Проблемы и преимущества лидера
В очередном отрывке из книги «Упадок и разрушение Британской империи 1781-1997» Пирс Брендон делает несколько верных замечаний о начале естественного, постепенного движения Британской империи в сторону частичной утраты своего исключительного положения абсолютного и безоговорочного политического, и экономического лидера мировой цивилизации. Говорит о возможных причинах, масштабе и некоторых особенностях этого явления, и отчасти развеивает распространенный миф о бесполезности, и даже вреде гуманитарного классического образования для управленческой элиты государства:
«В 1878 г. Британия заняла Кипр. В следующем году она заставила султана сместить транжиру-хедива Измаила, который отправился в ссылку на собственной яхте со 150 000 фунтов стерлингов золотом на ближайшие нужды, тридцатью сундуками драгоценных камней, двадцатью двумя лучшими обеденными сервизами из дворца Абдина и семьюдесятью самыми красивыми наложницами из гарема. В конце концов, он умер также экстравагантно, как жил, попытавшись выпить две бутылки шампанского одним глотком.
В то время Британия установила (вместе с Францией в качестве младшего партнера) двойной контроль над финансами Египта. Риторика имперского расширения оставалась приглушенной даже среди тори, но работа по строительству империи шла быстро.
Она ускорилась в то самое время, когда, как казалось, Британии угрожала опасность утратить экономическое превосходство. Иностранная конкуренция росла с 1860-х гг., но с началом «Великой депрессии» в 1873 г. стало ясно: Франция, Германия и США догоняют Британию. Если первая промышленная страна производила почти треть выпускаемых в мире товаров в 1870 г., то этот показатель упал до четверти и даже менее через десять лет. К 1913 г. доля Британии составляла всего 14 процентов. Почему?
Некоторые историки винят глубоко укоренившуюся культурную болезнь, вызванную микробом аристократических замашек. В разделенной на классы и одержимой идеей классовости Британии руководители промышленности и торговые князья стремились не победить аристократию, а присоединиться к ней.
Такой аргумент приводят историки.
Те промышленники и торговцы отправляли своих сыновей в закрытые частные привилегированные средние учебные заведения, где мальчики приобретали качества джентльменов и строителей империи, учились «играть в игру», презирать «торговлю» и ценить латинский и греческий языки выше точных и естественных наук. Естественным наукам обучали в привилегированной школе в Регби. Но - в гардеробе городской ратуши, в ста ярдах от школы.
Т.Х. Гексли обнаружил, что студент выпускного курса Оксфорда может получить высшие оценки, «не слышав о том, что Земля вращается вокруг Солнца». Когда в 1914 г. началась война, секретарь Комитета по защите империи, получивший образование в Регби, читал Гиббона, чей рассказ о защите Константинополя в VIII веке подсказал ему идею о воссоздании «греческого огня» в форме огнеметов. Но Германия уже давно экспериментировала с «фламменверфер» и первой использовала его в качестве элемента неожиданности под Верденом в 1915 г.
Если говорить вкратце, то классическое образование ослабляло предпринимательство и усиливало снобизм, препятствующий успешному развитию промышленности.
Однако это соблазнительное объяснение нельзя признать полностью удовлетворительным. Многие представители элиты поддавались «романтике техники и технологий». Взгляд на мир и восприятие жизни изнеженными и избалованными патрициями ни в коем случае не исключали их приземленную и безжалостную сущность суровых бизнесменов, как часто жаловались викторианцы. А.С. Бенсон, воспитатель из Итона, говорил, что у частных привилегированных школ есть вульгарная цель - «прославление эгоизма и своекорыстия». Когда Том Браун закончил Регби и поступил в университет, то выяснил: «Поклонение золотому тельцу было поистине угрожающим и ярым в Оксфорде».
Дело в том, что в конечном счете скорее экономические, а не социальные силы привели к утрате Британией своей позиции мирового цеха. Великобритания много инвестировала в традиционные виды промышленности, а конкуренты неизбежно по максимуму использовали новые технологии и изобретения. Например, химическая промышленность Германии ушла так далеко вперед, что в 1914 г. британская армия обнаружила: вся краска для формы цвета хаки поступает из Штутгарта. И электростанции Германии вскоре затмили электростанции Британии, где изначально предполагалось: «У каждого прихода должна быть своя собственная электростанция».
Америка оказалась еще более динамичной, массово производила пишущие машинки «Ремингтон», швейные машинки «Зингер» и цилиндровые замки Йеля. Она первой стала изготовлять автоматически работающую технику. Остров, который вручную создавал паровые двигатели, должен был отстать от континента, который производил автомобили на сборочных линиях.
Американская экономика обогнала британскую в период между 1870 г. (когда они примерно соответствовали по размерам) и 1914 г. (когда экономика Америки стала почти втрое больше).
Правда, упадок Британии оказался и относительным, и довольно медленным. Британский капитализм оставался стойким и инновационным, ему помогали хорошие показатели в кораблестроении и текстильной промышленности.
Еще более жизненно важными являлись финансовые услуги и инвестиции за рубежом. За полстолетия до Первой Мировой войны Британия поставляла две пятых всего экспортируемого капитала. Ее невидимая империя тянулась вокруг мира, отражаясь в названиях банков, как заметил один министр финансов: «Имеется Англо-австрийский банк, Англо-итальянский банк, Англо-египетский банк. Есть Англо-шведский банк, есть Лондонский и Гамбургский континентальный банк, Лондонско-бразильский банк, банк Лондона, Буэнос-Айреса и Ла-Платы, даже банк Лондона и Южной Америки». Что касается Имперского банка Персии, то это была компания, зарегистрированная в Лондоне.
