усыновление
Этот репортаж стал главным героем встречи Маши Гессен с Дуней Смирновой и Татьяной Толстой в программе "Школе злословия" (скоро в эфире!). Об этом материале шуму и восторгов было примерно столько же, сколько о "Голом геле". Вера Шенгелия, дважды мать и однажды мать удочеренной Маруси, написала о моде на усыновление в номере Gala за март - с Анастасией Заворотнюк на обложке и темой номера "Риск"
Мода на детей
Приемные дети появились в семьях главы Чечни Рамзана Кадырова, актера Алексея Серебрякова, телеведущей Светланы Сорокиной. О людях, создавших моду на усыновление, сами о том не подозревая, - Вера Шенгелия, мама приемной дочери Маруси
Я была бы рада, если бы писать эту статью мне не пришлось. Было бы здорово жить в стране, где про женщин, принявших чужих детей, не пишут в журналах. Не пишут же о миллионах женщин, «решившихся» на роды.
Мне бы не хотелось, чтобы словосочетание «мода на усыновление» вообще появлялось на свет. Потому что мода подразумевает что-то временное, преходящее, сегодня есть, завтра - нет. Мне бы не хотелось писать о моде на усыновление еще и потому, что в России по-прежнему более 250 тысяч детей находятся в казенных стенах. Нет ажиотажа, нет очередей. Разве это мода?
Будем считать, что я пишу это потому, что героини моей статьи, к сожалению, остаются героинями и в общем смысле. Ну, и еще ради пары фраз об Иркутске.
Про Нелли
Есть такие телепередачи, в которых показывают обезумевших родителей, распоясавшихся детей и опытных нянь, которые первых и вторых приводят в чувство. Я начинаю рыдать, как только появляется заставка. Потому что мне ужасно жаль родителей. Ни в художественной литературе, ни в кино не принято показывать, до чего может довести умилительный шестимесячный бутуз, когда у него, например, режутся зубы и он два дня напролет ноет на одной ноте. Или если ребенок, как моя дочь Маруся, научился прикидываться глухим. Причем именно в тех случаях, когда я произношу особенно важную назидательную фразу. Я стараюсь, исполняю родительский долг, а она - чево, мам? И так раз по пять, пока я не пойму, наконец, что она все прекрасно слышит и просто дурачится.
Я это все к тому, что Мария Брейтбург в некотором смысле - мой кумир. У нее трое детей, которых она растит одна.
Мария Брейтбург знала, что возьмет приемного ребенка, еще когда была юной девушкой. Но не знала, как это будет. Мария вышла замуж, у нее появился сын Ким, потом - во втором браке - сын Алеша. Все это время Мария продолжала думать о приемном ребенке, даже начинала собирать документы, но как-то не складывалось.
Потом Мария развелась со вторым мужем. И вскоре тяжело заболела. Она написала мне о том периоде жизни так: «Я поняла, что не сверну гор, не заработаю всех денег, не открою новых планет. Я просто человек. Обычный. Так пусть я хоть чем-то сгожусь для этого мира. Я стала просить Бога так, как могла, просто словами, чтобы он отвел от меня страшный диагноз. Я знала, что я буду делать, если диагноз не подтвердится». Диагноз не подтвердился. Мария собрала документы и пошла искать свою дочь.
Поиски не были легкими. Ей просто не давали смотреть детей. «Я не считала, сколько опек я обо-шла, - написала она мне в электронном письме. - Во многих говорили: «У нас нет детей здоровых, тем более - девочек от года до трех». Некоторые опеки выдавали направление на ребенка, но в самом доме ребенка главврач мне грубо говорила, что ребенка нет, он в больнице. Или что ребенок болен тяжело «и не имеет смысла его смотреть».
Наконец Марии удалось выбить направление на семимесячную девочку. Мария приехала, увидела ее и поняла, что ей это не по силам. Напомню, если кто вдруг ждал другой развязки: у Марии уже было два сына, младшему было три, она работала и училась.
Это важный момент. На форумах, посвященных усыновлению, много обсуждается, этично ли выбирать ребенка. Некоторые говорят - это ж не рынок, чтобы вертеть, разглядывать со всех сторон, мой - не мой. Некрасиво как-то. Некоторые рассказывают, как ездили, смотрели, и все было не то, а потом, наконец, екнуло. Так и пишут - «екнуло», это такой усыновительский сленг. Про этичность можно долго спорить, единой точки зрения нет даже среди специалистов. На сайте innewfamily.ru, главного оракула усыновителей, все же советуют не торопиться и искать ребенка хотя бы схожего темперамента. Вероятно, чтобы хоть как-то облегчить адаптацию.
В моем случае все эти соображения не сработали бы. Я бы так и осталась без ребенка. Я до сих пор помню всех одногруппников моей дочери Маруси. Всегда грустный Алеша (уже усыновлен), худенькая Любаша (удочерена), беленькая, в кудряшках Маша (удочерена), Олежик (усыновлен), Валя (удочерена), Нина (переведена в детский дом), Филипп (у него ВИЧ-инфекция, до сих в специализированном доме ребенка). Как бы я, интересно, выбирала, если бы пришла не за своей дочерью Марусей, про которую сразу для се6я решила, что возьму.
