом: переносом, как им казалось, различий пола и вообще человеческих категорий на миры высочайшей реальности и даже в тайну Самого Божества. Им это представлялось следствием древней склонности к антропоморфизации духовных сфер нашим ограниченным человеческим сознанием. Из весьма схожих (психологически) источников вытекает, между прочим, протест строгого магометанского монотеизма против идеи Троичности и против культа Богоматери. И потому же с такой нетерпимостью отталкиваются деизм и современный абстрактный космополитический монизм от представлений о Троице, от веры в иерархии и, конечно, от идеи Вечной Женственности. Повторяется, как это ни смешно, даже обвинение в многобожии, брошенное христианству Мухаммедом 1300 лет назад.
В основе подобных обвинений лежит либо слишком упрощённое понимание христианских идей, либо нежелание вникнуть в глубину вопроса. Ни в историческом христианстве, ни тем менее в данной концепции, никакого переноса человеческих категорий на Божество нет, а есть нечто принципиально обратное. Единство Божие не подвергается, разумеется, ничьему сомнению: наивно было бы искать здесь возвращения ко временам Карфагена, Ура или Гелиополиса. Ипостаси - это различные выявления Единой Сущности вовне; это - то, как открывается Она миру, а не какою пребывает в Себе. Но выявления вовне столь же абсолютно реальны, как и пребывание в Себе; поэтому ипостаси не могут быть приняты ни в коем случае за иллюзии или за аберрации нашего сознания.
Выявляясь вовне, Единый проявляет некую присущую Ему внутреннюю полярность. Сущность этой полярности внутри Божества для нас трансцендентна. Но, выявляясь вовне, она воспринимается нами, как полярность двух друг к другу тяготеющих и друг без друга не пребывающих начал, извечно и присно соединяющихся в творческой любви и дающих начало третьему и завершающему: Сыну, Основе Вселенной, Логосу. Истекая во вселенную, божественность сохраняет эту присущую ей полярность; ею пронизана вся духовность и вся материальность вселенной. На различных ступенях бытия она выражается различно. В слое неорганической материи, который доступен всеобщему человеческому восприятию, её можно усмотреть, вероятно, в основе того, что мы именуем всеобщим законом тяготения, в полярности электричества и во многом другом. В органической же материи нашего слоя, здесь, эта полярность Божественного проявляется в противозначности мужского и женского начал. Повторяю и подчеркиваю: здесь, ибо лежащая в основе этой противозначности полярность Божества, сама в себе, в своей сути, не может быть понятна.
Вот почему Божественную Женственность мы именуем Матерью Логоса и через Него всей вселенной. Но извечный союз между Отцом и Матерью не изменяет Её предвечной сущности; именно поэтому мы именуем Матерь миров Приснодевою.
Таким образом, в учении о Троице и о Женственном аспекте Божества наличествует не перенесение «слишком человеческого» на сферы горние, а, напротив, понимание объективной полярности наших слоёв - мужского и женского начал - как проекции непостижимой для нас полярности в существе Бога. «Бог есть любовь», - сказал Иоанн. Будут сменяться века, потом эоны, наконец, брамфатуры и галактики; каждый из нас, рано или поздно, достигнет Плеромы - божественной Полноты и вступит в родимое Лоно уже не только как дитя, но и как брат Божий; наши нынешние представления о Божестве исчезнут из памяти, как бледные, отцветшие, ненужные больше тени; но и тогда истина о том, что Бог есть любовь, не утратит своей истинности. Бог любит не Себя (такое предположение было бы кощунственно), но Каждая из таящихся в Нём Непостижимостей обращена любовью на другую, и в этой любви рождается Третье: Основа Вселенной. Отец - Приснодева-Матерь - Сын".
" Еще в XIX-XX вв. можно встретить мнение, что Троица состоит из Спасителя, Богоматери и Николы...
И говорит стар-казак Илья Муромец:
- Уж вы ой еси руськи богатыри!
Надо нам итти во Божию церковь,
Во Божью церковь, Богу молитися,
Помолит(ь)ся Спасу Вседержителю,
А затим и Миколу-то святителю,
А затим присветой Матерь-Богородице".
