Пара слов о жадности и относительности ценности денег
«Чтобы не вступать в бой, маршал велел нам выступить в полночь 5 декабря. Мы шли по большой дороге из Минска на Сморгонь. Ночью мы нагнали Главный штаб итальянского вице-короля, который ещё не выступил дальше, и нам пришлось ждать на морозе, пока он не очистит квартиры. Затем нам сказали, что еще не продвинулись фургоны с трофеями, взятыми из Москвы, как, например, крест Ивана Великого и другие вещи из Кремля. И мы опять должны были ждать. Обиднее всего, что часть этих вещей все равно погибла в непродолжительном времени в пути, а их остаток около Вильно.»
(командующий баденского контингента Великой армии генерал-майор Вильгельм Хохберг)
Прекрасная ситуация - голодный и одетый не по сезону арьергард спешит убраться из Молодечно, к которому подошла Третья Западная армия, но ему приходиться ждать, пока не пройдут обозы с награбленным добром. Великая армия умирает в буквальном смысле слова, солдаты падают и замерзают, но золото упорно тащат на запад.
А в это же время:
"Солдат вытащил из кармана кусок русского черного хлеба с кулак и стал с жадностью есть. Офицер с удивлением увидал хлеб и предложил за него гренадеру пятифранковую монету. «Нет», - ответил солдат, вонзая зубы в жесткий хлеб с такой яростью, словно лев в добычу. - «Умоляю, продай мне твой хлеб, вот 10 франков». - «Нет, нет, нет!» - и хлеб уменьшился вдвое. «Я умираю, спаси мне жизнь, вот 20 франков». Тогда гренадер с диким видом откусил еще кусок; он взял 20 франков и отдал остаток хлеба, считая торг невыгодным."
(начальник штаба 1-го армейского корпуса бригадный генерал Луи Франсуа Лежен)
«Между Ошмянами и Медниками, последней станцией к Вильно, заметил я , в боку несколько от дороги, 5 фур с запряженными лошадьми, кои при сильной пальбе моей из орудий, не успев быть ввезены на небольшой пригорок, остались брошены, и как бывших в запряжке фурах по тройке тощих лошадей никто не понукал везть на скользкий пригорок, то они и стояли преспокойно на одном месте; между тем из колонн, стоявших впереди этих фур на небольшой возвышенности, где выстроился неприятель, бегали беспрестанно к этим открытым фурам по несколько человек и, становясь на колеса их, вынимали что-то; сначала подумал я, что это патроны, и имея того более надобность стеречь движение неприятельское впереди меня, оставил их пока без внимания, но когда поверхность сражения уже была значительно на нашей стороне, я снова стал всматриваться в эту нескончаемую беготню, и тогда не усомнился, что это патронные фуры. Взяв орудия на передки, разделил я батарею пополам и велел старшему офицеру подскакать с первою половиною к колоннам, на дороге стоящим, на картечный выстрел, сам с другой частью сделал тоже влево к самым фурам, и сняв около их с передков, не дал опомниться колонне, стоявшей напротив, заехал ей почти во фланг; этим быстрым движением моим, о котором уговорился я еще прежде с командиром Павлоградского гусарского полка князем Жеваховым, ударившим вместе со мною, французы были сбиты, и фуры и возвышенность впереди их с несколькими орудиями достались нам.
Скомандовав вперед на передки, чтоб догонять неприятеля, я заглянул в фуры и увидел все бочонки с золотом, и в 3 фурах по одному такому разбитому, из которых, вероятно, бегавшие французы и набивали себе карманы. Приставив тут же караул, одного из своих унтер-офицеров и 4 рядовых и столько же гусар, сказал гусарскому штабс-ротмистру Штенгеру, чтоб он распорядился немедленно отвозом этих фур в Медники к авангардному командиру генерал-майору Чаплицу, сам поскакал подстреливать врага.
К ночи прогнав французов чрез Медники, авангард остановился там поздно уже ночевать, и как несколько изб только в целом местечке оставались несгоревшими, и те были без крыш, следственно, корму никакого не было, то и послал я офицера отыскать Чаплица и спросить у него, не могу ли я надеяться получить откуда-либо сена или соломы для корма лошадей, которые весьма истощали, имея на большом таком переходе во весь день дело с неприятелем.»
(Командир 13-й конной артиллерийской роты, капитан Арнольди)
А это человек, непосредственно ответственный за доставку фургонов:
«9 декабря в полночь я был уже только в 2 лье от города. Мой фургон, запряженный 7 лошадьми, продвигался довольно хорошо. Я встретил одного из моих товарищей Каб . . . из Байонны, который был остановлен в дороге. Он мне сказал, что его фургон, загруженный 2 000 000 золота, завяз в снегу по ступицу, что в течение ночи, не получая ниоткуда помощи, он не имел возможности выбраться из этого затруднительного положения; он очень просил меня остаться с ним. Я имел в перспективе Вильно, хороший обед и теплую комнату; мне оставалось всего 3 часа до достижения цели. Выбор был труден, и я готов был, думаю, продолжать с вой путь, когда главный казначей, вмешавшись очень кстати и сознавая всю важность того, чтобы не бросать 2 000 000 золота, стал меня просить и умолять составить надежную компанию моему товарищу. Эта просьба равнялась приказанию, и я остался…
…С наступлением утра представилось нам печальное зрелище. Наши люди так же, как и старый сапёр, исчезли; из 13 наших лошадей 7 умерли; несколько трупов указывали на то, что эта ночь была смертельна для многих несчастных; один из них испустил дух так близко от нас, что его тело послужило нам точкой опоры.
