парт три
парт ван
парт ту
я была не просто ребенок-в-отказе. У меня была своя специфика, я рисовала. Но, что удивительно, моя карьера художника началась не где-нибудь, а в еврейской образовательной системе, в трехлетнем возрасте. В принципе, с этого детского садика не только у меня многое начиналось. Мне, как самой младшей воспитаннице, это было простительно. Смешнее, что взрослые люди, отдавая туда детей, затягивались в этот водоворот с головой.
Про этот садик я в свое время написала семинарскую. научный руководитель заради такой интересной темы даже проявил гибкость и позволил писать еще и на основе интервью, а не только литературы, поскольку научного материала по нашему садику еще никто к тому моменту не написал, моя семинарская была первым изысканием. Научное открытие мое заключалось в том, что предположение, которое я сделала до начала сбора материала, оказалось неверным. Увы, крупного исследования я не провернула, но собрала немало интервью. В тот момент меня больше всего заинтересовало то, что рассказывали наши родители.
Семинарская была посвящена теме еврейского самосознания. и вот, наши родители рассказывали, как из полного эффекта отсутствия, какого-то вакуума, они сами себя вытягивали, наподобие барона Мюнхаузена, за волосы. они начали преподавать нам всякие еврейские факты и постепенно сами их осваивать - так, вкратце, это выглядело. конечно, они искали преподавателей, но мало кто в Москве 77-ого года знал сильно больше их, хотя такие и были, я даже знакома с некоторыми. На самом деле, это было некое чудо, механику которого объяснить я не могу, хотя я сама вполне даже себе педагог. Кроме того, у меня очень острая память, поэтому я хорошо помню, например, как мы делаем зарядку под маршевую היום אחות, היא מלחמתנו*. Эта песня была тем, что осталось мне, после того, как в Израиль уехали все дети и воспитатели садика, а мы застряли еще на десять лет. я выучила ее наизусть, несмотря на зубодробительный иврит (сейчас на таком иврите песен уже не сочиняют, но дело было в Войну за Независимость), пела и вспоминала, как мы маршировали по периметру одной из двух комнат, которые были в нашем садике.
То есть, это была обычная двушка в хрущебе, в одной комнате были двух-этажные кроватки, которые наши папы смастерили сами, а во второй можно было есть, маршировать, и учиться. хозяева этой квартиры, свои люди, отказники, на время переехали к нам, в соседний подъезд. мои родители их попросили "одолжить" свой дом, потому что он был на первом этаже, и с детьми там было удобнее. пока садик работал на две двухдневки в неделю, чтобы малышню не надо было везти через всю Москву каждое утро, мои мама с папой контовались в одной квартире с дирекцией садика. когда садик закрывался, мама с папой возвращались домой к своим детям, дирекция к себе домой со своими детьми, и семьи воссоединялись. Поэтому я не очень различала между садиком и домом. я уже писала про коммунизм моего детства? чем не пример.
Этот садик требовал ресурсов, как небольшой университет. еврейских детей надо образовывать как следует, поэтому арифметику нам преподавал математик, русский - лингвист, приходили дяди с гитарами на праздники. Воспитательницы были самые лучшие в мире... впрочем, на тот момент воспитательница была одна, она же и директор. Но главной фигурой после директора была учительница рисования. как она, будучи совершенно русской, попала в нашу еврейскую компанию, история долгая и довольно забавная, но меня на тот момент не интересующая. (мы знали, что она часть нашей тусовки, хотя и не еврейка. да, такие вещи обсуждались, ведь воспитание было националистическим, куда ни крути. и были люди, которые становились своими во всех отношениях, безо всякого гиюра. но это не происходило само собой). по специальности она была методист, а с нами она была самой лучшей учительницей рисования, которую может представить себе в своих самых смелых мечтах самый амбициозный нелегальный еврейский детский сад. в дальнейшем она много работала с нашей компанией. очень многие ее ученики стали, себе на голову, профессиональными художниками, а многие с удовольствием рисуют до сих пор (я говорю о тех, кто сейчас в Израиле. про остальных я совсем ничего не знаю). меня она учила с трех до шести, а потом я к ней вернулась в двенадцать лет и училась у нее до отъезда. недавно я ее отыскала (она сейчас живет не в России) и, судя по голосу, она совсем не изменилась...
