Литературное обозрение: Эдип и его дядя.
There is a certain type of critic who when reviewing a work of fiction keeps
dotting all the i's with the author's head.
-- В. В. Набоков, Strong Opinions
Продолжим изучение книжной полки, но сначала обратимся к всплывшей недавно истории мистера Купера. Загадочный угон самолёта тридцатипятилетней давности есть, разумеется, лишь безыскусное зеркальное отражение „Восточного экспресса“ Агаты Кристи: полное отсутствие следов, так же как и их чрезмерная обильность, указывают на то, что следы эти оставлены не индивидуумом, а либо богом (лишённым всяких атрибутов, и обладающим каждым из них), либо коллективом (имитирующим божество). Жанр детектива предполагает очевидный выбор.
Возвращаясь, разрешите представить вам Джоанну Морган (род. 1959, Оттава), и её книгу Solving Nabokov's Lolita Riddle (Sydney: Cosynch Press, 2005 ISBN 0 646 43913 8). Учёный этот труд ставит своей целью доказать, что в тексте Лолиты скрыта загадка, причём поразительным образом только одна. Более того, ту же загадку Набоков на протяжении всей жизни ретранслировал через своё творчество, используя ускользающий код анаграмм и якобы случайных опечаток и оговорок.
To make, цитируя Пнина, a long story short, согласно Дж. Морган, в 1911 году двенадцатилетний Владимир Набоков был совращён сорокасемилетним Василием Ивановичем Рукавишниковым - братом его отца про прозвищу Дядя Рука (Uncle Ruka), неизвестно почему оставившим Набокову своё огромное состояние. Именно поэтому Долорез Хейз (т.е. Лолите), которая в этом зеркальном мире есть gender-disguised образ Набокова-мальчика, двенадцать лет, когда её встречает сорокасемилетним Гумберт-Гумберт. Именно поэтому главного героя Bend Sinister зовут Адам Круг (почему? Да потому что это, якобы, анаграмма от Uncle Ruka!). Интересны в книге, однако, не поразительные откровения (включающие в себя, помимо прочего, утверждения о том, Набоков не только и сам был педофилом, но и плохо относился к Достоевскому за то, что тот.... ха-ха-ха, несколько однообразно, не так ли?), а аргументация, используемая для их доказательства.
Почему, к примеру, Набоков, явно и активно насмехавшийся над Фрейдом, выбрал фрейдистский код для передачи столь критически важного сообщения? Этому противоречию даётся два (никак не согласованных) объяснения. Согласно первому, набоковское неприятие психоанализа есть проявление классической „блокады“, т.е. стремления удалить источник раздражения (в данном случае воспоминание о способе кодировки) из сознания, в том числе и из сознания общественного. Здесь психоанализ проявляет одну черту характерную для всех идеологий большого стиля: они всеобъемлющи и тотальны до такой степени, что включают в себя и своё отрицание. Марксист считает, что критика марксизма есть следствие распада классовой структуры буржуазного общества, христианин объяснит неверие происками лукавого, а феминист сочтёт насмешку над дорогими ему бреднями проявлением патриархальности. Поглощение отрицания. Запомним.
Второе объяснение утончённее: Набоков-де отрицательно относился не к самому психоанализу, а к теории „эдипова комплекса“. Тут г-жа Морган излагает содержание книжки Jeffrey Moussaieff Masson The Assault on Truth: Freud's Suppression of the Seduction Theory. Как известно, изначально, до эдипова комплекса, Фрейд придерживался т.н. „теории совращения“: во время лечения больных истерией (ещё со времён его совместной работы с Шарко), он обнаружил, что если продолжать сеансы психоанализа достаточно долго, то рано или поздно у всех пациенток вскрываются подавленные воспоминания о совращении отцом в раннем детстве. Согласно Массону и Морган, Фрейд отказался от теории совращения из-за страха неприятия со стороны своих коллег, и заменил её более нейтральной теорией эдипова комплекса (очевидная ерунда: эдипов комплекс был встречен в штыки, как, впрочем, и психоанализ в целом).
Здесь налицо типичный пример феминистского hijacking, т.е. переписывания истории некоего события с целью вписать его в контекст „борьбы“. Согласно традиционной версии, Фрейд отказался от теории совращения, осознав, что воспоминания о совращении есть результат трансфера, т.е. переноса ощущений и эмоций с объекта воспоминаний на терапевта (грубо говоря, пациент стремится говорить, то, что, как ему кажется, врач хочет услышать). Здесь проглядывает ещё одна неожиданная параллель между психоанализом и христианством: для коррекции результатов неизбежного трансфера Фрейд установил порядок, согласно которому, каждый врач, начинающий практиковать психоанализ, должен быть проанализирован своим наставником, который в свою очередь был проанализирован и т.д., вплоть до Фрейда. В христианской же церкви, для посвящения в сан требуется пройти обряд рукоположения, т.е. прямого физического контакта с посвящающим, образующего цепь, тянущуюся до ...
Пришла пора для нашего стандартного вопроса: кого напоминает фея Моргана? Другого комментатора, страстно желавшего разглядеть в комментируем тексте следы своей истории (также вымышленной) и своей травмы. Того, кто ради этого желания готов уничтожить и текст, и самого автора, живущего в нём. Того, кто сказал:
for better or worse, it is the commentator who has the last word.
CHARLES KINBOTE
Не замечательно ли, что автор, при помощи романа, в котором он не оставляет никаких следов, смог построить ловушку в которую неизбежно и покорно попадают стада леммингов будущего, прорубающих через текст просеку своей интерпретации, только для того, чтобы оказаться в камере с зеркальными стенами, проиграв отсутвующему, мертвому, молчащему писателю на своём собственном поле поглощения отрицания? Вспомним.
Ах да, прежде чем опять возникнет предположение, что я мадам Морган вместе с её книжкой выдумал (точнее, переписал из рассказа Эзры Паунда, напечатанного в знаменитом из-за своего официального отсутствия октябрьском номере журнала „Юность“, за 1971-й год, где он был опубликован вместе со стихами Парсниппа), вот.