Люблинская уния (продолжение)
Мы остановились на литовских князьях. Среди них стоит, преклонив колено рядом с Николаем Рыжим, один поляк - седой бородач в доспехах. Это Николай Мелецкий. Он был убеждённым сторонником унии, но Матейко, поместив его здесь, показывает сложность его положения: женой Мелецкого была одна из Радзивиллов, дочь Николая Чёрного. Как бы то ни было, Мелецкий унию подписал и в том же году стал воеводой подольским - на только что приобретённых Короной землях. На картине мы видим его с булавой, но великим коронным гетманом Мелецкий стал только спустя 10 лет, при Стефане Батории. Стал, чтобы отправиться отвоёвывать Полоцк. А уже через год булаву у Мелецкого забрали, чтобы передать Замойскому. В 1569 году Мелецкому было всего около тридцати, но Матейко изобразил его существенно старше - и не его одного.
Дополняют группу литовских князей ещё двое решительных противников унии. Вот здесь, в правом верхнем углу -
- стоит Остафий Волович, в то время маршалок надворный литовский. Представитель знатного литовского рода с Гродненщины, православный, потом кальвинист, потом арианин, сторонник наряду с Радзивиллами союза с Москвой - против Крыма и османов. Одно время он отстаивал идею выдачи за царя принцессы Екатерины, но из этого ничего не вышло. Унию Волович в конце концов подписал.
На переднем плане за спиной Радзивилла человек в красном. Похоже, что он в отчаянии. Это Ян Ходкевич. Именно он возглавил литовскую делегацию после её возвращения в Люблин, когда речь шла уже об угрозе полного поглощения Литвы Короной. Этого удалось избежать, но Волынь, Подолье, Киев были потеряны навсегда. Ходкевич тоже подписал унию после долгого сопротивления, но только подчинившись воле монарха. Кстати, князь Роман Сангушко был женат на двоюродной сестре Ходкевича, а сам он был зятем Мартина Зборовского (что не повлияло на его позицию). Сыном Яна был знаменитый Ян Кароль, победитель при Кирхгольме, а внуком - не менее знаменитый князь Самуил Корецкий.
Других противников унии на картине нет. Литовцев здесь вообще меньшинство. Всего, помимо Ягеллонов и иностранцев, тут 31 исторический персонаж (по моим подсчётам), из них литовцев - 8 человек. Только каждый четвёртый.
За Ходкевичем человек, благословляющий происходящее. Это Ян Костка, мазовецкий аристократ, в те времена - воевода мальборгский. Матейко напоминает нам таким образом, что Люблинская уния означала ещё и укрепление связи Польши с Королевской Пруссией, пользовавшейся до того широчайшей автономией. А собственно благословляющий жест может напомнить нам о сыне Яна - Станиславе Костке. Тот вступил против воли отца в иезуитский орден и вскоре умер (в августе 1568 года, меньше чем за год до подписания унии). А ещё через год были обретены, как утверждает католическая церковь, нетленные мощи Станислава. В 17-м веке он был причислен к лику святых, а его отец стал героем картин вроде вот этой, написанной Андреа дель Поццо (действие происходит, похоже, сразу после того, как семья узнала об уже свершившемя - о вступлении 17-летнего Станислава в монашеский орден):
В правом нижнем углу - слуга Николая Радзивилла с пустыми ножнами своего господина. Над ним стоит ещё один безымянный персонаж - польский крестьянин. В реальности, конечно, "хлоп" не мог присутствовать при этой сцене; его нарисовали здесь, чтобы смог подержать его за руку некто Анджей Фрич-Моджевский:
Польский интеллектуал, радикал религиозного толка (он женился, несмотря на обладание духовным саном, а позже стал как минимум сочувствующим "польским братьям") и политического. в книге "Об исправлении государства", изданной в 1551 году, Фрич-Моджевский высказался в поддержку сильной монархии и за расширение прав неблагородных сословий. Успех этой книги признал сам папа, внеся её в свой "Индекс". Похоже, только этот персонаж картины заботился о судьбе крестьянства, поэтому он и был изображён в таком соседстве.
