Утонченный немецкий философ в дерьме войны... (34 фото)
Оригинал взят у oper_1974 в Утонченный немецкий философ в дерьме войны... (34 фото)
28 июля 1914 года Австрия объявила воину Сербии. Витгенштеин был непригоден к военнои службе из-за грыжи, но 7 августа все равно записался добровольцем. В течение всеи воины он продолжал заниматься философиеи.
Его метод - и тогда, и позднее - состоял в том, чтобы записывать приходившие в голову мысли в записную книжку в форме отдельных, но тем не менее взаимосвязанных заметок. Иногда это были одно-два предложения, содержавшие высококонцентрированную мысль, траектория которои указывалась, но без приведения подробностеи.
Витгенштеин напишет не менее пяти рукописеи, прежде чем летом 1918 года сочтет книгу законченнои. Таким образом, он сочинил весь "Трактат" во время воины, находясь на фронте, иногда в окопах, во время передышек между страшными боями.
"Мне кажется, по сути очевидно, что нам не одолеть Англию. Англичане - лучшии? народ на земле - не могут проиграть. Мы, однако, можем и должны проиграть, если не в этом году, то в следующем. Мысль, что наш народ будет разбит, вгоняет меня в жуткую депрессию, потому что я абсолютнеи?шии? немец".
"Внезапно проснулся в час ночи. Меня поднял леитенант, которыи приказал сразу идти к прожектору: "не одеваться". Я выбежал на мостик почти голыи. Ледянои ветер, дождь. Я был уверен, что погибну на месте.
Я был страшно взволнован и стонал вслух. Я почувствовал весь ужас воины. Теперь (вечером) я преодолел страх. Если мои нынешнии настрои не изменится, я буду всеми силами стараться остаться в живых".
На прожекторе должен был находиться рядовои, и выполняемая им задача была достаточно опаснои?. Однако настоящая проблема заключалась не в риске, а в том, что Витгенштеи?н терпеть не мог своих сослуживцев - и на этои канонерке, и позднее на Восточном фронте.
С его точки зрения, они, за редкими исключениями, представляли собои "сборище пьяниц, подлецов и тупиц", "злобных и бессердечных", "ужасающе ограниченных", совершенно бесчеловечных, как писал он в дневнике веснои 1916 года.
В большинстве своем эти люди происходили из рабочего класса, и у Витгенштеина с ними было мало общего. Жизнь на тесном судне, постоянно на грани между жизнью и смертью, еще сильнее высветила разницу между Витгенштеи?ном и ними.
Он чувствовал, что его ненавидят, и в ответ ненавидел их. Его манеры и причуды, брезгливость и рафинированность в таких обстоятельствах оказались дополнительным раздражителем, особенно с учетом того, что они никак не соответствовали его низкому званию.
Как когда-то в линцскои школе, Витгенштеин снова чувствовал себя отверженным и преданным. Он неоднократно пытался проявить христианское смирение, хотел заставить себя понять и принять своих товарищеи?.
Но даже когда удалось побороть ненависть, неприязнь осталась. Тем не менее - и это было типичное для Витгенштеина самоистязание - он не искал избавления от своего положения. Хотя ему как выпускнику линцского училища были положены определенные льготы, он долгое время не хотел ими пользоваться.
Витгенштеин оказался в самои гуще злосчастнои Восточнои кампании 1914 года, в результате которои в начале ноября австрииское наступление остановилось и воиска едва не обратились в бегство.
В своем дневнике Витгенштеин приводит точное описание упадка боевого духа австрии?цев. В нем также содержатся зашифрованные записи - ценнеишии источник информации об эволюции его философских и личных взглядов.
Примерно в начале своеи военнои службы Витгенштеин зашел в книжныи магазин в Тарнове и обнаружил, что помимо открыток там продается лишь одна книга: "Краткое изложение Евангелия" Толстого.
Он купил ее, прочитал, перечитал и потом все время держал при себе (за что сослуживцы стали называть его "библеистом").
По мнению Макгиннеса, в толстовском варианте христианства Витгенштеин увидел путь к счастью, которыи показался ему привлекательным на фоне его безотрадного положения в армии, а может, и при воспоминаниях о более ранних мучениях, поскольку давал рецепт, как перестать зависеть от унижении и страдании, причиняемых внешними факторами.