С темпераментом вообще получилось смешно. Первый раз я увидела свою дочь в крошечной раздевалке дома ребенка. Ей нездоровилось, она не поднимала глаз, сидела не двигаясь и с остервенением сосала палец. Я посадила ее к себе на колени. Она как-то обмякла и мгновенно заснула. Мы просидели так больше часа. Я тогда подумала, что дети - это просто и очень приятно. И представила, как я буду, например, смотреть телевизор, а Маруся будет вот так лежать у меня на коленях. Потом мы будем гулять за ручку, я буду накрывать ее одеяльцем, целовать перед сном, выключать свет и заниматься своими делами. Вышло все иначе. Моей дочери потребовалось четыре дня, чтобы освоиться, обнаглеть и начать носиться как метеор с утра до вечера. За два прошедших года нам ни разу не удалось посидеть, обнявшись, перед телевизором, потому что даже мультики она смотрит, не переставая скакать по дивану.
Марии Брейтбург, к счастью, больше уже никого выбирать не пришлось. Свою будущую дочь она увидела на фотографии в интернете, получила на нее направление и забрала домой. А еще не так давно фотографии детей были секретной информацией.
Про Моду
Нынешнюю моду на усыновление объясняют многими факторами: тем, что растет цена на баррель, и тем, что государственная пропаганда - в частности, сайт usynovite.ru - стала хоть сколько-то внятной. Оптимисты говорят еще что-то про гражданское общество. Я же расскажу об очень простом и очень эффективном приеме, благодаря которому многие дети уже в семьях.
Несколько лет назад некоторые органы опеки (из московских - в первую очередь Сокольнический и Краснопресненский) разрешили вывешивать фотографии детей в интернете. Это сработало так, как не работало, кажется, ничего прежде. Одно дело знать, что где-то есть дети-сироты, даже представлять себе, что живется им несладко. Другое дело -видеть их лица. Лицо конкретного ребенка - глаз, нос, кудряшки. Ребенок ничей. На место фотографий усыновленных детей теперь принято помещать рисунок солнышка и надпись: «Ребенок нашел семью».
Когда Брейтбург первый раз увидела свою дочку живьем, она расплакалась, сказала, что заберет, и повела в игровую комнату. Там они играли в «покажи, что у тебя в кармане». Мария показала фотоаппарат, а двухлетняя Нелли - свои сокровища. Среди них была пуговка, которую девочка вложила в ладонь своей будущей маме. Подарила, то есть. Мария потом написала: «Вот этот миг, казалось бы, такой простой, такой незаметный, миг, когда вместе с пуговкой тебе дают в руки доверие, а может быть, жизнь. Как будто она подтвердила то, что я нашла ее, и она дождалась меня».
Маленькая Нелли все умела - сама ела, сама относила грязную посуду в раковину, сама застилала кровать. Зато она не знала некоторых простых вещей. Например, что свет можно включать и выключать. Это типично для детей из детских домов - быть совсем самостоятельными в бытовом смысле и, например, не знать, где у медвежонка нос. Моей Марусе было чуть больше года, когда она появилась у нас дома. Она могла сама есть ложкой, вытирать рот салфеткой, относить грязную тарелку в раковину, одеваться, брать ведерко и вставать у входной двери. Моя мама (которая до пяти моих лет в буквальном смысле вытирала мне попу) просто молча выходила из комнаты. Не могла смотреть.
Дальше про Брейтбургов неинтересно рассказывать. Потому что счастливые семьи - ну, вы сами знаете. Прошел год. Киму сейчас одиннадцать, Алеше - четыре, Нелли - три. Они не расстаются, души друг в друге не чают, и даже привыкания какого-то особенно трудного у них не было. Мария не замужем, но говорит, что обязательно выйдет. У меня, говорит, сейчас больше шансов. Она права. Женщина, у которой все хорошо, не может не нравиться.
Мария закончила медицинский колледж и с апреля начнет принимать роды.
Каждый день она будет смотреть, как на свет появляются дети. Мария знает, что однажды не заберут домой ребенка, которому она поможет появиться на свет. В каждом роддоме такое случается. «Наверное, именно так в нашей семье станет еще на одного человека больше, - говорит она, - я хочу много детей».
Про Алешу
Кате Копыловой в опеке сразу сказали, чтобы она шла домой и глупостями не занималась. Я их, кстати, отчасти понимаю. Кате тогда было 20 лет, ее мужу Дмитрию - 27. И у них уже был полуторагодовалый сын Семен.
В районных органах опеки и попечительства почти всегда говорят одно и то же. Что дети-сироты все больные, что у усыновителей блажь, что «даст Бог еще своего, что тогда, приемного назад понесете?», что генетика, что наследственность, что в тринадцать начнет пить и воровать. От неожиданности очень обижаешься. Ждешь, что тебе скажут - как хорошо, у нас столько детей без родителей!
Я вдруг ощутила, какая это все ерунда (а это действительно ерунда -пара-тройка неприятных фраз, в итоге разрешение все равно дают), когда в пятисотый, что ли, раз шла сдавать баночку с мочой в женскую консультацию. Я тогда была беременна младшей дочерью Васей, была ужасно холодная зима, машина плохо заводилась, огромное мое пузо с трудом умещалось за руль, я все время хотела спать, но каждый понедельник в восемь утра нужно было сдавать эту чертову баночку. А кроме баночки был еще токсикоз, невозможность спать на животе, сами роды, в конце концов. Что по сравнению с этим месяц бумажной волокиты, необходимой для того, чтобы моя приемная дочь Маруся оказалась дома?
