Клиническая русофобия - вот характеристика настроений шведского общества перед Первой мировой, если судить по СМИ и публичным дискуссиям. Впрочем, что дискуссии, когда матери в этой стране пугали детей не просто медведем, а именно «русским медведем».
В 1905 году Рудольф Челлен, один из «отцов геополитики», выпустил книгу «Великие державы», где рефреном звучала идея о «морских окнах», которые жаждет получить Россия. Империя, по мнению шведских геополитиков, страдает маникакальным желанием омыть сапоги в океане. А поскольку на Дальнем Востоке ее жестко обломили японцы, то остался Атлантический вариант - через северную Швецию и Норвегию к Нарвику, еще одному потенциальному «городу русской славы».
Рудольф Челлен.
В 1912 году брошюра знаменитого путешественника Свена Хедина «Слово предостережения» вышла 800-тысячный тиражом - это в стране с населением 5 млн. (В 1914-м. аккурат перед войной выйдет его «Второе предостережение» - уже миллионном экземпляров, что означало, что его прочитали в каждой семье).
Свен Хедин.
О чем же предостерегал Хедин? «Великая держава никогда не удовольствуется единственной бедной гаванью на побережье, гаванью, висящей на конце длинной железнодорожной линии, протянутой по малонаселенному захолустью», - это он о Мурманске. Чем Нарвик принципиально лучше - дорогу туда тянуть нужно через не самую зажиточную в мире Лапландию - не очень понятно. Впрочем, в паранойе логики искать не приходится, а это было похоже именно на паранойю.
Например, в 1907 году императорское правительство ввело в Финляндии всеобщее избирательное право. Зачем? «Чтобы создать наилучшую почву для расслабляющих партийных схваток, где различные группы думают лишь о том, чтобы выцарапать друг другу глаза и где страстные схватки совершенно затмевают великую, действительную - внешнюю опастность», - раскрывает коварство царя Хедин. А в конечном итоге чтобы «уничтожить буфер и перенести казачью границу» к шведским рубежам.
Или строительство Мурманской железной дороги - оно шведскими газетами рассматривалось не иначе как «снотворное средство для Швеции», усыпляющее бдительность Стокгольма перед последним рывком империи к Нарвику.
Для них придумали специальный термин - «активисты», шумная группа, поставившая целью втянуть страну в войну и попытаться второй раз войти в великодержавную реку за счет создания Скандинавской империи (наподобие Германской) или на худой конец возвращении Финляндии и присоеденения Нарвика (транзит шведских товаров через него ежегодно обходился в 45 млн. крон). Впрочем, были и такие, кто готов был влиться в Германский рейх на условиях Баварии.
«Шведы могут быть вполне спокойны только тогда, когда германский флот войдет в Финский залив, а столицей России станет Москва», - писал Челлен (ох, не зарекался бы он насчет Москвы). «Борьба германцев есть борьба против низшей расы, против несчастных детей мрака и против государственнйо системы, которая коренится в некультурности», - это еще задолго до Гитлера вещал Эрнст Лильедаль. Масла в огонь подливали эмигранты-финдляндцы. В одной из их статей утверждалось, что Финляндия за последние 10 лет потеряла 1,5 млн. человек (при населении в 3.5 млн.). «Угнетение финского народа является величайшим преступлением в мировой истории», и если бы тогда в ходу был термин «геноцид», он несомненно был бы применен.
«Активистам» удалось раскачать даже крестьянство, из которого обычно лишней кроны не выжмешь - в феврале 1914-го фермеры устроили грандиозный «крестьянский марш» в Стокгольм, требуя увеличить расходы на оборону. В результате пал либеральный кабинет, и хотя военный бюджет от этого не сильно вспух, деньги, например, на строительство трех броненосцев типа «Швеция» собрали по подписке.