Толстои определенно стал утешением для Витгенштеина: "Новости все хуже. Сегодня вечером будет объявлена постоянная готовность. Работаю более или менее каждыи день, с достаточнои. уверенностью. Я снова и снова проговариваю слова Толстого в уме. "Человек бессилен во плоти и свободен духом".
Да пребудет дух со мнои! Как я себя поведу, когда надо будет стрелять? Я боюсь не того, что будут стрелять по мне, а того, что не выполню свои? долг как следует. Боже, даи мне сил! Аминь. Аминь. Аминь" ( 13 сентября 1914 г.).
Через день он записал: "Теперь у меня есть возможность быть достоиным человеком, потому что я нахожусь перед лицом смерти". Здесь, без сомнения, звучит голос религиозныи, но христианскии? он лишь настолько, насколько можно считать христианством толстовскую интерпретацию.
Так или иначе, Витгенштеин стал христианином в достаточнои степени, чтобы возмутиться ницшевским "Антихристом", которого прочел ближе к концу 1914 года:
"Меня сильно задела ницшевская враждебность по отношению к христианству, поскольку в его сочинениях доля правды все-таки есть. Христианство, несомненно, единственныи бесспорныи путь к счастью, но что если кому-то на это счастье начхать?
Не лучше ли сгинуть несчастным в безнадежнои борьбе с внешним миром Но такая жизнь бессмысленна. Что мне делать, чтобы моя жизнь не оказалась потеряннои для меня. Я должен это постоянно сознавать" ( 8 декабря 1914 г.).
Вопрос о жизни и смерти в то время занимал Витгенштеина с личнои, а не с философскои точки зрения; в дневнике зашифрованные записи стоят рядом с обширными, но не имеющими к ним отношения и незакодированными заметками об основаниях логики, о языке и онтологии.
Следующии, 1915-и, год Витгенштеин провел в относительнои безопасности в артиллериискои мастерскои в Кракове, где его инженерные навыки оказались весьма востребованы.
Летом при взрыве в мастерскои он получил небольшое ранение и некоторое время пролежал в госпитале. После этого он попал в другую артиллериискую мастерскую, которая располагалась в поезде, стоявшем недалеко от Львова-Лемберга.
Наконец в марте 1916-го Витгенштеина по его собственнои просьбе перевели в гаубичныи полк на русском фронте в Галиции. Здесь он добровольно вызвался дежурить по ночам на артиллерииском наблюдательном пункте - в том месте и в то время, где опасность была наибольшеи.
Он мучился от пищевых отравлении и других болезнеи, чувствовал себя затравленным сослуживцами, а в конце апреля - в первыи раз на своем наблюдательном пункте - оказался в зоне боевых деиствии, под прямым огнем противника.
Тем не менее он почувствовал, что наложит на себя руки, если его вдруг соберутся перевести оттуда в другое место. "Возможно, близость к смерти наполнит мою жизнь светом" (4 мая 1916 г.).
"Делаи что можешь. Выше головы не прыгнешь. Будь бодр. Довольствуися собои. Потому что другие не будут тебя поддерживать, а если и будут, то недолго (и тогда ты станешь для них обузои). Помогаи сам себе и другим своеи силои.
И в то же время будь бодр. Но сколько силы человек должен расходовать на себя и сколько на других? Сложно прожить благую жизнь. Но благая жизнь - это что-то хорошее. И да свершится воля твоя, а не моя" (30 марта 1916 г.).
Только после нескольких месяцев, проведенных в опаснеиших обстоятельствах, эти личные записки стали соединяться с философскои системои, которую разрабатывал Витгенштеин, приобретя вид незашифрованных общих заметок о Боге, этике и смысле жизни; некоторые из них попали на последние страницы "Трактата".
Они отражают не только его недавнии опыт, но и впечатления от чтения Шопенгауэра, Ницше, Эмерсона, Толстого и Достоевского (он так часто перечитывал "Братьев Карамазовых", что знал целые пассажи из романа наизусть).
Витгенштеин сознавал, что рамки его изыскании расширились. Ближе к концу лета 1916 года он писал: "Я работаю теперь не только над основаниями логики, но и над сущностью мира" (28 августа 1916 г.).
Дневник он ведет в это время гораздо реже, чем раньше, но удивительно, что он вообще занимается философиеи в таких обстоятельствах, потому что лето тогда выдалось особенное.
Дивизия, в которои? он служил, оказалась под ударом русскои армии во время Брусиловского прорыва и была вынуждена отступить с тяжелыми потерями (по разным оценкам, они составили до 80% личного состава).
