Поэма "Кундалини". Парад-алле иллюстраций
"Битлз" для меня начался с двух песен: "Хэлп" и "Элеанор Ригби". Сегодня шёл на работу под кавер "Элеанор Ригби" в исполнении Рэя Чарльза.
Возможно, что каверы я даже слышал чаще оригиналов. Но изначальная музыка от этого только выигрывала.
L
мы дети раскопок и топок,
траншей, деревянных коробок,
трухи медальона, глазниц,
божниц и слепого каприза,
муки и бульона ленд-лиза,
вагонных и бортпроводниц.
мы дети рассказов о главном,
застывшие в воздухе плавном,
никто никуда не идёт,
торчит одинокая вышка,
как галстук, и в пятнах манишка,
и в музыке - несколько нот.
долина полна ацетона,
мы дети пера и центона,
простуд, уводящих в чуму,
скребём черновую палитру,
как пастырь с викарием митру,
но выскребем холод и тьму.
мы знаем отца или деда,
мы помним, что наша победа -
ни нам, ни кому не нужна,
и наш факультет - это вещи,
и только количество трещин
спасает от вечного сна.
хватило ли чуда для нищих,
чтоб вновь зацвело пепелище,
какие взойдут семена? -
как ссылка на дикое поле,
ломается зеркалом воля,
и островом плачет жена.
мы дети сомнительных правил -
так савлом останется павел,
сгорит под смолою кора,
вскипает, как перхоть, эпоха,
и пепел смывается плохо,
как будто горело - вчера.
LI
Но где же лекарство от страха? -
Насквозь пропотела рубаха,
Повсюду валежник, осот...
Всего-то - медвежье урчанье,
И ты, нарушая молчанье,
Бежишь от духовных высот.
А, может быть - вот оно, счастье? -
Когда настигает ненастье,
Но близок спасительный кров,
И дышишь, как лошадь в запале,
И скорбь мировую - украли,
И мир не настолько суров
И низменен, чтобы расстаться,
Деревья! - не надо оваций -
Почудилось, мишка отстал...
Сейчас костерок у речушки,
Уснуть, хоть стреляют из пушки,
Вернуться в высокий астрал...
( мир плотен, и краски полотен
играют оттенками сотен
восходов, закатов, цветов,
приходят звериным дыханьем,
небес нестерпимым смерканьем,
коричневой верностью вдов)
(с) Илья Будницкий
Возможно, что каверы я даже слышал чаще оригиналов. Но изначальная музыка от этого только выигрывала.
L
мы дети раскопок и топок,
траншей, деревянных коробок,
трухи медальона, глазниц,
божниц и слепого каприза,
муки и бульона ленд-лиза,
вагонных и бортпроводниц.
мы дети рассказов о главном,
застывшие в воздухе плавном,
никто никуда не идёт,
торчит одинокая вышка,
как галстук, и в пятнах манишка,
и в музыке - несколько нот.
долина полна ацетона,
мы дети пера и центона,
простуд, уводящих в чуму,
скребём черновую палитру,
как пастырь с викарием митру,
но выскребем холод и тьму.
мы знаем отца или деда,
мы помним, что наша победа -
ни нам, ни кому не нужна,
и наш факультет - это вещи,
и только количество трещин
спасает от вечного сна.
хватило ли чуда для нищих,
чтоб вновь зацвело пепелище,
какие взойдут семена? -
как ссылка на дикое поле,
ломается зеркалом воля,
и островом плачет жена.
мы дети сомнительных правил -
так савлом останется павел,
сгорит под смолою кора,
вскипает, как перхоть, эпоха,
и пепел смывается плохо,
как будто горело - вчера.
LI
Но где же лекарство от страха? -
Насквозь пропотела рубаха,
Повсюду валежник, осот...
Всего-то - медвежье урчанье,
И ты, нарушая молчанье,
Бежишь от духовных высот.
А, может быть - вот оно, счастье? -
Когда настигает ненастье,
Но близок спасительный кров,
И дышишь, как лошадь в запале,
И скорбь мировую - украли,
И мир не настолько суров
И низменен, чтобы расстаться,
Деревья! - не надо оваций -
Почудилось, мишка отстал...
Сейчас костерок у речушки,
Уснуть, хоть стреляют из пушки,
Вернуться в высокий астрал...
( мир плотен, и краски полотен
играют оттенками сотен
восходов, закатов, цветов,
приходят звериным дыханьем,
небес нестерпимым смерканьем,
коричневой верностью вдов)
(с) Илья Будницкий