Она давала нам большие листы бумаги и мы ползали по полу держа кисточку наперевес. Помню, какой-то досужий взрослый проходя мимо моего процесса, сказал, что у птицы не бывает ресниц. Наша учительница рисования никогда бы так не сказала! она придумывала раскрашивать снежных баб гуашью, лепить баранки из глины, она устраивала выставки наших работ, она показывала мне альбом Миро и спрашивала, что я скажу на это. по ее словам я тогда сказала, что "дяденька, наверное, шалил". и маме моей она тогда сказала, что у меня, может быть, есть способности, хотя все дети красиво рисуют, но стоит держать это в голове. и мама отнеслась к ее словам со всей серьезностью. Когда год закончился и мы переехали назад к себе домой, мама развесила над моей кроватью большие белые листы с разноцветными бабочками, которых у меня очень много наполучалось. Впрочем, может быть, бабочки были и годом позже... Набоков продолжает витать над моим мемуаром:)
Несколько лет назад я участвовала в выставке вместе со своей подругой детства, из того же детского садика, ученицей той же учительницы. Мы решили сказать в интервью, что вместе учились в подпольном еврейском детском саду в Советском Союзе. Не помню, в каком именно сетевом ресурсе это напечатали, но комментаторов набежало немерянно. как только они не изощрялись - что мы еще, небось, и в подпольном еврейском роддоме родились и т.д. Наверное, надо было наврать чего-нибудь, или хотя бы правды не говорить, не раздражать людей...
В следующем году на наш садик стали поступать деньги с Запада, и появилась возможность снять дом под Москвой, с отоплением и горячей водой, на круглый год. Летом мы жили там все время, а родители приезжали нас навещать. А зимой мы приезжали туда на четыре дня в неделю. Детей стало гораздо больше и, возможно, не всем там было одинаково хорошо, но я все еще была у себя дома, только теперь у этого дома было два этажа, чудесная лестница, по которой так кайфово было съезжать на попе, веранда застекленная квадратиками, а не треугольниками, как обычно под Москвой и приусадебный участок, где моя сестра искала мухоморы. Таким образом она надеялась спастись от КГБ, которое в любой момент могло нагрянуть в наш рай. тогда все весело смеялись этим ее мухоморам, но до начала визитов КГБ в детские сады оставалось всего два года...
*Сегодня, сестра, у нас война
парт ту
я была не просто ребенок-в-отказе. У меня была своя специфика, я рисовала. Но, что удивительно, моя карьера художника началась не где-нибудь, а в еврейской образовательной системе, в трехлетнем возрасте. В принципе, с этого детского садика не только у меня многое начиналось. Мне, как самой младшей воспитаннице, это было простительно. Смешнее, что взрослые люди, отдавая туда детей, затягивались в этот водоворот с головой.
Про этот садик я в свое время написала семинарскую. научный руководитель заради такой интересной темы даже проявил гибкость и позволил писать еще и на основе интервью, а не только литературы, поскольку научного материала по нашему садику еще никто к тому моменту не написал, моя семинарская была первым изысканием. Научное открытие мое заключалось в том, что предположение, которое я сделала до начала сбора материала, оказалось неверным. Увы, крупного исследования я не провернула, но собрала немало интервью. В тот момент меня больше всего заинтересовало то, что рассказывали наши родители.
Семинарская была посвящена теме еврейского самосознания. и вот, наши родители рассказывали, как из полного эффекта отсутствия, какого-то вакуума, они сами себя вытягивали, наподобие барона Мюнхаузена, за волосы. они начали преподавать нам всякие еврейские факты и постепенно сами их осваивать - так, вкратце, это выглядело. конечно, они искали преподавателей, но мало кто в Москве 77-ого года знал сильно больше их, хотя такие и были, я даже знакома с некоторыми. На самом деле, это было некое чудо, механику которого объяснить я не могу, хотя я сама вполне даже себе педагог. Кроме того, у меня очень острая память, поэтому я хорошо помню, например, как мы делаем зарядку под маршевую היום אחות, היא מלחמתנו*. Эта песня была тем, что осталось мне, после того, как в Израиль уехали все дети и воспитатели садика, а мы застряли еще на десять лет. я выучила ее наизусть, несмотря на зубодробительный иврит (сейчас на таком иврите песен уже не сочиняют, но дело было в Войну за Независимость), пела и вспоминала, как мы маршировали по периметру одной из двух комнат, которые были в нашем садике.