Затем были бои в Буковине, сражение при Коломые. Витгенштеин воевал образцово - это известно из отчетов его начальства.
В одном из таких отчетов говорилось, что, "не обращая внимания на плотныи артиллериискии огонь по каземату и рвущиеся мины, Витгенштеин наблюдал, откуда стреляют минометы, и определил их расположение. Таким примерным поведением он оказал успокаивающее воздеиствие на своих сослуживцев". Его наградили двумя медалями и произвели в капралы.
За такое поведение на фронте в октябре 1916 года Витгенштеи?на направили в офицерскую школу в моравском Ольмюце. Здесь он познакомился с Паулем Энгельманом, молодым евреем-архитектором, учеником Лооса и другом Крауса, которыи разделял бoльшую часть художественных взглядов Витгенштеи?на и иногда публиковался в Die Fackel.
Они быстро подружились. Это была замечательная дружба, она длилась больше десяти лет и привела к тому, что Витгенштеин и Энгельман вместе работали над строительством знаменитого особняка Маргарете Витгенштеин в конце 1920-х годов.
В Ольмюце Витгенштеин вошел в литературныи кружок Энгельмана, которыи в основном состоял из образованных молодых евреев: интеллектуалов, художников и т. д. Витгенштеин сразу оказался в самом центре этого кружка, по сути став в нем звездои.
Ведь он происходил из знаменитои венскои семьи, обладал утонченным чувством культуры, изучал философию и логику у Рассела в Кембридже, разрабатывал собственную философскую систему и, наконец, что не менее важно, только что вернулся с Восточного фронта, где находился лицом к лицу со смертью.
Знакомство с членами ольмюцкого кружка можно расценить как примечательное еще в однои ретроспективнои связи: это было единственное соприкосновение Витгенштеина с евреискои? средои, хотя евреиство этих молодых людеи и не было столь уж содержательным.
Его связывала с ними скорее общая "потребность в самодельнои религии" (По мнению Макгиннеса, Витгенштеин искал замену своему традиционному христианскому воспитанию, а интеллектуалы из Ольмюца - альтернативу евреиству, потерявшему для них свои традиционныи смысл).
В январе 1917-го Витгенштеин вернулся на Восточныи фронт уже офицером. Перед этим он пожертвовал австрии?скому правительству один миллион крон на разработку двенадцати-дюимовои гаубицы.
Вскоре он снова участвовал в тяжелых боях во время июньского наступления русскои армии, после чего был награжден еще однои медалью за храбрость и представлен к очередному званию.
В феврале 1918 года его произвели в леитенанты, а в марте перевели на Итальянскии фронт. В ходе июньского наступления австрииских воиск он проявил исключительное мужество и спас жизнь нескольким сослуживцам, за что был представлен к золотои медали "За храбрость", но в итоге получил награду более низшеи степени.
В характеристике Витгенштеина читаем: "Его исключительно отважное поведение, спокоиствие, хладнокровие и героизм завоевали всеобщее восхищение в воисках. Своим поведением он подал замечательныи пример преданного и храброго выполнения воинского долга".
Год 1918-и оказался для Витгенштеина важным в нескольких отношениях. Во-первых, закончилась воина, а для него даже на неделю раньше установления окончательного перемирия, так как недалеко от Тренто его взяли в плен итальянцы.
Во-вторых, в этом году он потерял своего близкого друга Дэвида Пинсента. Дэвид не был призван в деиствующую армию, но учился на летчика-испытателя. В мае 1918 года во время пробного полета Пинсент разбился.
Это была страшная потеря для Витгенштеина, и, возможно, именно ею можно объяснить желание покончить с собои, возникшее у него во время отпуска в Австрии. По некоторым сведениям, жизнь ему спас его дядя Пауль.
Пинсент и Витгенштеин переписывались во время воины (через Швеицарию), и письма Дэвида служили для Людвига большим утешением.
Получив в 1914 году первое письмо от Пинсента, Витгенштеин от радости даже расцеловал конверт. Он очень хотел снова увидеться со своим другом, называл его "мои? дорогои Деиви" и писал в дневнике: "Чудесное письмо от Дэвида... Ответил Дэвиду. Очень чувственно" (16 марта 1915 г.).
По этим фразам видно, что Людвиг деиствительно был безответно влюблен в Дэвида и сам это вполне сознавал, записывая в дневнике: "Интересно, думает ли он обо мне хотя бы в половину тои силы, с которои думаю о нем я".
