Наши разговоры
Вчера встречались с telserg'ом, вели дискуссии о чести. Очень плодотворные :).
Я даже провёл презентацию своей очередной схемы, по мотивам этого поста:
(Тут используется трёхчастная структура общества, отсылающая к "Государству" Платона. Представьте, что у нас есть несколько таких идеальных городов-государств, расположенных по соседству - со своими правителями-мудрецами, стражами-воинами и простыми труженниками.)
То, что связывает каждую иерархию в единое целое - это "вертикальные" ценности. А такие вещи, как классовая/сословная/профессиональная солидарность - это "горизонтальные" ценности.
Мои тезисы примерно такие.
1. Структура, изображённая на схеме, работает так. Народ производит ресурсы. Власть (начальство) забирает ресурсы у народа, и часть ресурсов отдаёт воинам, за службу. Воины помогают начальству эксплуатировать народ, а также защищают свою иерархию в войнах с соседними иерархиями.
2. У простого народа есть повод для классовой солидарности. Потому что "за речкой" живут такие же люди, которые точно так же вкалывают и пытаются прокормить себя. У народов разных иерархий есть общий интерес - чтобы власть забирала поменьше, оставляла побольше, ну и вообще давала жить. С другой стороны, простой народ тёмен и внушаем, так что им не так сложно объяснить, что за речкой живут людоеды, которые поклоняются сатане. Даже если это не так. (Тем более, если это так :))
3. У начальства тоже есть повод для классовой солидарности. С точки зрения начальства, соседнее начальство - это ещё один игрок, делающий ходы на общей доске. Все остальные люди, которые не являются начальством, это не более чем фигуры. Фигурам стоит объяснить, что начальников, настоящих игроков, трогать нельзя, даже чужих. "А и вас-то, царей-князей, не бьют, не казнят" (как в русских былинах). Почему? Потому что это в интересах всех начальников в целом. Нельзя отрицать, что начальству в целом выгодно, когда борьба за гегемонию между конкурирующими элитами ведётся по известным правилам и с соблюдением неких очевидных для всех игроков условий (напр., "Война ассассинов" в "Дюне" Херберта). С другой стороны, взаимный интерес в среде начальства нередко сводится лишь к практике династических браков.
4. У воинов есть и повод к классовой солидарности, и возможность её выразить. Воины постоянно вынуждены контактировать со своими коллегами с другой стороны (и убивать их). История войн показывает, что в таких случаях естественным образом завязываются отношения и рождаются гласные и негласные конвенции. (Особенно, в случае затишья на данном участке фронта. Дескать, "когда будет приказ, мы пойдём вперёд, но пока приказа нет, надо обустраиваться и не мешать жить друг другу... война войной, а артобстрел по расписанию".) Опять же, потому что это выгодно обеим сторонам. То есть, представим себе, что у нас есть благородное сословие, которое занимается войной и постепенно эволюционирует по вектору "основная ударная сила" - "элитные войска" - "офицерский корпус". И есть представление, что если благородного взять в плен, и он даст честное слово, что не будет пытаться убежать, то его можно не сторожить. Или что его можно вообще отпустить, под его честное слово, что в этом конфликте он больше принимать участия не будет. Выгодно ли это всем участникам конфликта? Да. (На противоположном конце шкалы будут идеи насчёт того, что пленным, например, можно сухожилия на ногах перерезать, тогда они и убежать не смогут, и своей стороне больше не солдаты, и в рабы всё ещё сгодятся. Но такие идеи с точки зрения благородного сословия вредны, мягко говоря.) То же самое с концепцией неприкосновенности парламентёров, с тем, что каждая из сторон может предложить переговоры, а другая обязана её выслушать, и что это не будет предлогом для диверсии, внезапной атаки или чего-нибудь подобного; и что условия, о которых договорятся переговорщики, например, касательно почётной сдачи, обязаны соблюдаться неукоснительно. Думаю, вы понимаете, о чём я. Одним словом, у воинов, как у особой социальной группы, есть свой классовый интерес. Чтобы войны происходили почаще; чтобы настоящих воинов в них убивали пореже; и чтобы начальство платило за это побольше. " Я, к примеру, войну люблю. Как по мне б, всю жизнь воевал. Только по-честному. Чтоб добыча, чтоб слава, чтоб золотыми червонцами награждали или землёй с людишками. А вот дураком я быть несогласный".