Теперь мне даже кажется, что хорошо, что они там неприветливы, хорошо, что они говорят всю эту галиматью про генетику, хорошо, что пугают и не обнадеживают. Это в своем роде экзамен. Не стоит жалеть тех, кто на нем срезался. Кроме того, это еще дополнительное время -чтобы пожить немножко со своим решением.
Катя и Дима страшилок не испугались, стали собирать документы, Катя рассматривала фотографии детей-сирот в интернете. Увидела фотографию Алеши - понравился. Чем понравился - не знает.
Катя немногословна, от нее не дождешься душещипательных подробностей. Я думаю, не потому, что она о них умалчивает, а просто потому, что они для нее не существуют. Вот, например, Катя говорит, что будь на месте Алеши любой другой брошенный мальчик, он бы ей тоже в итоге понравился. И тоже стал бы для них с Димой родным, каким стал для них Алеша.
Он жил в Ивановском доме ребенка, ему было чуть больше двух лет. Копыловы собрали документы и приехали к нему. Он им очень, очень понравился. Но оказалось, что у Алеши диагноз - неокончательный тест на ВИЧ. Надеюсь, что вы не успели подумать - какой кошмар, бедный ребенок. Потому что, если подумали, то, значит, моему любимому Виктору Крейдичу еще работать и работать.
Про Крейдича рассказать важно. Это сейчас в Москве можно увидеть щиты, пропагандирующие усыновление детей с диагнозом ВИЧ. А еще несколько лет назад чуть ли не единственным, кто пытался что-то про это объяснять, был Виктор Крейдич, главврач специализированного Дома ребенка No7. Воспитанники Крейдича - дети женщин с ВИЧ-инфекцией. Это не значит, что дети больны сами. Да, анализы показывают у них наличие антител, но в большинстве случаев эти антитела -материнские. Но из-за них детям ставят диагноз - неокончательный тест на ВИЧ. По российским законам диагноз нельзя снимать до трех лет, и с таким диагнозом дети практически лишены шанса попасть в семью, потому что большинство усыновителей приходят за детьми до трех лет.
Виктор Крейдич стал рассказывать про этот нестрашный диагноз везде, где его готовы были слушать. В эфире передачи «Детский вопрос», кото-рая выходит на радио «Россия» и благодаря которой сотни детей уже живут в семьях. На курсах усыновителей. В интернете. У моей дочери Маруси тоже был такой диагноз. Последний анализ мы сдали пол-года назад - абсолютно здоровый ребенок.
Копыловы диагноза тоже не испугались. Алеша оказался дома, но привыкал тяжело. Он просыпался по ночам и плакал. Долго, навзрыд, до рвоты. Катя по несколько раз за ночь брала его на руки, качала, как качают младенцев. Своего папу Диму он ужасно боялся - такое часто случается. Работники домов ребенка в большинстве своем женщины - поварихи, нянечки, воспитательницы. Мужчин приемные дети, пока не привыкнут, воспринимают как инопланетных чудовищ - с ужасом. Для семьи Копыловых это был сложный период. Но к проблемам в этой семье относятся спокойно, их медленно, планомерно решают. Без истерик. Может быть, потому, что Копыловы спортсмены. Катя и Дима оба - парашютисты.
«Может, поэтому мы и захотели приемного ребенка, - улыбается Катя, - нам, спортсменам, нельзя тренировки пропускать. А то беременности, роды… »
Через полгода Алеша с папой подружился. И спать стал так же крепко, как Семен. Как положено домашним детям.
Про Cережу
Когда пять лет назад моя героиня Лариса стала искать своего будущего ребенка, в интернете на тему усыновления было шаром покати. Лариса услышала о брошенных детях от девушки, с которой вместе занималась шейпингом. Ее история стала одной из первых публичных и для многих - очень важной. Я читала ее рассказ об усыновлении на том же innewfamily.ru, когда сама только начинала собирать бумажки, и была очень признательна ей за откровенность.
Я могла цитировать ее слова по памяти: «В первый год у меня были жуткие минуты отчаяния. Сережу не обижала, но из последних сил держала себя в руках. Иногда хотелось покончить разом со всем. Еду в машине и думаю: «Чуть руль влево - и все». Старалась не подходить к открытому окну. Лишь год спустя я смогла по-настоящему полюбить его, без слов понимать, чувствовать его боль своим сердцем».
Сейчас Сереже восемь лет, из которых пять он провел дома. Лариса замужем, у нее две взрослые дочери -20 и 21 года. Когда Сережа переступил порог их дома, самой Ларисе было за сорок. «Не понимаю, почему женщины моего возраста не берут детишек из домов ребенка. Ведь собственные выросли, рожать уже поздно, а еще полжизни впереди! Не понимаю», - удивляется Лариса. Она вообще очень трезво и практично смотрит на многие вещи.
Пока готовили документы, Лариса часто приходила к Сереже в детский дом. Со многими детьми играла, дружила. Маленькую Таню помнит до сих пор. «Танечка заглядывала мне в глаза, а однажды спросила: «А вы не можете меня взять домой?» Как позже я узнала, девочку брали, а потом опять вернули в детский дом», - вспоминает Лариса.