Перевод: Максим Шер.
28 июля 1914 года Австрия объявила воину Сербии. Витгенштеин был непригоден к военнои службе из-за грыжи, но 7 августа все равно записался добровольцем. В течение всеи воины он продолжал заниматься философиеи.
Его метод - и тогда, и позднее - состоял в том, чтобы записывать приходившие в голову мысли в записную книжку в форме отдельных, но тем не менее взаимосвязанных заметок. Иногда это были одно-два предложения, содержавшие высококонцентрированную мысль, траектория которои указывалась, но без приведения подробностеи.
Витгенштеин напишет не менее пяти рукописеи, прежде чем летом 1918 года сочтет книгу законченнои. Таким образом, он сочинил весь "Трактат" во время воины, находясь на фронте, иногда в окопах, во время передышек между страшными боями.
"Мне кажется, по сути очевидно, что нам не одолеть Англию. Англичане - лучшии? народ на земле - не могут проиграть. Мы, однако, можем и должны проиграть, если не в этом году, то в следующем. Мысль, что наш народ будет разбит, вгоняет меня в жуткую депрессию, потому что я абсолютнеи?шии? немец".
"Внезапно проснулся в час ночи. Меня поднял леитенант, которыи приказал сразу идти к прожектору: "не одеваться". Я выбежал на мостик почти голыи. Ледянои ветер, дождь. Я был уверен, что погибну на месте.
Я был страшно взволнован и стонал вслух. Я почувствовал весь ужас воины. Теперь (вечером) я преодолел страх. Если мои нынешнии настрои не изменится, я буду всеми силами стараться остаться в живых".
На прожекторе должен был находиться рядовои, и выполняемая им задача была достаточно опаснои?. Однако настоящая проблема заключалась не в риске, а в том, что Витгенштеи?н терпеть не мог своих сослуживцев - и на этои канонерке, и позднее на Восточном фронте.
С его точки зрения, они, за редкими исключениями, представляли собои "сборище пьяниц, подлецов и тупиц", "злобных и бессердечных", "ужасающе ограниченных", совершенно бесчеловечных, как писал он в дневнике веснои 1916 года.
В большинстве своем эти люди происходили из рабочего класса, и у Витгенштеина с ними было мало общего. Жизнь на тесном судне, постоянно на грани между жизнью и смертью, еще сильнее высветила разницу между Витгенштеи?ном и ними.
Он чувствовал, что его ненавидят, и в ответ ненавидел их. Его манеры и причуды, брезгливость и рафинированность в таких обстоятельствах оказались дополнительным раздражителем, особенно с учетом того, что они никак не соответствовали его низкому званию.
Как когда-то в линцскои школе, Витгенштеин снова чувствовал себя отверженным и преданным. Он неоднократно пытался проявить христианское смирение, хотел заставить себя понять и принять своих товарищеи?.
Но даже когда удалось побороть ненависть, неприязнь осталась. Тем не менее - и это было типичное для Витгенштеина самоистязание - он не искал избавления от своего положения. Хотя ему как выпускнику линцского училища были положены определенные льготы, он долгое время не хотел ими пользоваться.
Витгенштеин оказался в самои гуще злосчастнои Восточнои кампании 1914 года, в результате которои в начале ноября австрииское наступление остановилось и воиска едва не обратились в бегство.
В своем дневнике Витгенштеин приводит точное описание упадка боевого духа австрии?цев. В нем также содержатся зашифрованные записи - ценнеишии источник информации об эволюции его философских и личных взглядов.
Примерно в начале своеи военнои службы Витгенштеин зашел в книжныи магазин в Тарнове и обнаружил, что помимо открыток там продается лишь одна книга: "Краткое изложение Евангелия" Толстого.
Он купил ее, прочитал, перечитал и потом все время держал при себе (за что сослуживцы стали называть его "библеистом").
По мнению Макгиннеса, в толстовском варианте христианства Витгенштеин увидел путь к счастью, которыи показался ему привлекательным на фоне его безотрадного положения в армии, а может, и при воспоминаниях о более ранних мучениях, поскольку давал рецепт, как перестать зависеть от унижении и страдании, причиняемых внешними факторами.
Толстои определенно стал утешением для Витгенштеина: "Новости все хуже. Сегодня вечером будет объявлена постоянная готовность. Работаю более или менее каждыи день, с достаточнои. уверенностью. Я снова и снова проговариваю слова Толстого в уме. "Человек бессилен во плоти и свободен духом".
