Книга Евгении Извариной
Я рисовал эти пять работ больше полугода. Бесполезно рассказывать о том, как что-то происходит. Либо ты внутри и знаешь всё, либо ты снаружи и описание приблизительно и путано. Просто важно для самого себя сохранить некоторые комментарии по поводу ставших свободными картинок. Это не столько иллюстрации, сколько вариации на тему мира Евгении Викторовны.
В каждой моей картинке, почти независимо от меня, присутствуют какие-либо буквы или то, что может их замещать (иероглифы, смысловые знаки, резы). Здесь на кувшинках, составляющих поверхность воды, проступили якобы-хантыйские узоры. Реально что-то значащих иероглифов среди нет. Возьмётся переводить знающий человек, вроде Аники Петкевич, а там медведь с крабьими клешными изображён или бобёр с девятью лисьими хвостами. Сплошной Лавкрафт, а не Русский север. Да и солнечная девочка среди подобных орнаментов вызывает стойкое ощущение, что это не где-то в нашем времени и в нашем пространстве... Пройдёт пару веков, мигрирующая диаспора хантов, поклоняющихся Дагону, осядет в районе ЮАР, будут играть песни из репертуара Бака Бейонд и бить птеродактилей из фазеров. Вот тогда у них и будут радужные носороги и бегемоты с шипами на спине.
За что я люблю стихи Евгении Викторовны? Очень странный риторический вопрос... За что я люблю свет солнца или чистую воду? Когда читаешь отобранное в книгу, то появляется ощущение, что эти стихи ты знаешь с детства, они были всегда, и будут.
У меня никогда не получалось сложить самолётик, чтобы он летел долго-долго. Пролетит метра три и уткнётся носом в землю. По сути, эта картинка возникла из того, что однажды декабрьским вечером Татьяна складывала из моих черновиков самолётики и запускала под потолок. Они кружились встык вокруг лампочки и никак не могли приземлиться: всё было недостойно их посадки. И пришлось срочно нарисовать для них небо. Пражское вполне подошло. Ночное. С клубящимся в предгрозовых облаках ликом Ночной Хранительницы города. Не знаю её имя. Есть только взгляд, только ощущение её присутствия в атмосфере. И самолётики один за другим стали падать на лист формата А3, уходить сквозь дребезжащую плёнку реальности туда, за оборотную сторону слов, в сердце розы ветров, в необозначенные полосочки мирового дартса. Ветер в этом мире говорил не по польски, а с греческим акцентом, потому и слова Евгении Викторовны записаны греческим алфавитом. Шум стоял очень сильный, некоторые звуки сбились, но разобрать порывы ветра пока ещё возможно: "...здесь даже ветер с колыбели, не гладит, а ерошит волосы, чтобы не плакали, а пели..." Дальше читайте сами.
Именно этот рисунок у меня связан с предполагаемым названием книги "Времени родник". Директор фирмы, в которой я работаю, искусствовед и специалист по народным ремёслам, считает его моей лучшей работой. А я не могу судить о первенстве: они все мои, каждая часть меня и при этом исходит не из моего опыта, а из соприкосновения меня с чем-то, что меня больше. Не боль, мгновения слияния разумов, нечто вроде того, что делал получеловек-полуволканин Спок в "Звёздном пути", прикасаясь большим пальцем правой руки к подбородку, указательным - к наружной части левой ноздни, а средним и безымянным - к левому виску того, с чьим разумом он сливался. Этот рисунок лежит сразу в двух мирах. Старый человек (мужчина или женщина - не важно) сидит на верху горы, а Белая Богиня за его/её спиной плывёт в глуби океана. Воду составляют буквы, частично взятые из алфавита Максы Фрай (вроде бы книга "Гнёзда Химер"), которыми записан большой текст Евгении Викторовны. Этот рисунок я делал два с половиной месяца, потому я не помню текст, который я записал, он существует в виде чистой энергии, как вязь кельтских орнаментов - два с половиной месяца заботы и любви.
А вот этот рисунок - самый любимый у Татьяны. Он очень Крапивинский (верней, Стерлиговский). На нём ничего не записано, никакой информации, кроме утренней свежести, подросткового безграничного счастья и насмешни независимого человека над любой цивилизацией. Даже посреди абсолютной помойки и разрухи любящее сердце не горит глуше. Радость жизни всегда зашкаливает.
Фоном этой, в чём-то финальной, работы послужил алфавит, разработанный Андреем Юрьевичем Санниковым для современного русского языка. Алфавит называется НОМ и содержит 3 буквы и 2 знака. Всё остальное складывается из их соединения или разъятия. Записано стихотворение: "По законам равенства и братства..." Модели - одна из Челябинска - Александра, другая - из Новоуральска - Елена. Ключевое слово - "ИГРА": самое серьёзное из всех человеческих занятий.