Теперь - о дамах. Все они сгруппированы в качестве зрителей в правом верхнем углу картины:
Центральное место здесь - и по композиции, и по общественному положению - занимает Анна Ягеллонка, сестра короля. К тому времени она была уже пожилой старой девой сорока шести лет от роду. За четыре года до того Сигизмунд Август лишил её, вероятно, последнего шанса: ответил отказом на сватовство Магнуса Датского, владевшего в те времена островом Эзель и рассчитывавшего на хотя бы часть Лифляндии в качестве приданого. Магнус нашёл себе потом жену из другого могущественного рода - княжну Старицкую, правнучку Ивана Третьего, и стал королём Ливонии. А Анна ещё не думала ни о 18-летнем герцоге Анжуйском, уже прославившемся своими победами над гугенотами при Жарнаке и Монконтуре, ни о более зрелом мужчине Иштване Батори, пока не очень хорошо известном миру.
Кстати, принцессы в Люблине не было. После безответственной женитьбы брата на вдове Гаштольд Анна жила почти безвыездно в Мазовии, минимизировав отношения с королём. При её дворе жил и законный наследник шведского престола - сын Эрика Четырнадцатого, свергнутого мужем ещё одной дочери Сигизмунда Старого. Таким образом Анна подчёркивала свою оппозиционность остаткам династии Ягеллонов. Вот и на картине вид у неё отсутствующий.
Очень интересный персонаж слева от принцессы - сидящая пожилая женщина. Может быть, я выдаю желаемое за действительное, но внешне она очень похожа и на Анну, и на Сигизмунда Старого, каким его рисовал тот же Матейко. Вот здесь, например:
Это Беата Костелецкая, формально - дочь одного куявского магната, фактически - дочь короля Сигизмунда Старого, сводная сестра Анны и Сигизмунда Августа. Ещё один персонаж, которого в Люблине быть не могло - и по очень уважительной причине.
Полгода (за тридцать лет до этого сейма) Беата Косцелецкая была женой одного из самых могущественных людей в Литве - князя Ильи Острожского. И её дочь, родившаяся после смерти отца, - знаменитая Елизавета/Эльжбета/Гальшка, прожившая очень несчастную жизнь из-за своего очень большого приданого. Мне уже приходилось о ней писать в связи с историей проповедника Скарги ( http://fon-eichwald.livejournal.com/96671.html), но в том контексте этот сюжет мог восприниматься только как дела давно минувших дней. А в 1569 году это были дела современные, очень актуальные для всех их участников. Вот стоит со знаменем Роман Сангушко, младший брат князя Дмитрия, женившегося на княжне Острожской в 1553 году против воли короля и матери невесты (княгиня сначала была за, но король не мог отдать такое большое приданое литвину, и его сводной сестре пришлось с этим согласиться). Вот преклонил колено Мартин Зборовский, который в 1554-м настиг Дмитрия и Гальшку в Чехии и убил Сангушко, рассчитывая выдать молодую вдову за одного из своих сыновей.
Слева от короля (вытащившего, кстати, Збровского из чешской тюрьмы, куда тот попал за это убийство) стоит великопольский магнат Лукаш Гурка (мрачный брюнет за человеком в красном, видите?), которого Сигизмунд Август сделал вторым мужем своей племянницы. Гурке удалось захватить жену только в формате чуть ли не полноценной войны, а дальше оставалось только держать в заточении. А на самом дальнем плане, под галицко-волынским львом, видна голова Альбрехта Лаского, за которого Беата Острожская вышла, чтобы его руками освободить дочь (1564 год). Это был плохой план: Лаский запер жену в одном из своих венгерских замков, заставив её отказать все свои владения "любящему супругу". В таком положении и находились дела на 1569 год: Беата в заключении в Кежмарке (и свободу она так и не получит до самой смерти спустя ещё семь лет), Эльжбета - в заключении в Шамотулах, из которого она выйдет после смерти мужа через четыре года.
(Продолжение следует. Начало здесь: http://fon-eichwald.livejournal.com/99987.html)