Я хотел ещё вспомнить католический гимн Salve Reginа:
Salve, Regina, Mater misericordiae,
vita, dulcedo, et spes nostra, salve.
Ad te clamamus exsules filii Hevae,
Ad te suspiramus, gementes et flentes
in hac lacrimarum valle.
Eia, ergo, advocata nostra, illos tuos
misericordes oculos ad nos converte;
Et Jesum, benedictum fructum ventris tui,
nobis post hoc exsilium ostende.
O clemens, O pia, O dulcis Virgo Maria.
Славься Царица, Матерь милосердия
жизнь, отрада и надежда наша, славься.
К Тебе взываем в изгнании, чада Евы,
к Тебе воздыхаем, стеная и плача
в этой долине слёз.
О Заступница наша!
К нам устреми Твоего милосердия взоры
И Иисуса, благословенный плод чрева Твоего
яви нам после этого изгнания.
О кротость, о милость, о отрада, Дева Мария.
Делайте, что хотите, но это обращение к Царице Небесной, а не к смертной женщине, жившей на Ближнем Востоке на рубеже 1 в. до н.э. и 1 в. н.э. Потому что текст обращается к Той, что защищала людей после изгнания из Рая, к Той, что в безграничном своём милосердии послала к людям своего первородного Сына.
Есть такой известный, но сохранившийся только в виде отдельных отрывков христианский апокриф, "Евангелие от евреев":
"И произошло так, когда Господь выходил из воды, дух святой сошел и наполнил Его, и покоился в Нем, и сказал Ему: Мой Сын, из всех пророков я ждал(а) Тебя, что Ты должен прийти и я могу покоиться в Тебе, ибо Ты мой покой, Мой сын первородный, и Ты будешь править вечно...
...Так сделала Моя мать, Дух святой, взяла Меня за волос и перенесла на гору Табор..."
Получается, что Отец Христа - Бог-отец, а Его Мать - Святой дух. И это совершенно логично, если учесть, что раз евангельские персонажи говорили между собой на родном для них арамейском языке, то под греческим текстом нашего Писания должен присутствовать арамейский оригинал. Слово "руах" (дух, дыхание, дуновение и т.д.) - женского рода, это во всех семитских языках так. Руах ха-Кодеш, Дух святой - это Она. И только в греческом переводе Святой дух превратился в существо непонятной гендерной принадлежности, так как слово "пневма" (Агио Пневма, "Святой дух") - среднего рода. Для передачи изначального смысла средствами русского языка, мы могли бы, например, говорить о Душе, Святой Душе, Мировой Душе, как ипостаси Троицы.
(И тогда, как мне правильно напомнила h_factor, нисхождение Святого Духа на Марию - это не оплодотворение, а отожествление, ведь чтобы женщина могла родить Бога, она должна была обрести природу Богородицы. Иисус был Человеком и Богом, и в этом качестве у него было два полных комплекта родителей, земной и небесный.)
Заодно это решает проблему с православным символом веры. У нас ведь Святой дух исходит от Отца, а у католиков - от Отца и от Сына, и вроде как, по опросам, большая часть россиян готова подписаться под католическим символом веры. Католическая формула звучит весьма разумно. Если Христос - Бог (а он Бог), и, как Бог-сын, единосущен Отцу (а Бог един), то почему тогда от него не исходит Святой дух? Но если Святой дух - Мать, то сразу становится понятно, почему в этом равностороннем (и равноправном) треугольнике энергия движется по траектории Отец-Мать-Сын. Сын от Матери, а не наоборот.
Возвращаясь к Пиноккио, в контексте всего вышесказанного это будет история о поиске (и обретении) Матери, т.е. Феи. Пиноккио должен стать настоящим мальчиком, но у настоящих мальчиков всегда есть мать. Если Пиноккио только сын своего отца, и не более того, то тогда он деревяшка, кукла, робот. Раз речь зашла о подобиях Адама, то задолго до Джеппетто пражский раввин Йехуда Лёв бен Бецалель сотворил Голема, а Виктор Франкенштейн создал своего безымянного монстра.