5. Если посмотреть на известные нам свойства чести, с точки зрения чисто технического описания этого феномена, то получается следующее. Во-первых, честь повышает цену межличностного конфликта внутри воинской корпорации, так как человек чести обязан идти на принцип, независимо от условий. Тут необходима тонкая надстройка, так как очевидно, что если честь провоцирует самоистребление благородного сословия на бесконечных дуэлях, то она уже работает не так, как задумывалось. Если честь требует, чтобы каждое оскорбление кончалось поединком, то в рамках социума она должна уменьшать количество оскорблений, а не увеличивать число поединков. Но, повторюсь, это сложный вопрос. Во-вторых, честь облегчает контакты с противником в рамках одной культуры, так как слово человека чести свято, а слово остаётся словом, даже когда оно дано врагу. (И поэтому стороны могут договариваться о перемириях, обмене пленными, уходе за раненными, да и вообще доверять друг другу.) Это уменьшает потери от военных конфликтов. В-третьих, честь помогает воинской корпорации выступать как единое целое (как своего рода профсоюз) в ходе коллективного торга за привилегии с начальством - со всеми начальниками всех имеющихся иерархий. Начальство, безусловно, в гробу видело воинскую солидарность, тем более выходящую за рамки подконтрольной начальству иерархии. Это естественная рефлекторная реакция. "Как видим, оптимальной внутренней рабочей средой любой команды исполнителей, с точки зрения руководства, является отсутствие любых хоть как-то эмоционально окрашенных контактов между исполнителями". Как начальство может подмять под себя воинов? Оно может попытаться их подкупить, но ведь честь дороже золота. Оно может им угрожать. Но человек чести не боится смерти или поражения. Оно, наконец, может начать давить на совесть: "ну вы же присягу давали", "вы обязаны это сделать во имя Родины", "приказ есть приказ". Но человек чести знает, что честь выше присяги и приказа, поэтому "уважаю, но пить не буду". "Родину люблю, но честью не поступлюсь". Ради начальства можно пожертвовать жизнью, но не честью ("...жизнь царю, честь никому"). Таким образом, честь помогает человеку избегать типичных начальственных разводок.
6. С точки зрения самих воинов, их интерес в следующем. Да, честь часто навязывает своему носителю самоубийственное поведение. Но корпорации в целом это выгодно, а, значит, выгодополучателями являются все члены соответствующей корпорации. Пчела гибнет, когда жалит, но ужаленный пчелой зверь начинает опасаться других пчёл, и это выгодно пчёлам в целом, а следовательно, и каждой отдельной пчеле. Исходя из этого, воин должен быть опасен - и для своих, и для чужих, и для начальства. И потому его уважают и с ним считаются - свои, чужие и начальство. Интерес начальства в следующем - благородные воины обязуются предоставить начальству высокое качество военных услуг, которые нельзя будет приобрести в другом месте. Проще говоря, воины гарантируют качество. Интерес народ заключается в том, что, теоретически, негибкость воинского сословия, как гаранта эксплуатации, мешает начальству произвольно увеличивать меру эксплуатации народа (с точки зрения марксизма это не так, ну да ладно).
7. Конечно же, может случится так, что начальство всё-таки перебьёт хребет воинскому сословию, опустит его до уровня народа или просто от него избавится. Начальство может размышлять так. Народ выращивает картошку. Я реквизирую картошку у простых людей, призываю их на войну, раздаю им оружие и заставляю умирать за себя, а жалованье им плачу их же собственной картошкой. Все счастливы. Так зачем мне нужны эти благородны воины с их идиотскими претензиями? А кто будет сторожить простых людей? Так они же сами и будут себя сторожить, потому что они дураки! Этот вопрос рассматривал Фуллер (который JFC Fuller) в своих книгах, и у него получалось, что это всегда кончается плохо. Народ бесчестен, бессовестен и туп. Простым людям всё равно, чьи приказы исполнять - своего начальства или демагогов, которые обещают людям горы картошки. Каждому. Но завтра. Таким образом, демагоги могут обратить вооружённый народ против начальства, чтобы стать новым начальством. Но демагоги, ставшие новым начальством, плевать хотели на существующие элитные договоренности (см. п.3). Они стремятся выплеснуть свои помои на всех, до кого дотянутся, а идеалы, которыми они руководствуются в ходе военного строительства, выглядят примерно так. Итог - тотальная война, тоталитарное государство, мозги, промытые тотальной идеологией и мобилизованная для войны экономика, и это итог для всех иерархий, которые вообще сумеют выжить в этих условиях. Вся система рушится в тартарары.