Такая история есть, наверное, у каждого, кто хоть раз был в доме ребенка. Можно пройти сколько угодно курсов для усыновителей, прочитать миллион книг о преодолении адаптации, но есть момент, к которому невозможно подготовится. Брошенные дети навсегда остаются твоей проблемой. Моя Маруся уже почти два года дома, мне не нужны, вроде, никакие советы, я не ищу дочку или сына, но каждую неделю я захожу на какой-нибудь интернет-форум по усыновлению, хожу по ссылкам и рассматриваю детские лица. Ну и рыдаю, конечно.
Лариса привезла Сережу домой. И поняла, что не умеет его любить. Вот что писала она в своем дневнике, когда Сережа уже два года как был дома: «Родить ребенка и стать приемной матерью - две большие разницы. Потому что зачать в любви, выносить, любя его уже в утробе, пройти муки родов, выкормить, поднять с первых дней - это одно. А полюбить чужое тебе дитя, несчастное, брошенное, одинокое, но ЧУЖОЕ так, чтобы оно стало ТВОЕ, - это другое. В первом случае нас гонит инстинкт. Во втором - это большая ДУХОВНАЯ работа, это ответственность - совсем иная, нежели перед биологическим дитем». Об этом говорила мне и Катя, мама Алеши и Семена: «Родить очень просто. А вот перед усыновлением нужно очень хорошо подумать, оценить свои силы. Сможешь ли принять».
Про это в «Школе приемных родителей», которая уже не первый год работает в Москве под эгидой общественной организации «Приют детства», рассказывают в первую очередь. Безусловное принятие родных детей объясняют в первую очередь физиологией - гормоны, девять месяцев совместного существования, роды, выброс эндорфинов после родов.
Любовь к приемному ребенку приходится создавать. Понятное дело, что никто не ждет от ребенка благодарности, но часто все-таки ожидания от усыновления оказываются далеки от реальности. Усыновитель - взрослый, все понимает, взял ребенка из плохой жизни в хорошую. Приемный ребенок - маленький, органы, ответственные за любовь и ласку, у него атрофированы, вдруг он оказывается в жизни, где все непривычно и незнакомо. Нужно время, чтобы получить от него отдачу.
Я лично про это проблему ничего не знаю. Я как-то не по-женски устроена в этом смысле. Помню, как через полчаса после появления моей младшей, Василисы, мы смотрели на нее с мужем в тихом ужасе. Такая она была страшненькая и, главное, совершенно бессмысленная. Просто докторская колбаса какая-то. Мы ее, конечно, каждый про себя сравнивали с красивой, ловкой, смешной Марусей. И я тогда мужа своего Мишу спросила на полном серьезе: «Как думаешь, мы сможем ее полюбить?»
Маруся же стала своей в доску с первого взгляда. Она так была похожа на меня реакциями, что я испытывала первобытный, мужской по большей части, кайф - узнавать в маленьком человечке себя. Но я, наверное, неудачный пример.
Конференция «Приемный ребенок» сайта 7ya.ru - чуть ли не самый главный ресурс по усыновлению. Там всегда самые свежие новости, самые трогательные истории и много-много ссылок на фотографии детей. Я читаю конференцию уже три года и свидетельствую - никакая статистика по усыновлению, никакие аналитические записки не дают такого полного представления о ситуации. Я именно там нашла своего ребенка, оттуда узнала, что усыновителей становится больше. Полгода, кажется, назад там появилось сообщение с названием «Не смогла принять». Писала женщина, которая полгода прожила с приемной дочкой, эти полгода стали для нее кромешным адом, девочка казалась ей какой-то не такой, не своей, странной. Слава Богу, ребенка не вернули обратно в детский дом, ему, к счастью, нашли новую семью. Тут, я думаю, не нужно ничего комментировать.
Лариса с проблемой принятия справилась. Сережа уже пять лет дома. И по интернет-дневнику, который ведет Лариса, видно, что они большие друзья.
Про Иркутск
Это будет самая короткая глава. Те самые обещанные пара фраз про Иркутск. Дело в том, что по данным программы «Детский вопрос» ситуация в Иркутской области с брошенными детьми - критическая.
Для Сибири этот вопрос стоит особенно остро. Там детей усыновляют меньше всего. В Иркутской области домой забирают -двух-трех человек в год. В Иркутске же все особенно плохо. В домах ребенка просто нет мест.
Это несмотря на то, что их уже восемь, почти каждый год открывают новый.
Поэтому дети, отказники, попросту лежат в детской больнице. Это значит, что они не ходят гулять, им негде ползать, когда они научаются это делать, негде играть. Весь день, всю жизнь они проводят в маленькой больничной кроватке. В Ивано-Матренинской детской клинической больнице иногда одновременно лежат до 160 отказников.
Усыновлять из другого города очень просто. Иногда проще даже, чем найти ребенка в Москве. Можно позвонить в передачу «Детский вопрос», которая сейчас активно помогает иркутским детям-сиротам, там все расскажут. Телефон: 956-15-14.
Теперь впору ответить на простой вопрос - почему? Почему люди идут в неприятные казенные заведения, пробиваются через чиновничьи кордоны, берут чужих детей в дом, терпят неудобства и психологический дискомфорт. Зачем люди это делают. Зачем это сделала я. Но я на этот вопрос отвечать не буду. Не стану же я объяснять, зачем мне потребовалось рожать мою младшую дочь Васю.