" Папа садится, начинает мастерить. Вскакивает, разыскивает какие-то детали. Бормочет научные термины: "перфорация", "компьютер". Опять садится. Свинчивает. Сколачивает. Припаивает. Сваривает. Работая, напевает.
Папа Карло, добрый человек,
Из полена сделал Буратино.
А теперь ведь на дворе двадцатый век,
Я создам космического сына.
Славный мальчик, мальчик - звездоход
Полетит на дальнюю планету.
Ключ добудет, воду привезёт
И найдёт мои очки при этом!"
Мужчина способен создать конструкцию, но не может вложить в неё живую душу. В этом смысле, Бог-отец, мужской аспект Божества - это Великий Геометр, Архитектор, Творец форм. Он способен создать всё, что может представить, а представить он может всё. Он высшее воплощение принципа мёртвой воды. Но ему нужна вторая, женская ипостась, чтобы оживить созданное. (Если бы мы могли воспроизвести человеческое тело с точностью до атома, это тело оказалось бы трупом, потому что оно было бы статичным, а жизнь - динамический процесс.) Отец собрал тело Первочеловека, Адама; Мать поделилась с Адамом своим дыханием, потому что Она - Душа Мира.
"И создал Господь Бог человека из праха земного, и вдунул в лицо его дыхание жизни, и стал человек душою живою".
[И это то самое Негасимое Пламя, которым обладал толкиеновский Эру и которого не было у его сына, великого мастера Ауле. А потому вырезанные Ауле из камня гномы были всего-навсего очень сложными механизмами - до тех, пор, пока сам Эру не наделил их душой и жизнью.]
Он создал человека. Она вложила в человека душу. Они - Бог, Элохим (мн. число).
Но недавно я понял, что это ещё не всё, что я мог бы сказать об этом произведении, есть ещё одна возможная точка зрения.
Для человека католическоой культуры, которым, несомненно, был Коллоди, Фея с Лазурными Волосами, Синеволосая Фея - это образ Мадонны. Я даже не буду спекулировать на традиционной иконографии Девы Марии, с накинутым на голову синим платком. Просто примем это за факт. Это как с культом Варды-Элберет у толкиеновских эльфов, который тоже отсылает к католическому культу Марии.
(Chris Seaman (c))
[И вот от этого мы докатились до Мальвины, да.]
Столь же очевидны, и обыграны в анекдотах, параллели между Джеппетто и святым Иосифом. Они оба средиземноморские плотники, оба прославились благодаря своим намного более известным сыновьям, которые, при этом, не совсем их сыновья.
Но в той же степени Джеппетто воспроизводит архетип Бога-отца, творящего своего Адама из подручных материалов. И тогда Пиноккио - это метафора всего человечества. А Иисус - это Новый Адам, второй Адам, искупивший и исправивший ошибки первого, сумевший обрести жизнь вечную: "...Первый человек Адам стал душою живущею; а последний Адам есть дух животворящий... Первый человек - из земли, перстный; второй человек - Господь с неба. Каков перстный, таковы и перстные; и каков небесный, таковы и небесные. И как мы носили образ перстного, будем носить и образ небесного".
И это даёт мне возможность поговорить об архетипе Богини-матери, отражением которой является Лазурная Фея, как об одном из ликов Святой Троицы. (Отец-Мать-Дитя - архетипическая формула, связанная с особенностями размножения млекопитающих. Никуда не денешься, мы все дети матери.) У этой идеи в России есть своя история, например, Розанов писал:
"Я все сбиваюсь говорить по-старому "Бог", когда давно надо говорить Боги; ибо ведь их два, Эло-гим, а не Эло-ах (ед. число). Пора оставлять эту навеянную нам богословским недомыслием ошибку. Два Бога - мужская сторона Его, и сторона - женская. Эта последняя есть та "Вечная Женственность", мировая женственность, о которой начали теперь говорить повсюду. "По образу и подобию Богов (Элогим) сотворенное", все и стало или "мужем", или "женой", "самкой" или "самцом", от яблони и до человека. "Девочки" - конечно, в Отца Небесного, а мальчики - в Матерь Вселенной! Как и у людей: дочери - в отца, сыновья - в мать".