Такое ощущение, что я до сих пор не пришёл в себя после этих работ. Очень хотелось бы начать рисовать нечто новое, но разум желает отоспаться. И следуя советам Гойи, его лучше в этом состоянии лишний раз не трогать. А то полезут медведи с крабьими клешнями.
В каждой моей картинке, почти независимо от меня, присутствуют какие-либо буквы или то, что может их замещать (иероглифы, смысловые знаки, резы). Здесь на кувшинках, составляющих поверхность воды, проступили якобы-хантыйские узоры. Реально что-то значащих иероглифов среди нет. Возьмётся переводить знающий человек, вроде Аники Петкевич, а там медведь с крабьими клешными изображён или бобёр с девятью лисьими хвостами. Сплошной Лавкрафт, а не Русский север. Да и солнечная девочка среди подобных орнаментов вызывает стойкое ощущение, что это не где-то в нашем времени и в нашем пространстве... Пройдёт пару веков, мигрирующая диаспора хантов, поклоняющихся Дагону, осядет в районе ЮАР, будут играть песни из репертуара Бака Бейонд и бить птеродактилей из фазеров. Вот тогда у них и будут радужные носороги и бегемоты с шипами на спине.
За что я люблю стихи Евгении Викторовны? Очень странный риторический вопрос... За что я люблю свет солнца или чистую воду? Когда читаешь отобранное в книгу, то появляется ощущение, что эти стихи ты знаешь с детства, они были всегда, и будут.
У меня никогда не получалось сложить самолётик, чтобы он летел долго-долго. Пролетит метра три и уткнётся носом в землю. По сути, эта картинка возникла из того, что однажды декабрьским вечером Татьяна складывала из моих черновиков самолётики и запускала под потолок. Они кружились встык вокруг лампочки и никак не могли приземлиться: всё было недостойно их посадки. И пришлось срочно нарисовать для них небо. Пражское вполне подошло. Ночное. С клубящимся в предгрозовых облаках ликом Ночной Хранительницы города. Не знаю её имя. Есть только взгляд, только ощущение её присутствия в атмосфере. И самолётики один за другим стали падать на лист формата А3, уходить сквозь дребезжащую плёнку реальности туда, за оборотную сторону слов, в сердце розы ветров, в необозначенные полосочки мирового дартса. Ветер в этом мире говорил не по польски, а с греческим акцентом, потому и слова Евгении Викторовны записаны греческим алфавитом. Шум стоял очень сильный, некоторые звуки сбились, но разобрать порывы ветра пока ещё возможно: "...здесь даже ветер с колыбели, не гладит, а ерошит волосы, чтобы не плакали, а пели..." Дальше читайте сами.
Именно этот рисунок у меня связан с предполагаемым названием книги "Времени родник". Директор фирмы, в которой я работаю, искусствовед и специалист по народным ремёслам, считает его моей лучшей работой. А я не могу судить о первенстве: они все мои, каждая часть меня и при этом исходит не из моего опыта, а из соприкосновения меня с чем-то, что меня больше. Не боль, мгновения слияния разумов, нечто вроде того, что делал получеловек-полуволканин Спок в "Звёздном пути", прикасаясь большим пальцем правой руки к подбородку, указательным - к наружной части левой ноздни, а средним и безымянным - к левому виску того, с чьим разумом он сливался. Этот рисунок лежит сразу в двух мирах. Старый человек (мужчина или женщина - не важно) сидит на верху горы, а Белая Богиня за его/её спиной плывёт в глуби океана. Воду составляют буквы, частично взятые из алфавита Максы Фрай (вроде бы книга "Гнёзда Химер"), которыми записан большой текст Евгении Викторовны. Этот рисунок я делал два с половиной месяца, потому я не помню текст, который я записал, он существует в виде чистой энергии, как вязь кельтских орнаментов - два с половиной месяца заботы и любви.
А вот этот рисунок - самый любимый у Татьяны. Он очень Крапивинский (верней, Стерлиговский). На нём ничего не записано, никакой информации, кроме утренней свежести, подросткового безграничного счастья и насмешни независимого человека над любой цивилизацией. Даже посреди абсолютной помойки и разрухи любящее сердце не горит глуше. Радость жизни всегда зашкаливает.
Фоном этой, в чём-то финальной, работы послужил алфавит, разработанный Андреем Юрьевичем Санниковым для современного русского языка. Алфавит называется НОМ и содержит 3 буквы и 2 знака. Всё остальное складывается из их соединения или разъятия. Записано стихотворение: "По законам равенства и братства..." Модели - одна из Челябинска - Александра, другая - из Новоуральска - Елена. Ключевое слово - "ИГРА": самое серьёзное из всех человеческих занятий.
Такое ощущение, что я до сих пор не пришёл в себя после этих работ. Очень хотелось бы начать рисовать нечто новое, но разум желает отоспаться. И следуя советам Гойи, его лучше в этом состоянии лишний раз не трогать. А то полезут медведи с крабьими клешнями.