Фотографии, как водится, позже
Мода на детей
Приемные дети появились в семьях главы Чечни Рамзана Кадырова, актера Алексея Серебрякова, телеведущей Светланы Сорокиной. О людях, создавших моду на усыновление, сами о том не подозревая, - Вера Шенгелия, мама приемной дочери Маруси
Я была бы рада, если бы писать эту статью мне не пришлось. Было бы здорово жить в стране, где про женщин, принявших чужих детей, не пишут в журналах. Не пишут же о миллионах женщин, «решившихся» на роды.
Мне бы не хотелось, чтобы словосочетание «мода на усыновление» вообще появлялось на свет. Потому что мода подразумевает что-то временное, преходящее, сегодня есть, завтра - нет. Мне бы не хотелось писать о моде на усыновление еще и потому, что в России по-прежнему более 250 тысяч детей находятся в казенных стенах. Нет ажиотажа, нет очередей. Разве это мода?
Будем считать, что я пишу это потому, что героини моей статьи, к сожалению, остаются героинями и в общем смысле. Ну, и еще ради пары фраз об Иркутске.
Про Нелли
Есть такие телепередачи, в которых показывают обезумевших родителей, распоясавшихся детей и опытных нянь, которые первых и вторых приводят в чувство. Я начинаю рыдать, как только появляется заставка. Потому что мне ужасно жаль родителей. Ни в художественной литературе, ни в кино не принято показывать, до чего может довести умилительный шестимесячный бутуз, когда у него, например, режутся зубы и он два дня напролет ноет на одной ноте. Или если ребенок, как моя дочь Маруся, научился прикидываться глухим. Причем именно в тех случаях, когда я произношу особенно важную назидательную фразу. Я стараюсь, исполняю родительский долг, а она - чево, мам? И так раз по пять, пока я не пойму, наконец, что она все прекрасно слышит и просто дурачится.
Я это все к тому, что Мария Брейтбург в некотором смысле - мой кумир. У нее трое детей, которых она растит одна.
Мария Брейтбург знала, что возьмет приемного ребенка, еще когда была юной девушкой. Но не знала, как это будет. Мария вышла замуж, у нее появился сын Ким, потом - во втором браке - сын Алеша. Все это время Мария продолжала думать о приемном ребенке, даже начинала собирать документы, но как-то не складывалось.
Потом Мария развелась со вторым мужем. И вскоре тяжело заболела. Она написала мне о том периоде жизни так: «Я поняла, что не сверну гор, не заработаю всех денег, не открою новых планет. Я просто человек. Обычный. Так пусть я хоть чем-то сгожусь для этого мира. Я стала просить Бога так, как могла, просто словами, чтобы он отвел от меня страшный диагноз. Я знала, что я буду делать, если диагноз не подтвердится». Диагноз не подтвердился. Мария собрала документы и пошла искать свою дочь.
Поиски не были легкими. Ей просто не давали смотреть детей. «Я не считала, сколько опек я обо-шла, - написала она мне в электронном письме. - Во многих говорили: «У нас нет детей здоровых, тем более - девочек от года до трех». Некоторые опеки выдавали направление на ребенка, но в самом доме ребенка главврач мне грубо говорила, что ребенка нет, он в больнице. Или что ребенок болен тяжело «и не имеет смысла его смотреть».
Наконец Марии удалось выбить направление на семимесячную девочку. Мария приехала, увидела ее и поняла, что ей это не по силам. Напомню, если кто вдруг ждал другой развязки: у Марии уже было два сына, младшему было три, она работала и училась.
Это важный момент. На форумах, посвященных усыновлению, много обсуждается, этично ли выбирать ребенка. Некоторые говорят - это ж не рынок, чтобы вертеть, разглядывать со всех сторон, мой - не мой. Некрасиво как-то. Некоторые рассказывают, как ездили, смотрели, и все было не то, а потом, наконец, екнуло. Так и пишут - «екнуло», это такой усыновительский сленг. Про этичность можно долго спорить, единой точки зрения нет даже среди специалистов. На сайте innewfamily.ru, главного оракула усыновителей, все же советуют не торопиться и искать ребенка хотя бы схожего темперамента. Вероятно, чтобы хоть как-то облегчить адаптацию.
В моем случае все эти соображения не сработали бы. Я бы так и осталась без ребенка. Я до сих пор помню всех одногруппников моей дочери Маруси. Всегда грустный Алеша (уже усыновлен), худенькая Любаша (удочерена), беленькая, в кудряшках Маша (удочерена), Олежик (усыновлен), Валя (удочерена), Нина (переведена в детский дом), Филипп (у него ВИЧ-инфекция, до сих в специализированном доме ребенка). Как бы я, интересно, выбирала, если бы пришла не за своей дочерью Марусей, про которую сразу для се6я решила, что возьму.