[Крайне сомнительное утверждение с биологической точки зрения. Но будет милосердны и скажем тут, что Розанов тут пытался размышлять о явлении, которое Юнг назвал женским Анимусом и мужской Анимой.]
Конечно же, я впервые встретил упоминание об этом в "Розе мира" Даниила Андреева:
"Известно, что от гностиков до христианских мыслителей начала XX века в христианстве жило смутное, но горячее, настойчивое чувство Мирового Женственного Начала - чувство, что Начало это есть не иллюзия, не перенесение человеческих категорий на план космический, но высшая духовная реальность. Церковь намеревалась, очевидно, дать выход этому чувству, освятив своим авторитетом культ Богоматери на Востоке, культ Мадонны - на Западе. Действительно, перед благоговейным почитанием Материнского Начала - почитанием, иррационально врождённым народной массе, - возник конкретный образ, к которому оно и устремилось. Но то мистическое чувство, о котором я говорю, - чувство Вечной Женственности как начала космического, божественного, - осталось неудовлетворённым. Ранняя и непререкаемая догматизация учения об ипостасях поставила носителей этого чувства в своеобразное положение: дабы не отпасть в ересь, они принуждены были обходить коренной вопрос, не договаривать до конца, иногда отождествлять Мировую Женственность со Вселенской Церковью или же, наконец, совершать отвлечение одного из атрибутов Божества - Его Премудрости - и персонифицировать это отвлечение, наименовав его Святой Софией. Высшие церковные инстанции избегали высказываться по этому вопросу сколько-нибудь определённо, и это не может быть поставлено им в вину, ибо идея Мировой Женственности не может не перерастать в идею Женственного аспекта Божества, а это, естественно, грозит ломкой догматизированных представлений о лицах Пресвятой Троицы.
Я встречал немало людей, в культурном и умственном отношении весьма утончённых и обладающих несомненным духовным опытом и, однако же, удивлявшихся и даже оскорблявшихся самым принципом: переносом, как им казалось, различий пола и вообще человеческих категорий на миры высочайшей реальности и даже в тайну Самого Божества. Им это представлялось следствием древней склонности к антропоморфизации духовных сфер нашим ограниченным человеческим сознанием. Из весьма схожих (психологически) источников вытекает, между прочим, протест строгого магометанского монотеизма против идеи Троичности и против культа Богоматери. И потому же с такой нетерпимостью отталкиваются деизм и современный абстрактный космополитический монизм от представлений о Троице, от веры в иерархии и, конечно, от идеи Вечной Женственности. Повторяется, как это ни смешно, даже обвинение в многобожии, брошенное христианству Мухаммедом 1300 лет назад.
В основе подобных обвинений лежит либо слишком упрощённое понимание христианских идей, либо нежелание вникнуть в глубину вопроса. Ни в историческом христианстве, ни тем менее в данной концепции, никакого переноса человеческих категорий на Божество нет, а есть нечто принципиально обратное. Единство Божие не подвергается, разумеется, ничьему сомнению: наивно было бы искать здесь возвращения ко временам Карфагена, Ура или Гелиополиса. Ипостаси - это различные выявления Единой Сущности вовне; это - то, как открывается Она миру, а не какою пребывает в Себе. Но выявления вовне столь же абсолютно реальны, как и пребывание в Себе; поэтому ипостаси не могут быть приняты ни в коем случае за иллюзии или за аберрации нашего сознания.
