Сельское правосудие (часть 1): Альберт Рис Вильямс в Хвалынске
Американский журналист и публицист Альберт Рис Вильямс (Albert Rhys Williams; 1883-1962), очевидец и участник Октябрьской революции, с 1922 по 1928 годы провел в путешествиях по СССР, в том числе в целях изучения русской деревни провел 14 месяцев (с июня 1925 по август 1926) в Саратовской области - в Хвалынске и прилегающих селах. Собранные здесь Вильямсом материалы, насколько мне известно, не переводились на русский. Я постараюсь восполнить этот пробел, предлагая саратовским краеведам собственный перевод очерка «Village Justice» («Сельское правосудие») из собрания сочинений Вильямса «The Russian Land» («Русская земля»), опубликованного в Нью-Йорке издательством «New Rebublic, Inc.» в 1928.
Источник: Williams, A.R. (1928) Village Justice // The Russian Land. NY: New Rebublic, Inc., pp.189-226.
P.S. Курсивом автор (А.Р. Вильямс) выделил слова, которые в оригинале воспроизводят латиницей русские слова. Такие слова и некоторые другие случаи передачи русской лексики (в частности топонимов) я помещаю в квадратных скобках []. В треугольных скобках <> даны слова, опущенные автором в соответствии с нормами английского языка, но необходимые в русском переводе.
I
По дальним деревням Хвалынской волости накопилось пятнадцать дел для народного суда. Это означало, что сотне крестьян придется проделать путь вниз с гор до Хвалынска длиной двадцать-тридцать верст.
- Вместо того, чтобы прийти к вам, мы просим суд прийти к нам. - Такова просьба, которую доставляет судье Хонину рыжебородый Лопухов из села Сосновая Маза [Pine Tar Village].
- Но у суда нет средств на поездку, - объясняется судья.
- Если вы согласитесь, мы обеспечим лошадей, еду, ночлег, - говорит посланник.
- Согласен, - отвечает судья.
Стоял весьма морозный декабрьский день, когда к нашим дверям подъехал ямщик [yemshik]. Я влез в прокурорские валенки [valenki], прокурор в судейские; судья конфисковал <обувь> у своего сына. Загрузившись в сани-розвальни, напоминавшие корыто на полозьях, мы пустились медленно подниматься по овражистой дороге. Долгая поездка, в борьбе с ветром, по высокому плато над Волгой, и, наконец, Сосновая Маза - прямиком в большой бой стенка на стенку, устроенный в честь первого выпавшего снега.
Сосновая Маза - большое село, шестьсот пятьдесят домов, центр многих близлежащих деревень.
Зажиточное село. Получает двойной доход за счет немалых посевов лука, орошаемых многочисленными ручьями, вдогонку к злаковым полям.
Хитрое село. «Засеяно шестьсот десятин [dessyatines]» - таково официальное заявление налоговому инспектору. Град побил посевы, и были поданы заявления об ущербе на тысяче двухсот десятинах.
Упрямое село. Шестьдесят тысяч пудов [poods] хлеба наложили на него в 1919 году. Старосты объявили: «Тридцать тысяч - это все, что мы дадим». Приехали комиссары, арестовали старост, отправили их в Хвалынск. Созвали новое собрание, избрали новых руководителей, а ответ тот же: «Тридцать тысяч дадим, и ни пуда больше». Их, в свой черед, арестовали, а в селе расквартировалась красная дивизия. Крестьяне прятали хлеб в землю, ночью продавали его татарам, уносили в сапогах и фартуках, перегоняли в самогон [samogon]; что угодно, лишь бы не отдавать хлеб грозным комиссарам, которые после годичных усилий собрали всего-то пятнадцать тысяч пудов - вдвое меньше того, что согласилось дать село.
Старообрядческое село. Основано стрельцами [streltzi], сосланными сюда после восстания против Петра Великого и претерпевшими вековые гонения со стороны государственной Православной церкви. Их колокола умолкли; даже ремонт молитвенного дома был воспрещен им; а по особому царскому приказу у дверей были поставлены часовые, преградившие вход.
Теперь колокола качались свободно, и их тихий перезвон в вечерних сумерках привел меня к молитвенному дому.
Отворив дверь, я шагнул в средневековье, в крестьянскую массу с длинными бородами и в черных кафтанах, обрамленную белыми длинными рядами женщин в платках [platok]. В центре множество простертых рук воздели кверху огромную книгу, странная славянская вязь освещалась гигантской зеленой свечой, и по раскрашенными страницам сорок крестьян читали нараспев древнюю литургию, взывая с невероятной быстротой: «Божья милость к нам!» - наверняка не менее тысячи раз. Даже судья, питающий толстовскую неприязнь к церкви, но которого я уговорил заглянуть <сюда>, признал, что это было странно впечатляюще.
Богато убранные иконы, белые облака благовоний, облаченные в золото священники, раскачивающиеся вместе с кадильницами, прихожане в глубоких поклонах до пола, беспрерывное наложение крестного знамения в унисон, сотни огоньков от свеч, пронизывающих сумрак, и мрачные большеглазые святые, смотрящие на вниз из своих серебряных оправ. Я мог бы поддаться гипнозу церемонии, если бы не богохульные мысли о горючести этих длинных бород, так вольно развевающихся среди свечей. Разве эти первобытные бороды огнеупорные? Или они все же порой вспыхивают? Для старообрядцев такое стало бы двоякой трагедией: потеря украшения в этом мире и пропуска в иной мир.