С темпераментом вообще получилось смешно. Первый раз я увидела свою дочь в крошечной раздевалке дома ребенка. Ей нездоровилось, она не поднимала глаз, сидела не двигаясь и с остервенением сосала палец. Я посадила ее к себе на колени. Она как-то обмякла и мгновенно заснула. Мы просидели так больше часа. Я тогда подумала, что дети - это просто и очень приятно. И представила, как я буду, например, смотреть телевизор, а Маруся будет вот так лежать у меня на коленях. Потом мы будем гулять за ручку, я буду накрывать ее одеяльцем, целовать перед сном, выключать свет и заниматься своими делами. Вышло все иначе. Моей дочери потребовалось четыре дня, чтобы освоиться, обнаглеть и начать носиться как метеор с утра до вечера. За два прошедших года нам ни разу не удалось посидеть, обнявшись, перед телевизором, потому что даже мультики она смотрит, не переставая скакать по дивану.
Марии Брейтбург, к счастью, больше уже никого выбирать не пришлось. Свою будущую дочь она увидела на фотографии в интернете, получила на нее направление и забрала домой. А еще не так давно фотографии детей были секретной информацией.
Про Моду
Нынешнюю моду на усыновление объясняют многими факторами: тем, что растет цена на баррель, и тем, что государственная пропаганда - в частности, сайт usynovite.ru - стала хоть сколько-то внятной. Оптимисты говорят еще что-то про гражданское общество. Я же расскажу об очень простом и очень эффективном приеме, благодаря которому многие дети уже в семьях.
Несколько лет назад некоторые органы опеки (из московских - в первую очередь Сокольнический и Краснопресненский) разрешили вывешивать фотографии детей в интернете. Это сработало так, как не работало, кажется, ничего прежде. Одно дело знать, что где-то есть дети-сироты, даже представлять себе, что живется им несладко. Другое дело -видеть их лица. Лицо конкретного ребенка - глаз, нос, кудряшки. Ребенок ничей. На место фотографий усыновленных детей теперь принято помещать рисунок солнышка и надпись: «Ребенок нашел семью».
Когда Брейтбург первый раз увидела свою дочку живьем, она расплакалась, сказала, что заберет, и повела в игровую комнату. Там они играли в «покажи, что у тебя в кармане». Мария показала фотоаппарат, а двухлетняя Нелли - свои сокровища. Среди них была пуговка, которую девочка вложила в ладонь своей будущей маме. Подарила, то есть. Мария потом написала: «Вот этот миг, казалось бы, такой простой, такой незаметный, миг, когда вместе с пуговкой тебе дают в руки доверие, а может быть, жизнь. Как будто она подтвердила то, что я нашла ее, и она дождалась меня».
Маленькая Нелли все умела - сама ела, сама относила грязную посуду в раковину, сама застилала кровать. Зато она не знала некоторых простых вещей. Например, что свет можно включать и выключать. Это типично для детей из детских домов - быть совсем самостоятельными в бытовом смысле и, например, не знать, где у медвежонка нос. Моей Марусе было чуть больше года, когда она появилась у нас дома. Она могла сама есть ложкой, вытирать рот салфеткой, относить грязную тарелку в раковину, одеваться, брать ведерко и вставать у входной двери. Моя мама (которая до пяти моих лет в буквальном смысле вытирала мне попу) просто молча выходила из комнаты. Не могла смотреть.
Дальше про Брейтбургов неинтересно рассказывать. Потому что счастливые семьи - ну, вы сами знаете. Прошел год. Киму сейчас одиннадцать, Алеше - четыре, Нелли - три. Они не расстаются, души друг в друге не чают, и даже привыкания какого-то особенно трудного у них не было. Мария не замужем, но говорит, что обязательно выйдет. У меня, говорит, сейчас больше шансов. Она права. Женщина, у которой все хорошо, не может не нравиться.
Мария закончила медицинский колледж и с апреля начнет принимать роды.
Каждый день она будет смотреть, как на свет появляются дети. Мария знает, что однажды не заберут домой ребенка, которому она поможет появиться на свет. В каждом роддоме такое случается. «Наверное, именно так в нашей семье станет еще на одного человека больше, - говорит она, - я хочу много детей».
Про Алешу
Кате Копыловой в опеке сразу сказали, чтобы она шла домой и глупостями не занималась. Я их, кстати, отчасти понимаю. Кате тогда было 20 лет, ее мужу Дмитрию - 27. И у них уже был полуторагодовалый сын Семен.
В районных органах опеки и попечительства почти всегда говорят одно и то же. Что дети-сироты все больные, что у усыновителей блажь, что «даст Бог еще своего, что тогда, приемного назад понесете?», что генетика, что наследственность, что в тринадцать начнет пить и воровать. От неожиданности очень обижаешься. Ждешь, что тебе скажут - как хорошо, у нас столько детей без родителей!
Я вдруг ощутила, какая это все ерунда (а это действительно ерунда -пара-тройка неприятных фраз, в итоге разрешение все равно дают), когда в пятисотый, что ли, раз шла сдавать баночку с мочой в женскую консультацию. Я тогда была беременна младшей дочерью Васей, была ужасно холодная зима, машина плохо заводилась, огромное мое пузо с трудом умещалось за руль, я все время хотела спать, но каждый понедельник в восемь утра нужно было сдавать эту чертову баночку. А кроме баночки был еще токсикоз, невозможность спать на животе, сами роды, в конце концов. Что по сравнению с этим месяц бумажной волокиты, необходимой для того, чтобы моя приемная дочь Маруся оказалась дома?