Поэтому, если брать абсолютные величины, то Джон Булль процветал. Но это мало утешало британцев, привыкших к превосходству, для которого требовалось прилагать мало усилий».
«В 1878 г. Британия заняла Кипр. В следующем году она заставила султана сместить транжиру-хедива Измаила, который отправился в ссылку на собственной яхте со 150 000 фунтов стерлингов золотом на ближайшие нужды, тридцатью сундуками драгоценных камней, двадцатью двумя лучшими обеденными сервизами из дворца Абдина и семьюдесятью самыми красивыми наложницами из гарема. В конце концов, он умер также экстравагантно, как жил, попытавшись выпить две бутылки шампанского одним глотком.
В то время Британия установила (вместе с Францией в качестве младшего партнера) двойной контроль над финансами Египта. Риторика имперского расширения оставалась приглушенной даже среди тори, но работа по строительству империи шла быстро.
Она ускорилась в то самое время, когда, как казалось, Британии угрожала опасность утратить экономическое превосходство. Иностранная конкуренция росла с 1860-х гг., но с началом «Великой депрессии» в 1873 г. стало ясно: Франция, Германия и США догоняют Британию. Если первая промышленная страна производила почти треть выпускаемых в мире товаров в 1870 г., то этот показатель упал до четверти и даже менее через десять лет. К 1913 г. доля Британии составляла всего 14 процентов. Почему?
Некоторые историки винят глубоко укоренившуюся культурную болезнь, вызванную микробом аристократических замашек. В разделенной на классы и одержимой идеей классовости Британии руководители промышленности и торговые князья стремились не победить аристократию, а присоединиться к ней.
Такой аргумент приводят историки.
Те промышленники и торговцы отправляли своих сыновей в закрытые частные привилегированные средние учебные заведения, где мальчики приобретали качества джентльменов и строителей империи, учились «играть в игру», презирать «торговлю» и ценить латинский и греческий языки выше точных и естественных наук. Естественным наукам обучали в привилегированной школе в Регби. Но - в гардеробе городской ратуши, в ста ярдах от школы.
Т.Х. Гексли обнаружил, что студент выпускного курса Оксфорда может получить высшие оценки, «не слышав о том, что Земля вращается вокруг Солнца». Когда в 1914 г. началась война, секретарь Комитета по защите империи, получивший образование в Регби, читал Гиббона, чей рассказ о защите Константинополя в VIII веке подсказал ему идею о воссоздании «греческого огня» в форме огнеметов. Но Германия уже давно экспериментировала с «фламменверфер» и первой использовала его в качестве элемента неожиданности под Верденом в 1915 г.
Если говорить вкратце, то классическое образование ослабляло предпринимательство и усиливало снобизм, препятствующий успешному развитию промышленности.
Однако это соблазнительное объяснение нельзя признать полностью удовлетворительным. Многие представители элиты поддавались «романтике техники и технологий». Взгляд на мир и восприятие жизни изнеженными и избалованными патрициями ни в коем случае не исключали их приземленную и безжалостную сущность суровых бизнесменов, как часто жаловались викторианцы. А.С. Бенсон, воспитатель из Итона, говорил, что у частных привилегированных школ есть вульгарная цель - «прославление эгоизма и своекорыстия». Когда Том Браун закончил Регби и поступил в университет, то выяснил: «Поклонение золотому тельцу было поистине угрожающим и ярым в Оксфорде».
Дело в том, что в конечном счете скорее экономические, а не социальные силы привели к утрате Британией своей позиции мирового цеха. Великобритания много инвестировала в традиционные виды промышленности, а конкуренты неизбежно по максимуму использовали новые технологии и изобретения. Например, химическая промышленность Германии ушла так далеко вперед, что в 1914 г. британская армия обнаружила: вся краска для формы цвета хаки поступает из Штутгарта. И электростанции Германии вскоре затмили электростанции Британии, где изначально предполагалось: «У каждого прихода должна быть своя собственная электростанция».
Америка оказалась еще более динамичной, массово производила пишущие машинки «Ремингтон», швейные машинки «Зингер» и цилиндровые замки Йеля. Она первой стала изготовлять автоматически работающую технику. Остров, который вручную создавал паровые двигатели, должен был отстать от континента, который производил автомобили на сборочных линиях.
Американская экономика обогнала британскую в период между 1870 г. (когда они примерно соответствовали по размерам) и 1914 г. (когда экономика Америки стала почти втрое больше).
Правда, упадок Британии оказался и относительным, и довольно медленным. Британский капитализм оставался стойким и инновационным, ему помогали хорошие показатели в кораблестроении и текстильной промышленности.
Еще более жизненно важными являлись финансовые услуги и инвестиции за рубежом. За полстолетия до Первой Мировой войны Британия поставляла две пятых всего экспортируемого капитала. Ее невидимая империя тянулась вокруг мира, отражаясь в названиях банков, как заметил один министр финансов: «Имеется Англо-австрийский банк, Англо-итальянский банк, Англо-египетский банк. Есть Англо-шведский банк, есть Лондонский и Гамбургский континентальный банк, Лондонско-бразильский банк, банк Лондона, Буэнос-Айреса и Ла-Платы, даже банк Лондона и Южной Америки». Что касается Имперского банка Персии, то это была компания, зарегистрированная в Лондоне.
Поэтому, если брать абсолютные величины, то Джон Булль процветал. Но это мало утешало британцев, привыкших к превосходству, для которого требовалось прилагать мало усилий».