Я даже провёл презентацию своей очередной схемы, по мотивам этого поста:
(Тут используется трёхчастная структура общества, отсылающая к "Государству" Платона. Представьте, что у нас есть несколько таких идеальных городов-государств, расположенных по соседству - со своими правителями-мудрецами, стражами-воинами и простыми труженниками.)
То, что связывает каждую иерархию в единое целое - это "вертикальные" ценности. А такие вещи, как классовая/сословная/профессиональная солидарность - это "горизонтальные" ценности.
Мои тезисы примерно такие.
1. Структура, изображённая на схеме, работает так. Народ производит ресурсы. Власть (начальство) забирает ресурсы у народа, и часть ресурсов отдаёт воинам, за службу. Воины помогают начальству эксплуатировать народ, а также защищают свою иерархию в войнах с соседними иерархиями.
2. У простого народа есть повод для классовой солидарности. Потому что "за речкой" живут такие же люди, которые точно так же вкалывают и пытаются прокормить себя. У народов разных иерархий есть общий интерес - чтобы власть забирала поменьше, оставляла побольше, ну и вообще давала жить. С другой стороны, простой народ тёмен и внушаем, так что им не так сложно объяснить, что за речкой живут людоеды, которые поклоняются сатане. Даже если это не так. (Тем более, если это так :))
3. У начальства тоже есть повод для классовой солидарности. С точки зрения начальства, соседнее начальство - это ещё один игрок, делающий ходы на общей доске. Все остальные люди, которые не являются начальством, это не более чем фигуры. Фигурам стоит объяснить, что начальников, настоящих игроков, трогать нельзя, даже чужих. "А и вас-то, царей-князей, не бьют, не казнят" (как в русских былинах). Почему? Потому что это в интересах всех начальников в целом. Нельзя отрицать, что начальству в целом выгодно, когда борьба за гегемонию между конкурирующими элитами ведётся по известным правилам и с соблюдением неких очевидных для всех игроков условий (напр., "Война ассассинов" в "Дюне" Херберта). С другой стороны, взаимный интерес в среде начальства нередко сводится лишь к практике династических браков.
4. У воинов есть и повод к классовой солидарности, и возможность её выразить. Воины постоянно вынуждены контактировать со своими коллегами с другой стороны (и убивать их). История войн показывает, что в таких случаях естественным образом завязываются отношения и рождаются гласные и негласные конвенции. (Особенно, в случае затишья на данном участке фронта. Дескать, "когда будет приказ, мы пойдём вперёд, но пока приказа нет, надо обустраиваться и не мешать жить друг другу... война войной, а артобстрел по расписанию".) Опять же, потому что это выгодно обеим сторонам. То есть, представим себе, что у нас есть благородное сословие, которое занимается войной и постепенно эволюционирует по вектору "основная ударная сила" - "элитные войска" - "офицерский корпус". И есть представление, что если благородного взять в плен, и он даст честное слово, что не будет пытаться убежать, то его можно не сторожить. Или что его можно вообще отпустить, под его честное слово, что в этом конфликте он больше принимать участия не будет. Выгодно ли это всем участникам конфликта? Да. (На противоположном конце шкалы будут идеи насчёт того, что пленным, например, можно сухожилия на ногах перерезать, тогда они и убежать не смогут, и своей стороне больше не солдаты, и в рабы всё ещё сгодятся. Но такие идеи с точки зрения благородного сословия вредны, мягко говоря.) То же самое с концепцией неприкосновенности парламентёров, с тем, что каждая из сторон может предложить переговоры, а другая обязана её выслушать, и что это не будет предлогом для диверсии, внезапной атаки или чего-нибудь подобного; и что условия, о которых договорятся переговорщики, например, касательно почётной сдачи, обязаны соблюдаться неукоснительно. Думаю, вы понимаете, о чём я. Одним словом, у воинов, как у особой социальной группы, есть свой классовый интерес. Чтобы войны происходили почаще; чтобы настоящих воинов в них убивали пореже; и чтобы начальство платило за это побольше. " Я, к примеру, войну люблю. Как по мне б, всю жизнь воевал. Только по-честному. Чтоб добыча, чтоб слава, чтоб золотыми червонцами награждали или землёй с людишками. А вот дураком я быть несогласный".