Выявляясь вовне, Единый проявляет некую присущую Ему внутреннюю полярность. Сущность этой полярности внутри Божества для нас трансцендентна. Но, выявляясь вовне, она воспринимается нами, как полярность двух друг к другу тяготеющих и друг без друга не пребывающих начал, извечно и присно соединяющихся в творческой любви и дающих начало третьему и завершающему: Сыну, Основе Вселенной, Логосу. Истекая во вселенную, божественность сохраняет эту присущую ей полярность; ею пронизана вся духовность и вся материальность вселенной. На различных ступенях бытия она выражается различно. В слое неорганической материи, который доступен всеобщему человеческому восприятию, её можно усмотреть, вероятно, в основе того, что мы именуем всеобщим законом тяготения, в полярности электричества и во многом другом. В органической же материи нашего слоя, здесь, эта полярность Божественного проявляется в противозначности мужского и женского начал. Повторяю и подчеркиваю: здесь, ибо лежащая в основе этой противозначности полярность Божества, сама в себе, в своей сути, не может быть понятна.
Вот почему Божественную Женственность мы именуем Матерью Логоса и через Него всей вселенной. Но извечный союз между Отцом и Матерью не изменяет Её предвечной сущности; именно поэтому мы именуем Матерь миров Приснодевою.
Таким образом, в учении о Троице и о Женственном аспекте Божества наличествует не перенесение «слишком человеческого» на сферы горние, а, напротив, понимание объективной полярности наших слоёв - мужского и женского начал - как проекции непостижимой для нас полярности в существе Бога. «Бог есть любовь», - сказал Иоанн. Будут сменяться века, потом эоны, наконец, брамфатуры и галактики; каждый из нас, рано или поздно, достигнет Плеромы - божественной Полноты и вступит в родимое Лоно уже не только как дитя, но и как брат Божий; наши нынешние представления о Божестве исчезнут из памяти, как бледные, отцветшие, ненужные больше тени; но и тогда истина о том, что Бог есть любовь, не утратит своей истинности. Бог любит не Себя (такое предположение было бы кощунственно), но Каждая из таящихся в Нём Непостижимостей обращена любовью на другую, и в этой любви рождается Третье: Основа Вселенной. Отец - Приснодева-Матерь - Сын".
" Еще в XIX-XX вв. можно встретить мнение, что Троица состоит из Спасителя, Богоматери и Николы...
И говорит стар-казак Илья Муромец:
- Уж вы ой еси руськи богатыри!
Надо нам итти во Божию церковь,
Во Божью церковь, Богу молитися,
Помолит(ь)ся Спасу Вседержителю,
А затим и Миколу-то святителю,
А затим присветой Матерь-Богородице".
Я хотел ещё вспомнить католический гимн Salve Reginа:
Salve, Regina, Mater misericordiae,
vita, dulcedo, et spes nostra, salve.
Ad te clamamus exsules filii Hevae,
Ad te suspiramus, gementes et flentes
in hac lacrimarum valle.
Eia, ergo, advocata nostra, illos tuos
misericordes oculos ad nos converte;
Et Jesum, benedictum fructum ventris tui,
nobis post hoc exsilium ostende.
O clemens, O pia, O dulcis Virgo Maria.
Славься Царица, Матерь милосердия
жизнь, отрада и надежда наша, славься.
К Тебе взываем в изгнании, чада Евы,
к Тебе воздыхаем, стеная и плача
в этой долине слёз.
О Заступница наша!
К нам устреми Твоего милосердия взоры
И Иисуса, благословенный плод чрева Твоего
яви нам после этого изгнания.
О кротость, о милость, о отрада, Дева Мария.
Делайте, что хотите, но это обращение к Царице Небесной, а не к смертной женщине, жившей на Ближнем Востоке на рубеже 1 в. до н.э. и 1 в. н.э. Потому что текст обращается к Той, что защищала людей после изгнания из Рая, к Той, что в безграничном своём милосердии послала к людям своего первородного Сына.
Есть такой известный, но сохранившийся только в виде отдельных отрывков христианский апокриф, "Евангелие от евреев":
"И произошло так, когда Господь выходил из воды, дух святой сошел и наполнил Его, и покоился в Нем, и сказал Ему: Мой Сын, из всех пророков я ждал(а) Тебя, что Ты должен прийти и я могу покоиться в Тебе, ибо Ты мой покой, Мой сын первородный, и Ты будешь править вечно...