Утром люди и лошади были присланы нам из Вильно; фургон, В котором было 2 000 000, был вытащен из снега и поставлен на дорогу. Он дошел до места назначения. Это был, я думаю, единственный фургон, вошедший в Данциг. Мой фургон остался на месте. Он был ограблен по очереди французами и казаками. Один из наших товарищей, выехавший нам навстречу, дал мне белого хлеба и сырых сосисок; и я понял, что можно насытиться белым хлебом и сырыми сосисками.»
(Батист Дюверже)
И снова Хохберг, пятью днями позже цитаты в начале:
«10 декабря был сильный холод. В 4 часа утра я был с маршалом [Виктором] и, поговорив с ним, двинулся к городским воротам. Употребив громадные усилия, я, наконец, вышел из города, проложив себе путь через большую толпу. Вскоре после этого я услыхал грохот пушек: русские атаковали Вильно. В версте от города, около одного из Понарских холмов, я вновь увидал печальную картину бедствий, которые так часто повторялись во время этого несчастного похода. Здесь у подножия холма собрались дезертиры, фургоны, экипажи, артиллерия, всякого рода багаж и, наконец, императорские фургоны с 10 000 000 и остаткам и московских трофеев. Все экипажи старались перегнать друг друга и первыми добраться до вершины; в это же время верховые и пешие сновали между ними, стараясь добраться до той же цели. Лошади были плохо подкованы, и несчастные животные не могли везти тяжелый груз по скользкой дороге. Они истощал и свои силы, падали на землю, и большая их часть не могла уже подняться. Из-за этого беспорядок все больше и больше усиливался и происходили невероятные вещи. Здесь валялись раскрытые сундуки, и около них суетились их владельцы, желавшие хоть что-нибудь спасти, там грабили фургоны с золотом. Солдаты влезали для этого на колеса, но, толкаемые идущими вслед за ними, падал и вниз головой. Я видел, как люди падали под тяжестью мешков с золотом, и проходившие мимо самым бесстыдным образом обращались с ними.»
А вот та же ситуация глазами рядового бельгийского солдата:
«10 декабря мы вышли из Вильно. В одном лье от этого города находится гора, которая тогда была покрыта льдом и представляла непреодолимое препятствие экипажам. Повозки, перевозившие раненых или больных офицеров, пушки, ящики, господские экипажи, наконец, фургоны с казной, трофеи, взятые в Москве, русские знамена, столовая посуда маршалов - все это было брошено. Трудно представить себе, какие богатства были покинуты у подножия этой горы; русские окончили их разграбление, начатое французами.
На мою долю я мог бы и меть мешок с золотом, содержавший 50 000 в наполеондорах, но я нашел вес е го слишком тяжелым и удовольствовался несколькими пригоршнями этого золота, которые я положил в карманы моих панталон. Вечером мои бедра были ими почти ободраны, и я хотел было их выбросить, но, найдя женский чепчик, я положил в него мое золото и повесил его себе на шею, тщательно завязав шнурки чепчика."
Истинный Папандополо.
А на десерт один из вероятных первоисточников легенды о утопленном в Березине «кладе Наполеона»:
«Перед переездом на другой берег, занятый вскоре нашими войсками, маршал Ней поручил мне охрану повозок с казначейством Главного штаба, в которых находилось около 4 млн франков золотом, причем приказал везти повозки через мост, предназначенный для тяжестей и орудий. Несмотря на доводы мои об опасности такой переправы, маршал не изменил своего приказания, и я должен был повиноваться. Мне пришлось вступить на мост в числе последних с арьергардом маршала Виктора. Главное начальство и маршалы находились уже на другой стороне, порядок окончательно исчез; приказаний никто не слушал, и артиллерия с тяжелыми орудиями стала переправляться вместе с нами. В это время вдали стали уже показываться казачьи пики; давка сделалась ужасная. Повозки наши не доехали до середины моста, как последний проломился под тяжестью орудий и ящиков, и вместе с ним стали падать в воду люди, лошади, повозки и орудия. Сбитый с коня, едва удержавшись от падения, увлекаемый напором толпы, я должен был вернуться на этот берег, где нас вскоре окружила толпа казаков. Недолго пришлось бы мне защищаться, если бы человек в генеральской форме не остановил казаков, предложив нам сдаться. Это был сам Платов, которому, таким образом, многие из нас обязаны были спасением жизни.»
(Записано К. А. Военским со слов
лейтенанта 2-го гусарского полка 3-го армейского корпуса Жана Батиста Николя Савена
(в России Савин Николай Андреевич) (17.4.1768, Руан - 29.11.1894, Саратов))
Действительно ли он прожил 126 лет и был ли свидетелем описанной сцены, да и вообще служил ли в Великой армии - большой вопрос. Нестыковок в его рассказах более чем предостаточно.
Сводная запись темы Наполеоника (оглавление)