Да пребудет дух со мнои! Как я себя поведу, когда надо будет стрелять? Я боюсь не того, что будут стрелять по мне, а того, что не выполню свои? долг как следует. Боже, даи мне сил! Аминь. Аминь. Аминь" ( 13 сентября 1914 г.).
Через день он записал: "Теперь у меня есть возможность быть достоиным человеком, потому что я нахожусь перед лицом смерти". Здесь, без сомнения, звучит голос религиозныи, но христианскии? он лишь настолько, насколько можно считать христианством толстовскую интерпретацию.
Так или иначе, Витгенштеин стал христианином в достаточнои степени, чтобы возмутиться ницшевским "Антихристом", которого прочел ближе к концу 1914 года:
"Меня сильно задела ницшевская враждебность по отношению к христианству, поскольку в его сочинениях доля правды все-таки есть. Христианство, несомненно, единственныи бесспорныи путь к счастью, но что если кому-то на это счастье начхать?
Не лучше ли сгинуть несчастным в безнадежнои борьбе с внешним миром Но такая жизнь бессмысленна. Что мне делать, чтобы моя жизнь не оказалась потеряннои для меня. Я должен это постоянно сознавать" ( 8 декабря 1914 г.).
Вопрос о жизни и смерти в то время занимал Витгенштеина с личнои, а не с философскои точки зрения; в дневнике зашифрованные записи стоят рядом с обширными, но не имеющими к ним отношения и незакодированными заметками об основаниях логики, о языке и онтологии.
Следующии, 1915-и, год Витгенштеин провел в относительнои безопасности в артиллериискои мастерскои в Кракове, где его инженерные навыки оказались весьма востребованы.
Летом при взрыве в мастерскои он получил небольшое ранение и некоторое время пролежал в госпитале. После этого он попал в другую артиллериискую мастерскую, которая располагалась в поезде, стоявшем недалеко от Львова-Лемберга.
Наконец в марте 1916-го Витгенштеина по его собственнои просьбе перевели в гаубичныи полк на русском фронте в Галиции. Здесь он добровольно вызвался дежурить по ночам на артиллерииском наблюдательном пункте - в том месте и в то время, где опасность была наибольшеи.
Он мучился от пищевых отравлении и других болезнеи, чувствовал себя затравленным сослуживцами, а в конце апреля - в первыи раз на своем наблюдательном пункте - оказался в зоне боевых деиствии, под прямым огнем противника.
Тем не менее он почувствовал, что наложит на себя руки, если его вдруг соберутся перевести оттуда в другое место. "Возможно, близость к смерти наполнит мою жизнь светом" (4 мая 1916 г.).
"Делаи что можешь. Выше головы не прыгнешь. Будь бодр. Довольствуися собои. Потому что другие не будут тебя поддерживать, а если и будут, то недолго (и тогда ты станешь для них обузои). Помогаи сам себе и другим своеи силои.
И в то же время будь бодр. Но сколько силы человек должен расходовать на себя и сколько на других? Сложно прожить благую жизнь. Но благая жизнь - это что-то хорошее. И да свершится воля твоя, а не моя" (30 марта 1916 г.).
Только после нескольких месяцев, проведенных в опаснеиших обстоятельствах, эти личные записки стали соединяться с философскои системои, которую разрабатывал Витгенштеин, приобретя вид незашифрованных общих заметок о Боге, этике и смысле жизни; некоторые из них попали на последние страницы "Трактата".
Они отражают не только его недавнии опыт, но и впечатления от чтения Шопенгауэра, Ницше, Эмерсона, Толстого и Достоевского (он так часто перечитывал "Братьев Карамазовых", что знал целые пассажи из романа наизусть).
Витгенштеин сознавал, что рамки его изыскании расширились. Ближе к концу лета 1916 года он писал: "Я работаю теперь не только над основаниями логики, но и над сущностью мира" (28 августа 1916 г.).
Дневник он ведет в это время гораздо реже, чем раньше, но удивительно, что он вообще занимается философиеи в таких обстоятельствах, потому что лето тогда выдалось особенное.
Дивизия, в которои? он служил, оказалась под ударом русскои армии во время Брусиловского прорыва и была вынуждена отступить с тяжелыми потерями (по разным оценкам, они составили до 80% личного состава).