...Так сделала Моя мать, Дух святой, взяла Меня за волос и перенесла на гору Табор..."
Получается, что Отец Христа - Бог-отец, а Его Мать - Святой дух. И это совершенно логично, если учесть, что раз евангельские персонажи говорили между собой на родном для них арамейском языке, то под греческим текстом нашего Писания должен присутствовать арамейский оригинал. Слово "руах" (дух, дыхание, дуновение и т.д.) - женского рода, это во всех семитских языках так. Руах ха-Кодеш, Дух святой - это Она. И только в греческом переводе Святой дух превратился в существо непонятной гендерной принадлежности, так как слово "пневма" (Агио Пневма, "Святой дух") - среднего рода. Для передачи изначального смысла средствами русского языка, мы могли бы, например, говорить о Душе, Святой Душе, Мировой Душе, как ипостаси Троицы.
(И тогда, как мне правильно напомнила h_factor, нисхождение Святого Духа на Марию - это не оплодотворение, а отожествление, ведь чтобы женщина могла родить Бога, она должна была обрести природу Богородицы. Иисус был Человеком и Богом, и в этом качестве у него было два полных комплекта родителей, земной и небесный.)
Заодно это решает проблему с православным символом веры. У нас ведь Святой дух исходит от Отца, а у католиков - от Отца и от Сына, и вроде как, по опросам, большая часть россиян готова подписаться под католическим символом веры. Католическая формула звучит весьма разумно. Если Христос - Бог (а он Бог), и, как Бог-сын, единосущен Отцу (а Бог един), то почему тогда от него не исходит Святой дух? Но если Святой дух - Мать, то сразу становится понятно, почему в этом равностороннем (и равноправном) треугольнике энергия движется по траектории Отец-Мать-Сын. Сын от Матери, а не наоборот.
Возвращаясь к Пиноккио, в контексте всего вышесказанного это будет история о поиске (и обретении) Матери, т.е. Феи. Пиноккио должен стать настоящим мальчиком, но у настоящих мальчиков всегда есть мать. Если Пиноккио только сын своего отца, и не более того, то тогда он деревяшка, кукла, робот. Раз речь зашла о подобиях Адама, то задолго до Джеппетто пражский раввин Йехуда Лёв бен Бецалель сотворил Голема, а Виктор Франкенштейн создал своего безымянного монстра.
" Папа садится, начинает мастерить. Вскакивает, разыскивает какие-то детали. Бормочет научные термины: "перфорация", "компьютер". Опять садится. Свинчивает. Сколачивает. Припаивает. Сваривает. Работая, напевает.
Папа Карло, добрый человек,
Из полена сделал Буратино.
А теперь ведь на дворе двадцатый век,
Я создам космического сына.
Славный мальчик, мальчик - звездоход
Полетит на дальнюю планету.
Ключ добудет, воду привезёт
И найдёт мои очки при этом!"
Мужчина способен создать конструкцию, но не может вложить в неё живую душу. В этом смысле, Бог-отец, мужской аспект Божества - это Великий Геометр, Архитектор, Творец форм. Он способен создать всё, что может представить, а представить он может всё. Он высшее воплощение принципа мёртвой воды. Но ему нужна вторая, женская ипостась, чтобы оживить созданное. (Если бы мы могли воспроизвести человеческое тело с точностью до атома, это тело оказалось бы трупом, потому что оно было бы статичным, а жизнь - динамический процесс.) Отец собрал тело Первочеловека, Адама; Мать поделилась с Адамом своим дыханием, потому что Она - Душа Мира.
"И создал Господь Бог человека из праха земного, и вдунул в лицо его дыхание жизни, и стал человек душою живою".
[И это то самое Негасимое Пламя, которым обладал толкиеновский Эру и которого не было у его сына, великого мастера Ауле. А потому вырезанные Ауле из камня гномы были всего-навсего очень сложными механизмами - до тех, пор, пока сам Эру не наделил их душой и жизнью.]
Он создал человека. Она вложила в человека душу. Они - Бог, Элохим (мн. число).