Девяносто месяцев, или Большое путешествие Викрама Адитьи
Ну, вот и начинаю публикацию новой повести про царя Викрама. Первая глава уже готова. Слушать здесь, читать под катом
Глава первая
КАК ВИКРАМ АДИТЬЯ СЫНОВЕЙ ОЗАДАЧИЛ
Викрам Адитья, царь царей индийских, однажды из дому пропал.
Случилось это в феврале, за две недели до Махашиваратри. Вышел Викрам на крышу, прохладой подышать да закатом полюбоваться. А солнце садилось за реку, а за рекой был лес до горизонта. Когда-то Викрам из этого леса говорящего мертвеца выносил, о том отдельная история. А посреди реки торчал островок, с которым никаких историй не было связано. Слишком мелким он был для историй: сто шагов на сто, и всё в зарослях. И никто там не жил, даже обезьяны.
Взглянул Викрам на островок - и взгляда оторвать не смог! Уже и солнце спряталось, и звёзды вышли, а он всё сидел и на островок глядел.
Тут поднялись на крышу два царевича, Вардан и Манодж. Видят: отец завис и как бы медитирует. Хотели они потихоньку уйти, но Викрам их окликнул. И спросил, указывая на остров:
- Сыновья мои, что вы там видите?
- Огонь! - в один голос ответили царевичи.
- Значит, не я один его вижу… - Викрам промолвил. - Но кто его зажёг?
- Даже предположить не можем, - Вардан ответил. - Прикажешь выяснить?
- Не прикажу. Сам туда наведаюсь и всё узнаю. Сдаётся мне, что этот огонь неспроста зажжён…
И Викрам покинул дворец, оставив сыновей в недоумении и тревоге. Часа через два Вардан сказал брату:
- Что-то отца нашего долго нет. Сходи-ка за ним, да погляди, где он и всё ли у него в порядке.
Спустился Манодж к реке. Видит: на берегу царский конь привязан, а возле острова царская лодка пришвартована. Стало быть, Викрам ещё там.
Переправился Манодж на остров и увидел там такое чудо: костёр большой сам собой из земли горит, а в костре бабай сидит. Старый, лохматый, бородатый, пепельно-серый и в одной набедренной повязке. И не горит, и даже не потеет - йог, наверно! А Викрама ни возле костра не видно, ни в костре не видно, и как не было его здесь!
Стал Манодж отца аукать. Без результата. Поискал его в зарослях - тоже без результата. Бабая спросил - но тот на него даже не глянул! Даже глаз не раскрыл, как будто не царевич перед ним, а попрошайка!
Манодж оскорбился и возмутился. За саблю схватился, ногою топнул. И вопрос свой повторил уже в другом тоне:
- Будь ты хоть йог, хоть бог, а царскому сыну ответить должен! Признавайся немедленно, куда отца моего девал, не то вытащу тебя из костра да изрублю в тикку!
Бабай опять промолчал - и попытался Манодж его из огня достать. Опалил усы и брови, кафтан прожёг, саблю закоптил, но всё без толку! Даже кончиком сабли старика не задел. Так ни с чем и вернулся, и Вардану обо всём доложил.
- Экий ты бестолковый! - сказал Вардан. - По-хорошему договориться не можешь, чуть что - сразу саблей машешь. Ладно же, пойду я сам с ним побеседую.
И отправился на остров, прихватив с собой, на всякий случай, большое слонобойное копьё. Скрепя сердце, поклонился, и давай бабаю рассказывать, как плохо детям без отца, а стране без государя. Битый час объяснял, в сомкнутые веки неотрывно глядя - но ничего под веками даже не шевельнулось!
Разозлился тогда Вардан и закричал, потрясая копьём:
- Эй, ты! Чего молчишь? Глухой, что ли? Так я тебе сейчас уши прочищу!
И тут же без копья остался. Вспыхнуло оно, как бенгальский огонь, и за пять наносекунд превратилось в белый пепел. А старик раскрыл глаза (ох, и красные же они у него были!) и захохотал так, что с деревьев птицы посыпались.
Жутко это выглядело, но Вардан не испугался. Руки в боки упёр, грудь колесом выкатил, на лице презрение изобразил. И воскликнул язвительно:
- Ай, да фокусник! Ай, да чародей! Ну, погоди, бродяга - не знаешь ты ещё, с кем связался! Я прадеша-сенапати, триста тысяч бойцов под моим началом! Триста тысяч!
По горсти воды каждый принесёт - от твоего костра одна зола останется! А потом мы повесим тебя за ноги, вот на этом дереве, и будем бить палками, пока не скажешь, где отец!
Старик в ответ расхохотался до того, что аж закашлялся. От этого кашля весь остров затрясся и запрыгал, и Вардан с него слетел прямо в реку - хорошо, хоть плавать умел! Выбрался на берег, отплевался, отряхнулся - и, к острову оборотясь, не своим голосом заорал:
- Рано радуешься, мерзавец! Вот велю я открыть плотину, и весь твой костерок водою смоет! Тогда-то поглядим, как ты шутки шутить будешь!