Теперь мне даже кажется, что хорошо, что они там неприветливы, хорошо, что они говорят всю эту галиматью про генетику, хорошо, что пугают и не обнадеживают. Это в своем роде экзамен. Не стоит жалеть тех, кто на нем срезался. Кроме того, это еще дополнительное время -чтобы пожить немножко со своим решением.
Катя и Дима страшилок не испугались, стали собирать документы, Катя рассматривала фотографии детей-сирот в интернете. Увидела фотографию Алеши - понравился. Чем понравился - не знает.
Катя немногословна, от нее не дождешься душещипательных подробностей. Я думаю, не потому, что она о них умалчивает, а просто потому, что они для нее не существуют. Вот, например, Катя говорит, что будь на месте Алеши любой другой брошенный мальчик, он бы ей тоже в итоге понравился. И тоже стал бы для них с Димой родным, каким стал для них Алеша.
Он жил в Ивановском доме ребенка, ему было чуть больше двух лет. Копыловы собрали документы и приехали к нему. Он им очень, очень понравился. Но оказалось, что у Алеши диагноз - неокончательный тест на ВИЧ. Надеюсь, что вы не успели подумать - какой кошмар, бедный ребенок. Потому что, если подумали, то, значит, моему любимому Виктору Крейдичу еще работать и работать.
Про Крейдича рассказать важно. Это сейчас в Москве можно увидеть щиты, пропагандирующие усыновление детей с диагнозом ВИЧ. А еще несколько лет назад чуть ли не единственным, кто пытался что-то про это объяснять, был Виктор Крейдич, главврач специализированного Дома ребенка No7. Воспитанники Крейдича - дети женщин с ВИЧ-инфекцией. Это не значит, что дети больны сами. Да, анализы показывают у них наличие антител, но в большинстве случаев эти антитела -материнские. Но из-за них детям ставят диагноз - неокончательный тест на ВИЧ. По российским законам диагноз нельзя снимать до трех лет, и с таким диагнозом дети практически лишены шанса попасть в семью, потому что большинство усыновителей приходят за детьми до трех лет.
Виктор Крейдич стал рассказывать про этот нестрашный диагноз везде, где его готовы были слушать. В эфире передачи «Детский вопрос», кото-рая выходит на радио «Россия» и благодаря которой сотни детей уже живут в семьях. На курсах усыновителей. В интернете. У моей дочери Маруси тоже был такой диагноз. Последний анализ мы сдали пол-года назад - абсолютно здоровый ребенок.
Копыловы диагноза тоже не испугались. Алеша оказался дома, но привыкал тяжело. Он просыпался по ночам и плакал. Долго, навзрыд, до рвоты. Катя по несколько раз за ночь брала его на руки, качала, как качают младенцев. Своего папу Диму он ужасно боялся - такое часто случается. Работники домов ребенка в большинстве своем женщины - поварихи, нянечки, воспитательницы. Мужчин приемные дети, пока не привыкнут, воспринимают как инопланетных чудовищ - с ужасом. Для семьи Копыловых это был сложный период. Но к проблемам в этой семье относятся спокойно, их медленно, планомерно решают. Без истерик. Может быть, потому, что Копыловы спортсмены. Катя и Дима оба - парашютисты.
«Может, поэтому мы и захотели приемного ребенка, - улыбается Катя, - нам, спортсменам, нельзя тренировки пропускать. А то беременности, роды… »
Через полгода Алеша с папой подружился. И спать стал так же крепко, как Семен. Как положено домашним детям.
Про Cережу
Когда пять лет назад моя героиня Лариса стала искать своего будущего ребенка, в интернете на тему усыновления было шаром покати. Лариса услышала о брошенных детях от девушки, с которой вместе занималась шейпингом. Ее история стала одной из первых публичных и для многих - очень важной. Я читала ее рассказ об усыновлении на том же innewfamily.ru, когда сама только начинала собирать бумажки, и была очень признательна ей за откровенность.
Я могла цитировать ее слова по памяти: «В первый год у меня были жуткие минуты отчаяния. Сережу не обижала, но из последних сил держала себя в руках. Иногда хотелось покончить разом со всем. Еду в машине и думаю: «Чуть руль влево - и все». Старалась не подходить к открытому окну. Лишь год спустя я смогла по-настоящему полюбить его, без слов понимать, чувствовать его боль своим сердцем».
Сейчас Сереже восемь лет, из которых пять он провел дома. Лариса замужем, у нее две взрослые дочери -20 и 21 года. Когда Сережа переступил порог их дома, самой Ларисе было за сорок. «Не понимаю, почему женщины моего возраста не берут детишек из домов ребенка. Ведь собственные выросли, рожать уже поздно, а еще полжизни впереди! Не понимаю», - удивляется Лариса. Она вообще очень трезво и практично смотрит на многие вещи.
Пока готовили документы, Лариса часто приходила к Сереже в детский дом. Со многими детьми играла, дружила. Маленькую Таню помнит до сих пор. «Танечка заглядывала мне в глаза, а однажды спросила: «А вы не можете меня взять домой?» Как позже я узнала, девочку брали, а потом опять вернули в детский дом», - вспоминает Лариса.
