(151) Н. С. Лесков Леди Макбет Мценского уезда
"....- Чего это вы так радуетесь? -- спросила Катерина Львовна свекровых приказчиков.
-- А вот, матушка Катерина Ильвовна, свинью живую вешали, -- отвечал ей старый приказчик.
-- Какую свинью?
-- А вот свинью Аксинью, что родила сына Василья да не позвала нас на крестины, -- смело и весело рассказывал молодец с дерзким красивым лицом, обрамленным черными как смоль кудрями и едва пробивающейся бородкой.
Из мучной кади, привешенной к весовому коромыслу, в эту минуту выглянула толстая рожа румяной кухарки Аксиньи.
-- Черти, дьяволы гладкие, -- ругалась кухарка, стараясь схватиться за железное коромысло и вылезть из раскачивающейся кади.
-- Восемь пудов до обеда тянет, а пихтерь сена съест, так и гирь недостанет, -- опять объяснил красивый молодец и, повернув кадь, выбросил кухарку на сложенное в угле кулье. Баба, шутливо ругаясь, начала оправляться.
-- Ну-ка, а сколько во мне будет? -- пошутила Катерина Львовна и, взявшись за веревки, стала на доску.
-- Три пуда семь фунтов, -- отвечал тот же красивый молодец Сергей, бросив гирь на весовую скайму. -- Диковина!
-- Чему же ты дивуешься?
-- Да что три пуда в вас потянуло, Катерина Ильвовна. Вас, я так рассуждаю, целый день на руках носить надо -- и то не уморишься, а только за удовольствие это будешь для себя чувствовать.
-- Что ж я, не человек, что ли? Небось тоже устанешь, -- ответила, слегка краснея, отвыкшая от таких речей Катерина Львовна, чувствуя внезапный прилив желания разболтаться и наговориться словами веселыми и шутливыми.
-- Ни боже мой! В Аравию счастливую занес бы, -- отвечал ей Сергей на ее замечание.
-- Не так ты, молодец, рассуждаешь, -- говорил ссыпавший мужичок. -- Что есть такое в нас тяжесть? Разве тело наше тянет? тело наше, милый человек, на весу ничего не значит: сила наша, сила тянет -- не тело!..."
-- А вот, матушка Катерина Ильвовна, свинью живую вешали, -- отвечал ей старый приказчик.
-- Какую свинью?
-- А вот свинью Аксинью, что родила сына Василья да не позвала нас на крестины, -- смело и весело рассказывал молодец с дерзким красивым лицом, обрамленным черными как смоль кудрями и едва пробивающейся бородкой.
Из мучной кади, привешенной к весовому коромыслу, в эту минуту выглянула толстая рожа румяной кухарки Аксиньи.
-- Черти, дьяволы гладкие, -- ругалась кухарка, стараясь схватиться за железное коромысло и вылезть из раскачивающейся кади.
-- Восемь пудов до обеда тянет, а пихтерь сена съест, так и гирь недостанет, -- опять объяснил красивый молодец и, повернув кадь, выбросил кухарку на сложенное в угле кулье. Баба, шутливо ругаясь, начала оправляться.
-- Ну-ка, а сколько во мне будет? -- пошутила Катерина Львовна и, взявшись за веревки, стала на доску.
-- Три пуда семь фунтов, -- отвечал тот же красивый молодец Сергей, бросив гирь на весовую скайму. -- Диковина!
-- Чему же ты дивуешься?
-- Да что три пуда в вас потянуло, Катерина Ильвовна. Вас, я так рассуждаю, целый день на руках носить надо -- и то не уморишься, а только за удовольствие это будешь для себя чувствовать.
-- Что ж я, не человек, что ли? Небось тоже устанешь, -- ответила, слегка краснея, отвыкшая от таких речей Катерина Львовна, чувствуя внезапный прилив желания разболтаться и наговориться словами веселыми и шутливыми.
-- Ни боже мой! В Аравию счастливую занес бы, -- отвечал ей Сергей на ее замечание.
-- Не так ты, молодец, рассуждаешь, -- говорил ссыпавший мужичок. -- Что есть такое в нас тяжесть? Разве тело наше тянет? тело наше, милый человек, на весу ничего не значит: сила наша, сила тянет -- не тело!..."