То есть, это была обычная двушка в хрущебе, в одной комнате были двух-этажные кроватки, которые наши папы смастерили сами, а во второй можно было есть, маршировать, и учиться. хозяева этой квартиры, свои люди, отказники, на время переехали к нам, в соседний подъезд. мои родители их попросили "одолжить" свой дом, потому что он был на первом этаже, и с детьми там было удобнее. пока садик работал на две двухдневки в неделю, чтобы малышню не надо было везти через всю Москву каждое утро, мои мама с папой контовались в одной квартире с дирекцией садика. когда садик закрывался, мама с папой возвращались домой к своим детям, дирекция к себе домой со своими детьми, и семьи воссоединялись. Поэтому я не очень различала между садиком и домом. я уже писала про коммунизм моего детства? чем не пример.
Этот садик требовал ресурсов, как небольшой университет. еврейских детей надо образовывать как следует, поэтому арифметику нам преподавал математик, русский - лингвист, приходили дяди с гитарами на праздники. Воспитательницы были самые лучшие в мире... впрочем, на тот момент воспитательница была одна, она же и директор. Но главной фигурой после директора была учительница рисования. как она, будучи совершенно русской, попала в нашу еврейскую компанию, история долгая и довольно забавная, но меня на тот момент не интересующая. (мы знали, что она часть нашей тусовки, хотя и не еврейка. да, такие вещи обсуждались, ведь воспитание было националистическим, куда ни крути. и были люди, которые становились своими во всех отношениях, безо всякого гиюра. но это не происходило само собой). по специальности она была методист, а с нами она была самой лучшей учительницей рисования, которую может представить себе в своих самых смелых мечтах самый амбициозный нелегальный еврейский детский сад. в дальнейшем она много работала с нашей компанией. очень многие ее ученики стали, себе на голову, профессиональными художниками, а многие с удовольствием рисуют до сих пор (я говорю о тех, кто сейчас в Израиле. про остальных я совсем ничего не знаю). меня она учила с трех до шести, а потом я к ней вернулась в двенадцать лет и училась у нее до отъезда. недавно я ее отыскала (она сейчас живет не в России) и, судя по голосу, она совсем не изменилась...
Она давала нам большие листы бумаги и мы ползали по полу держа кисточку наперевес. Помню, какой-то досужий взрослый проходя мимо моего процесса, сказал, что у птицы не бывает ресниц. Наша учительница рисования никогда бы так не сказала! она придумывала раскрашивать снежных баб гуашью, лепить баранки из глины, она устраивала выставки наших работ, она показывала мне альбом Миро и спрашивала, что я скажу на это. по ее словам я тогда сказала, что "дяденька, наверное, шалил". и маме моей она тогда сказала, что у меня, может быть, есть способности, хотя все дети красиво рисуют, но стоит держать это в голове. и мама отнеслась к ее словам со всей серьезностью. Когда год закончился и мы переехали назад к себе домой, мама развесила над моей кроватью большие белые листы с разноцветными бабочками, которых у меня очень много наполучалось. Впрочем, может быть, бабочки были и годом позже... Набоков продолжает витать над моим мемуаром:)
Несколько лет назад я участвовала в выставке вместе со своей подругой детства, из того же детского садика, ученицей той же учительницы. Мы решили сказать в интервью, что вместе учились в подпольном еврейском детском саду в Советском Союзе. Не помню, в каком именно сетевом ресурсе это напечатали, но комментаторов набежало немерянно. как только они не изощрялись - что мы еще, небось, и в подпольном еврейском роддоме родились и т.д. Наверное, надо было наврать чего-нибудь, или хотя бы правды не говорить, не раздражать людей...
В следующем году на наш садик стали поступать деньги с Запада, и появилась возможность снять дом под Москвой, с отоплением и горячей водой, на круглый год. Летом мы жили там все время, а родители приезжали нас навещать. А зимой мы приезжали туда на четыре дня в неделю. Детей стало гораздо больше и, возможно, не всем там было одинаково хорошо, но я все еще была у себя дома, только теперь у этого дома было два этажа, чудесная лестница, по которой так кайфово было съезжать на попе, веранда застекленная квадратиками, а не треугольниками, как обычно под Москвой и приусадебный участок, где моя сестра искала мухоморы. Таким образом она надеялась спастись от КГБ, которое в любой момент могло нагрянуть в наш рай. тогда все весело смеялись этим ее мухоморам, но до начала визитов КГБ в детские сады оставалось всего два года...
*Сегодня, сестра, у нас война