Такая история есть, наверное, у каждого, кто хоть раз был в доме ребенка. Можно пройти сколько угодно курсов для усыновителей, прочитать миллион книг о преодолении адаптации, но есть момент, к которому невозможно подготовится. Брошенные дети навсегда остаются твоей проблемой. Моя Маруся уже почти два года дома, мне не нужны, вроде, никакие советы, я не ищу дочку или сына, но каждую неделю я захожу на какой-нибудь интернет-форум по усыновлению, хожу по ссылкам и рассматриваю детские лица. Ну и рыдаю, конечно.
Лариса привезла Сережу домой. И поняла, что не умеет его любить. Вот что писала она в своем дневнике, когда Сережа уже два года как был дома: «Родить ребенка и стать приемной матерью - две большие разницы. Потому что зачать в любви, выносить, любя его уже в утробе, пройти муки родов, выкормить, поднять с первых дней - это одно. А полюбить чужое тебе дитя, несчастное, брошенное, одинокое, но ЧУЖОЕ так, чтобы оно стало ТВОЕ, - это другое. В первом случае нас гонит инстинкт. Во втором - это большая ДУХОВНАЯ работа, это ответственность - совсем иная, нежели перед биологическим дитем». Об этом говорила мне и Катя, мама Алеши и Семена: «Родить очень просто. А вот перед усыновлением нужно очень хорошо подумать, оценить свои силы. Сможешь ли принять».
Про это в «Школе приемных родителей», которая уже не первый год работает в Москве под эгидой общественной организации «Приют детства», рассказывают в первую очередь. Безусловное принятие родных детей объясняют в первую очередь физиологией - гормоны, девять месяцев совместного существования, роды, выброс эндорфинов после родов.
Любовь к приемному ребенку приходится создавать. Понятное дело, что никто не ждет от ребенка благодарности, но часто все-таки ожидания от усыновления оказываются далеки от реальности. Усыновитель - взрослый, все понимает, взял ребенка из плохой жизни в хорошую. Приемный ребенок - маленький, органы, ответственные за любовь и ласку, у него атрофированы, вдруг он оказывается в жизни, где все непривычно и незнакомо. Нужно время, чтобы получить от него отдачу.
Я лично про это проблему ничего не знаю. Я как-то не по-женски устроена в этом смысле. Помню, как через полчаса после появления моей младшей, Василисы, мы смотрели на нее с мужем в тихом ужасе. Такая она была страшненькая и, главное, совершенно бессмысленная. Просто докторская колбаса какая-то. Мы ее, конечно, каждый про себя сравнивали с красивой, ловкой, смешной Марусей. И я тогда мужа своего Мишу спросила на полном серьезе: «Как думаешь, мы сможем ее полюбить?»
Маруся же стала своей в доску с первого взгляда. Она так была похожа на меня реакциями, что я испытывала первобытный, мужской по большей части, кайф - узнавать в маленьком человечке себя. Но я, наверное, неудачный пример.
Конференция «Приемный ребенок» сайта 7ya.ru - чуть ли не самый главный ресурс по усыновлению. Там всегда самые свежие новости, самые трогательные истории и много-много ссылок на фотографии детей. Я читаю конференцию уже три года и свидетельствую - никакая статистика по усыновлению, никакие аналитические записки не дают такого полного представления о ситуации. Я именно там нашла своего ребенка, оттуда узнала, что усыновителей становится больше. Полгода, кажется, назад там появилось сообщение с названием «Не смогла принять». Писала женщина, которая полгода прожила с приемной дочкой, эти полгода стали для нее кромешным адом, девочка казалась ей какой-то не такой, не своей, странной. Слава Богу, ребенка не вернули обратно в детский дом, ему, к счастью, нашли новую семью. Тут, я думаю, не нужно ничего комментировать.
Лариса с проблемой принятия справилась. Сережа уже пять лет дома. И по интернет-дневнику, который ведет Лариса, видно, что они большие друзья.
Про Иркутск
Это будет самая короткая глава. Те самые обещанные пара фраз про Иркутск. Дело в том, что по данным программы «Детский вопрос» ситуация в Иркутской области с брошенными детьми - критическая.
Для Сибири этот вопрос стоит особенно остро. Там детей усыновляют меньше всего. В Иркутской области домой забирают -двух-трех человек в год. В Иркутске же все особенно плохо. В домах ребенка просто нет мест.
Это несмотря на то, что их уже восемь, почти каждый год открывают новый.
Поэтому дети, отказники, попросту лежат в детской больнице. Это значит, что они не ходят гулять, им негде ползать, когда они научаются это делать, негде играть. Весь день, всю жизнь они проводят в маленькой больничной кроватке. В Ивано-Матренинской детской клинической больнице иногда одновременно лежат до 160 отказников.
Усыновлять из другого города очень просто. Иногда проще даже, чем найти ребенка в Москве. Можно позвонить в передачу «Детский вопрос», которая сейчас активно помогает иркутским детям-сиротам, там все расскажут. Телефон: 956-15-14.
Теперь впору ответить на простой вопрос - почему? Почему люди идут в неприятные казенные заведения, пробиваются через чиновничьи кордоны, берут чужих детей в дом, терпят неудобства и психологический дискомфорт. Зачем люди это делают. Зачем это сделала я. Но я на этот вопрос отвечать не буду. Не стану же я объяснять, зачем мне потребовалось рожать мою младшую дочь Васю.
Фотографии, как водится, позже