5. Если посмотреть на известные нам свойства чести, с точки зрения чисто технического описания этого феномена, то получается следующее. Во-первых, честь повышает цену межличностного конфликта внутри воинской корпорации, так как человек чести обязан идти на принцип, независимо от условий. Тут необходима тонкая надстройка, так как очевидно, что если честь провоцирует самоистребление благородного сословия на бесконечных дуэлях, то она уже работает не так, как задумывалось. Если честь требует, чтобы каждое оскорбление кончалось поединком, то в рамках социума она должна уменьшать количество оскорблений, а не увеличивать число поединков. Но, повторюсь, это сложный вопрос. Во-вторых, честь облегчает контакты с противником в рамках одной культуры, так как слово человека чести свято, а слово остаётся словом, даже когда оно дано врагу. (И поэтому стороны могут договариваться о перемириях, обмене пленными, уходе за раненными, да и вообще доверять друг другу.) Это уменьшает потери от военных конфликтов. В-третьих, честь помогает воинской корпорации выступать как единое целое (как своего рода профсоюз) в ходе коллективного торга за привилегии с начальством - со всеми начальниками всех имеющихся иерархий. Начальство, безусловно, в гробу видело воинскую солидарность, тем более выходящую за рамки подконтрольной начальству иерархии. Это естественная рефлекторная реакция. "Как видим, оптимальной внутренней рабочей средой любой команды исполнителей, с точки зрения руководства, является отсутствие любых хоть как-то эмоционально окрашенных контактов между исполнителями". Как начальство может подмять под себя воинов? Оно может попытаться их подкупить, но ведь честь дороже золота. Оно может им угрожать. Но человек чести не боится смерти или поражения. Оно, наконец, может начать давить на совесть: "ну вы же присягу давали", "вы обязаны это сделать во имя Родины", "приказ есть приказ". Но человек чести знает, что честь выше присяги и приказа, поэтому "уважаю, но пить не буду". "Родину люблю, но честью не поступлюсь". Ради начальства можно пожертвовать жизнью, но не честью ("...жизнь царю, честь никому"). Таким образом, честь помогает человеку избегать типичных начальственных разводок.
6. С точки зрения самих воинов, их интерес в следующем. Да, честь часто навязывает своему носителю самоубийственное поведение. Но корпорации в целом это выгодно, а, значит, выгодополучателями являются все члены соответствующей корпорации. Пчела гибнет, когда жалит, но ужаленный пчелой зверь начинает опасаться других пчёл, и это выгодно пчёлам в целом, а следовательно, и каждой отдельной пчеле. Исходя из этого, воин должен быть опасен - и для своих, и для чужих, и для начальства. И потому его уважают и с ним считаются - свои, чужие и начальство. Интерес начальства в следующем - благородные воины обязуются предоставить начальству высокое качество военных услуг, которые нельзя будет приобрести в другом месте. Проще говоря, воины гарантируют качество. Интерес народ заключается в том, что, теоретически, негибкость воинского сословия, как гаранта эксплуатации, мешает начальству произвольно увеличивать меру эксплуатации народа (с точки зрения марксизма это не так, ну да ладно).
7. Конечно же, может случится так, что начальство всё-таки перебьёт хребет воинскому сословию, опустит его до уровня народа или просто от него избавится. Начальство может размышлять так. Народ выращивает картошку. Я реквизирую картошку у простых людей, призываю их на войну, раздаю им оружие и заставляю умирать за себя, а жалованье им плачу их же собственной картошкой. Все счастливы. Так зачем мне нужны эти благородны воины с их идиотскими претензиями? А кто будет сторожить простых людей? Так они же сами и будут себя сторожить, потому что они дураки! Этот вопрос рассматривал Фуллер (который JFC Fuller) в своих книгах, и у него получалось, что это всегда кончается плохо. Народ бесчестен, бессовестен и туп. Простым людям всё равно, чьи приказы исполнять - своего начальства или демагогов, которые обещают людям горы картошки. Каждому. Но завтра. Таким образом, демагоги могут обратить вооружённый народ против начальства, чтобы стать новым начальством. Но демагоги, ставшие новым начальством, плевать хотели на существующие элитные договоренности (см. п.3). Они стремятся выплеснуть свои помои на всех, до кого дотянутся, а идеалы, которыми они руководствуются в ходе военного строительства, выглядят примерно так. Итог - тотальная война, тоталитарное государство, мозги, промытые тотальной идеологией и мобилизованная для войны экономика, и это итог для всех иерархий, которые вообще сумеют выжить в этих условиях. Вся система рушится в тартарары.