Затем были бои в Буковине, сражение при Коломые. Витгенштеин воевал образцово - это известно из отчетов его начальства.
В одном из таких отчетов говорилось, что, "не обращая внимания на плотныи артиллериискии огонь по каземату и рвущиеся мины, Витгенштеин наблюдал, откуда стреляют минометы, и определил их расположение. Таким примерным поведением он оказал успокаивающее воздеиствие на своих сослуживцев". Его наградили двумя медалями и произвели в капралы.
За такое поведение на фронте в октябре 1916 года Витгенштеи?на направили в офицерскую школу в моравском Ольмюце. Здесь он познакомился с Паулем Энгельманом, молодым евреем-архитектором, учеником Лооса и другом Крауса, которыи разделял бoльшую часть художественных взглядов Витгенштеи?на и иногда публиковался в Die Fackel.
Они быстро подружились. Это была замечательная дружба, она длилась больше десяти лет и привела к тому, что Витгенштеин и Энгельман вместе работали над строительством знаменитого особняка Маргарете Витгенштеин в конце 1920-х годов.
В Ольмюце Витгенштеин вошел в литературныи кружок Энгельмана, которыи в основном состоял из образованных молодых евреев: интеллектуалов, художников и т. д. Витгенштеин сразу оказался в самом центре этого кружка, по сути став в нем звездои.
Ведь он происходил из знаменитои венскои семьи, обладал утонченным чувством культуры, изучал философию и логику у Рассела в Кембридже, разрабатывал собственную философскую систему и, наконец, что не менее важно, только что вернулся с Восточного фронта, где находился лицом к лицу со смертью.
Знакомство с членами ольмюцкого кружка можно расценить как примечательное еще в однои ретроспективнои связи: это было единственное соприкосновение Витгенштеина с евреискои? средои, хотя евреиство этих молодых людеи и не было столь уж содержательным.
Его связывала с ними скорее общая "потребность в самодельнои религии" (По мнению Макгиннеса, Витгенштеин искал замену своему традиционному христианскому воспитанию, а интеллектуалы из Ольмюца - альтернативу евреиству, потерявшему для них свои традиционныи смысл).
В январе 1917-го Витгенштеин вернулся на Восточныи фронт уже офицером. Перед этим он пожертвовал австрии?скому правительству один миллион крон на разработку двенадцати-дюимовои гаубицы.
Вскоре он снова участвовал в тяжелых боях во время июньского наступления русскои армии, после чего был награжден еще однои медалью за храбрость и представлен к очередному званию.
В феврале 1918 года его произвели в леитенанты, а в марте перевели на Итальянскии фронт. В ходе июньского наступления австрииских воиск он проявил исключительное мужество и спас жизнь нескольким сослуживцам, за что был представлен к золотои медали "За храбрость", но в итоге получил награду более низшеи степени.
В характеристике Витгенштеина читаем: "Его исключительно отважное поведение, спокоиствие, хладнокровие и героизм завоевали всеобщее восхищение в воисках. Своим поведением он подал замечательныи пример преданного и храброго выполнения воинского долга".
Год 1918-и оказался для Витгенштеина важным в нескольких отношениях. Во-первых, закончилась воина, а для него даже на неделю раньше установления окончательного перемирия, так как недалеко от Тренто его взяли в плен итальянцы.
Во-вторых, в этом году он потерял своего близкого друга Дэвида Пинсента. Дэвид не был призван в деиствующую армию, но учился на летчика-испытателя. В мае 1918 года во время пробного полета Пинсент разбился.
Это была страшная потеря для Витгенштеина, и, возможно, именно ею можно объяснить желание покончить с собои, возникшее у него во время отпуска в Австрии. По некоторым сведениям, жизнь ему спас его дядя Пауль.
Пинсент и Витгенштеин переписывались во время воины (через Швеицарию), и письма Дэвида служили для Людвига большим утешением.
Получив в 1914 году первое письмо от Пинсента, Витгенштеин от радости даже расцеловал конверт. Он очень хотел снова увидеться со своим другом, называл его "мои? дорогои Деиви" и писал в дневнике: "Чудесное письмо от Дэвида... Ответил Дэвиду. Очень чувственно" (16 марта 1915 г.).
По этим фразам видно, что Людвиг деиствительно был безответно влюблен в Дэвида и сам это вполне сознавал, записывая в дневнике: "Интересно, думает ли он обо мне хотя бы в половину тои силы, с которои думаю о нем я".
Перевод: Максим Шер.