Конечно, не все разделяли взгляды Хедина и Челлена. Например газета «Социал-демократ» (орган одноименной партии) и либеральная «Дагенс нюхетер» неизменно критиковали означенных русофобов. «Правые нанесли изданием брошюры Хедина шведской промышленности гораздо больше вреда, чем сами в состоянии исправить», писала «Дагенс нюхетер». А классик шведской литературы Август Стриндберг заявлял: «Все беды, пережитые Швецией, и которые еще предстоит пережить - происходят по милости своих Карлов XII». В «Дагенс нюхетер», кстати, русскому военно-морскому агенту Сташевскому удалось подкупить второго редактора, который, даром что был женат на финке, склонялся к русофильской партии.
Но 90% шведских газет, как с удовлетворением доносил австро-венгерский посол, были дружественно настроены к Центральным державам. В декабре 1914-го Сташевский докладывал из Стокгольма: «Военная партия Швеции, пользуясь печатью, постепенно выигрывает почву, и к апрелю война более чем вероятна».
Что Швеция - более чем вероятный противник, это русский Генштаб предусматривал еще до войны, предполагая высадку 6 пехотных и кавалерийской дивизии в Финляндии. (О симпатих шведской армии говорят такие цифры: в годы войны в Германию и Австро-Венгрию на стажировку съездили 148 шведских офицеров, в Антанту - 6). Настроения же русских моряков были таковы, что в августе 1914-го командующий Балтийским флотом адмирал Эссен по собственной инициативе направился к шведским берегам, намереваясь ультимативно потребовать от шведского флота перейти в Карлскрону и не высовывать оттуда носа в течении войны. В случае отказа - открыть огонь. Ставка успела окоротить адмирала в последний момент.
Шведский крейсер "Фульгиа" имел все шансы
быть потопленным Эссеном в августе 1914-го.
И все-таки Швеция не вступила в войну. Ни в 1914-м, ни в 1915-м - на пике успехов германцев, ни в 1918-м, когда русский фронт окончательно развалился. Еще до войны русский посланник Неклюдов докладывал: «Шведское дворянство питается воспоминаниями времен Карла XII и Густва III. Трудно представить себе, как жива здесь память о Нарве и Полтаве, о Гангуте и Гогланде, о походах Кульнева и Барклая де Толли. Шведское дворянство… мечтает о создании такого войска. которое при благоприятных обстоятельствах дало бы потомкам Левенгауптов и Горнов добрый случай вынуть из ножен старые заржавевшие палаши… Но рядом с ними окрепли и другие течения. Швеция все больше становится страной промышленною. Влиятельные капиталисты и финансовые деятели - сторонники нейтралитета и даже антимилитаристы».
И хотя доля России в шведском импорте в начале войны составляла всего 3,46% - этого хватило, чтобы газетная русофобия не превратилась в русофобию политическую. В ходе войны шведская пресса постепенно прозревала. «Шведам не следует забывать. Что германцы - самые трудные и беспощадные конкуренты на мировом рынке». «Становится горько, что весь этот необычайный риск [разрыва с Антантой] создан горстью воинственных дураков, которые не ведают, что творят».
И вообще оказалось, что шум, поднятый «активистами», никак не соответствует их реальному весу в шведской политике. За время войны дважды менялись правительства, но курс на нейтралитет все они выдерживали очень четко.
Провал русофобской агитации лучше всего, пожалуй, объясняют строки из записки российского торгового агента в Скандинавии Русинова: «Устройство личных дел и приобретение известных жизненных удобств, но без особго напряжения ума и без подрыва здоровья - вот заметная места каждого шведа, принадлежащего по рождению к классу среднего дворянства, чиновничества или зажиточной буржуазии. Если идеал молодого американца - миллионы долларов, то цели шведа гораздо скромнее: спокойная, респектабельная жизненная рамка и налаженный, неутомительный темп работы».
Раскрутить такой народ на большую войну с соседом трудновато. По крайней мере «активисты» с этой задачей не справились.