С этими бородатыми пророками в больших болтающихся шубах село выглядит так, словно вышло из Ветхого Завета. И сходство не только внешнее.
Источник: Williams, A.R. (1928) Village Justice // The Russian Land. NY: New Rebublic, Inc., pp.189-226.
P.S. Курсивом автор (А.Р. Вильямс) выделил слова, которые в оригинале воспроизводят латиницей русские слова. Такие слова и некоторые другие случаи передачи русской лексики (в частности топонимов) я помещаю в квадратных скобках []. В треугольных скобках <> даны слова, опущенные автором в соответствии с нормами английского языка, но необходимые в русском переводе.
I
По дальним деревням Хвалынской волости накопилось пятнадцать дел для народного суда. Это означало, что сотне крестьян придется проделать путь вниз с гор до Хвалынска длиной двадцать-тридцать верст.
- Вместо того, чтобы прийти к вам, мы просим суд прийти к нам. - Такова просьба, которую доставляет судье Хонину рыжебородый Лопухов из села Сосновая Маза [Pine Tar Village].
- Но у суда нет средств на поездку, - объясняется судья.
- Если вы согласитесь, мы обеспечим лошадей, еду, ночлег, - говорит посланник.
- Согласен, - отвечает судья.
Стоял весьма морозный декабрьский день, когда к нашим дверям подъехал ямщик [yemshik]. Я влез в прокурорские валенки [valenki], прокурор в судейские; судья конфисковал <обувь> у своего сына. Загрузившись в сани-розвальни, напоминавшие корыто на полозьях, мы пустились медленно подниматься по овражистой дороге. Долгая поездка, в борьбе с ветром, по высокому плато над Волгой, и, наконец, Сосновая Маза - прямиком в большой бой стенка на стенку, устроенный в честь первого выпавшего снега.
Сосновая Маза - большое село, шестьсот пятьдесят домов, центр многих близлежащих деревень.
Зажиточное село. Получает двойной доход за счет немалых посевов лука, орошаемых многочисленными ручьями, вдогонку к злаковым полям.
Хитрое село. «Засеяно шестьсот десятин [dessyatines]» - таково официальное заявление налоговому инспектору. Град побил посевы, и были поданы заявления об ущербе на тысяче двухсот десятинах.
Упрямое село. Шестьдесят тысяч пудов [poods] хлеба наложили на него в 1919 году. Старосты объявили: «Тридцать тысяч - это все, что мы дадим». Приехали комиссары, арестовали старост, отправили их в Хвалынск. Созвали новое собрание, избрали новых руководителей, а ответ тот же: «Тридцать тысяч дадим, и ни пуда больше». Их, в свой черед, арестовали, а в селе расквартировалась красная дивизия. Крестьяне прятали хлеб в землю, ночью продавали его татарам, уносили в сапогах и фартуках, перегоняли в самогон [samogon]; что угодно, лишь бы не отдавать хлеб грозным комиссарам, которые после годичных усилий собрали всего-то пятнадцать тысяч пудов - вдвое меньше того, что согласилось дать село.
Старообрядческое село. Основано стрельцами [streltzi], сосланными сюда после восстания против Петра Великого и претерпевшими вековые гонения со стороны государственной Православной церкви. Их колокола умолкли; даже ремонт молитвенного дома был воспрещен им; а по особому царскому приказу у дверей были поставлены часовые, преградившие вход.
Теперь колокола качались свободно, и их тихий перезвон в вечерних сумерках привел меня к молитвенному дому.
Отворив дверь, я шагнул в средневековье, в крестьянскую массу с длинными бородами и в черных кафтанах, обрамленную белыми длинными рядами женщин в платках [platok]. В центре множество простертых рук воздели кверху огромную книгу, странная славянская вязь освещалась гигантской зеленой свечой, и по раскрашенными страницам сорок крестьян читали нараспев древнюю литургию, взывая с невероятной быстротой: «Божья милость к нам!» - наверняка не менее тысячи раз. Даже судья, питающий толстовскую неприязнь к церкви, но которого я уговорил заглянуть <сюда>, признал, что это было странно впечатляюще.
Богато убранные иконы, белые облака благовоний, облаченные в золото священники, раскачивающиеся вместе с кадильницами, прихожане в глубоких поклонах до пола, беспрерывное наложение крестного знамения в унисон, сотни огоньков от свеч, пронизывающих сумрак, и мрачные большеглазые святые, смотрящие на вниз из своих серебряных оправ. Я мог бы поддаться гипнозу церемонии, если бы не богохульные мысли о горючести этих длинных бород, так вольно развевающихся среди свечей. Разве эти первобытные бороды огнеупорные? Или они все же порой вспыхивают? Для старообрядцев такое стало бы двоякой трагедией: потеря украшения в этом мире и пропуска в иной мир.
С этими бородатыми пророками в больших болтающихся шубах село выглядит так, словно вышло из Ветхого Завета. И сходство не только внешнее.