Глупее, конечно, ничего нельзя было придумать. Но хохот стих - и царевич решил, что это добрый знак. Испугался, видать, старик, заткнулся и задумался! С тем и пришёл Вардан во дворец, и планами своими с Маноджем поделился. Однако тот настолько их не одобрил, что даже старшему брату возразить решился:
- Прости меня, братец, но думал ли ты о том, что вместе с островом полгорода под воду уйдёт?
- Народ меня поймёт! - Вардан заявил. - Никто из наших граждан ничего не пожалеет, чтобы царя из беды вызволить!
И затопил бы он Уджайн, столицу Индии, прямо зимой, да ещё и накануне большого праздника! Но, по счастью, слышал его самый младший царевич, ВинАяк. Он с Варданой спорить не стал, просто высказал своё мнение:
- Я думаю, отец тебя за это не похвалит.
- Это почему же? - Вардан удивился.
- Потому что вместе с островом утонет. А и не утонет - всё равно не похвалит. Ненавидит он, когда подданные из-за него страдают.
И у Вардана в голове всё встало на свои места.
- Так что же делать? - спросил он ВинАяка. - Как отца спасать? Может, ты подскажешь?
- К богам обратиться надо, - ВинАяк ответил. - Как бы ни был силён этот йогин, вряд ли он сильнее Шри Махадева.
Пошли царевичи в храм, и там до утра пуджу совершали - и Шиве-Махадеву, и жене его, Уме Деви, и сыновьям их, Картиккее и Ганеше, последнему особенно щедро. И, представьте себе, подействовало! На рассвете Викрам Адитья сам домой пришёл! Живой-здоровый и даже помолодевший. Минимум, лет на двадцать.
Что с ним было, где он пропадал - о том Викрам никому не рассказывал. Но все моментально догадались, что царь от огненного старца благословение получил, оттого и молодость к нему вернулась. А старец тот никуда не пропал, так и остался гореть на острове. Горожане его сразу заметили и быстренько освоили. Назвали его "Агни-бабА" и стал он культовым объектом номер один. Повалили к нему паломники, засуетились вокруг него лодочники да лоточники, а прямо возле негасимого костра, плотно засел один местный пуджари (профессиональный ритуальщик). Он паломников встречал, подношения принимал, жертвоприношения совершал и, в общем, жирно жил. Набивались другие пандиты ему в помощники, но он сказал, что островок и без того тесноват. А тех, кто намёка не понял, попросту выгнал палкой.
Пандиты разобиделись, пошли Викраму жаловаться. А царь поглядел на них рассеянно и ответил загадочно, как бы из глубины себя:
- Да не очернит вас пламень дымновонный, о почтеннейшие! Отступите от сего костра и благословляйте изгнавшего вас, ибо уберёг он вас от участи позорной и мерзостной. Ему же оставьте пожинать плоды его кармы и знайте, что будут они горьки и тошнотворны.
Жалобщики смутились и ушли восвояси; но потом ещё долго по углам шептались, что царь Викрам уже не тот. Веды цитирует, подарков не дарит - а раньше-то всё наоборот было! Раньше пандиты ему Веды зачитывали, и ни один из них без подарка не уходил!
А Викрам и в самом деле, хоть и помолодел-поздоровел, но какой-то странный стал, это многим в глаза бросалось. Задумчивый, молчаливый, к жёнам не ходит, друзей не принимает, сыновей путает, слуг не узнаёт - да Викрам ли это? Может, подменили его на острове?
Слухи всякие по городу пошли, а вскоре и до леса дошли. И тогда явился во дворец большой обезьян. Черномордый, длиннохвостый, тело вытянутое, шёрстка серебристая - лангур, одним словом.
Видели его многие, но никто внимания не обратил - ну, лангур и лангур, в Уджайне их тысячи. И Викрам его тоже не замечал, хотя лангур ему раз пятнадцать на глаза попадался, а однажды даже сказал: "Бом Шанкар, Викрамушка!" Викрам тогда плечом дёрнул и оглянулся - но на приветствие не ответил. Должно быть, подумал, что почудилось.
Потусовался обезьян по дворцу от полудня до вечера, а вечером с царевичами на крыше встретился. И спросили у него царевичи:
- Что скажешь, бабаджи? Отец это или не отец?
И лангур сказал:
- Если и отец, то не ваш. Баратхари это.
Царевичи застыли в изумлении.
- Дядя Баратхари? Но он же умер…
Лангур оскалился:
- Только в некотором смысле. Умер для мира, родился для йоги. И сидел всё это время в Ближних Пещерах, аскезе предавался и всяко совершенствовался.
- Но почему он от нас это скрыл? - Манодж спросил. - Почему даже брату не сообщил?
- Были у него на то свои причины, и я сейчас вам о них расскажу.
И Бетал (а это был именно он!) рассказал царевичам свою первую историю: