О Французской революции (ч. 14).
Оригинал взят у eugen_savoyen в О Французской революции (ч. 14).
Перед тем, как вернуться к "дискуссии" между г-ном Оларом и Ипполитом Тэном (точнее, молодым учёным, поднявшим свой голос в защиту покойного коллеги), посмотрим, в каком состоянии во Франции XIX столетия находилось изучение проблемы "великой революции".
До Тэна, исследование революционных событий развивалось в рамках двух основных концепций, первую из которых можно условно назвать "концепцией обстоятельств", вторую - "концепцией заговора"*. Первые же историки-позитивисты, не вмешиваясь в спор между сторонниками двух теорий (имевший, на самом деле, политическую подоплёку), принципиально не делали никаких обобщений и выводов, а занимались сбором и публикацией архивных документов эпохи революции (в основном - из провинциальных архивов).
Приверженцы "концепции обстоятельств" - историки, оправдывающие революцию (т.е. "левые" по своим полит. убеждениям) - объясняли происхождение Террора влиянием внешних событий. Мол, "революция не первая начала", она действовала под давлением внешних обстоятельств, и все последствия своих действий даже не могла предвидеть. С помощью этого тезиса его сторонники пытались доказать:
1) что ни в идеях, ни в чувствах деятелей 1793 г. нет ничего ненормального и на их месте любой человек поступил бы точно так же; что если поступки "героев" той эпохи нас и шокируют, то это всё из-за того, что мы забываем о грозившей тогда людям опасности (об "обстоятельствах");
2) что такие естественные чувства не могут не быть широко распространёнными, и что терроризм - это дело рук не какого-то меньшинства, а всех жителей Франции.
С т.з. данной концепции якобинская диктатура тождественна с режимом военного положения, а установление революционного террора было лишь крайним средством ведения войны. В своих нападках на Тэна, г-н Олар использовал данную концепцию** шире, чем кто-либо другой, морально оправдывая даже последние акты Террора "вражеской интервенцией". В этом плане, левые ХХ века (в т.ч. - коммунисты***) были гораздо лучше своих либеральных предшественников из XIX столетия, т.к. являлись более честными, признавая "внутреннюю логику развития революционных событий" и не забывая, что в основе режима 93-го года лежал определенный принцип (более того, что это был режим принципов****). И главенствующий принцип всевластия народа сам по себе неизбежно предполагал отказ от норм традиционной морали и права, т.к. мерилом нравственности и правомерности любого поступка становилось соответствие его "всеобщей воле" (т.е. воле "народа-суверена"). Тезис о необходимости защиты республики и "свободы" (под к-й подразумевалась свобода того самого пресловутого абстрактного "народа-суверена", представленного сетью вполне реальных революционных обществ) пронизывал все официальные документы той эпохи. А поскольку именно ими в первую очередь занимались исследователи типа господ Мишле***** или Олара, то они изучали не то, что происходило на самом деле (не содержание), а лишь то, что об этом писали (внешний фасад). К тому же, они были привязаны к фикциям (вполне возможно, что и вправду в них верили), наподобие неких абстрактных "прав человеков" (сразу вспоминаются слова де Местра о том, что он, встречал многих людей, но вот никогда не видел "общечеловеков"), "народа-суверена" и "всеобщей воли".
Сторонники "концепции заговора", к которым относились практически все открытые противники революции, указывали на острые противоречия между "новой властью" (и, прежде всего, наиболее радикальной их разновидностью - якобинцами) и большинством населения Франции (т.е. реальным народом, а не фиктивным "Народом" революционеров), однако они сводили происхождение якобинской диктатуры лишь к заговору отдельных лиц. Эта традиция вела своё начало ещё с Термидора, когда уцелевшие жертвы Террора стали обвинять в своих несчастьях конкретных людей. Как писал наш молодой историк: "Дантон отвечал за убийства в тюрьмах, Кутон - за убийства в Лионе, Мэнье - в Оранже; Фукье поплатился за революционное правосудие, Марат - за прессу, Робеспьер - за всё на свете". И хотя, по его мнению, факт угнетения - причём угнетение большинства населения Франции - был несомненным, однако же при этом он не считал верным представление о том, что угнетавшее меньшинство представляло собой простую клику заговорщиков. Проблему якобинства как социального феномена первым поставил именно Ипполит Тэн, поэтому с него следует начать новый этап в историографии революции. В т.ч. он, наконец, преодолел свойственные "концепции заговора" недостатки и ограниченность.
Теперь, следует обратиться к фактологической критике труда Тэна со стороны г-на Олара. И здесь нашего доблестного "защитника свободы и прогресса" ожидает полный разгром со стороны малоизвестного учёного историка-архивиста.
__________
* Ни в коем случае не следует думать, что здесь подразумевается то, что впоследствии назовут "теорией заговора". В данном случае, под сторонниками "концепции заговора" подразумевали всех тех, кто при изучении революции во главу угла ставил факт захвата власти неким хорошо организованным меньшинством (не никогда не существовавшими "жидомасонами", а вполне реальным - например, политическим клубом якобинцев). В принципе, версия отца Баррюэля (согласно к-й, во время ФР к власти пришёл франкмасонский Орден), в 1-й половине XIX века казалась чрезмерно наивной даже для ультра-правых верующих католиков, поскольку все более-менее образованные свидетели происходящих событий видели, что масонов в среде роялистов-эмигрантов было не меньше (если не больше), чем среди самых рьяных революционеров. Понадобились годы целенаправленной пропаганды и длительная эволюция Великого Востока в сторону оголтелого республиканизма (хотя ещё в сер. XIX в. многие из лож "В.В." в Тулузе и др. городах, бывших некогда центрами "шуанерии" (в основном, на юге и западе Франции) были не просто монархическими, а легитимистскими) и полной секуляризации (даже, скорее - воинственного антикатолицизма), пока ситуация не изменилась.
** К подобному "тезису обстоятельств" прибегают все защитники всех революций, и кому как не нам (русским), известен этот способ оправдания подонков. ("Несовершеннолетия жертва изнасилования сама виновата в произошедшем с ней, т.к. спровоцировала 40-летнего нападавшего путём одевания непристойной одежды - юбки выше колен - и хождением по улице в тёмное время суток".)
*** Вот образчик советского мнения по данному вопросу (из статьи нек. А.В. Чудинова из Французского ежегодника, вып. к 200-летию Франц. революции): "Сводить якобинский режим к чрезвычайным мерам военного времени значит вовсе не замечать проблемы революционного правительства, т. е. классического образца специфической формы власти - революционной диктатуры... Одной из характерных чёрт, обусловленных этой спецификой, было широкое вовлечение масс в управление государством, осуществлявшееся через сеть революционных обществ."
**** Принципы эти были таковы: Революция - это освобождение и победа единственного настоящего Суверена - Народа; с её началом он "просвещается", осознаёт свои права и, наконец, "официально коронуется" - путём учреждения революционного правительства. Но поскольку Народ сам не в состоянии вникать во все детали управления, ему необходим особый орган, причём это не орган власти (таковой уже имеется в виде упомянутого ранее рев. правительства), а орган контроля. Таким органом становятся революционные общества, к-е воплощают в себе, по убеждению сторонников нового режима, сам Народ, и от Его имени могут осуществлять любые меры, необходимые для "защиты" достигнутых "завоеваний революции". Именно такой "мерой защиты" (не даром при власти коммунистов смертную казнь стали именовать "высшей мерой социальной защиты", в этом, как и во многих других, на первый взгляд непонятных, "закидонах" совка, была своя жёсткая внутренняя логика) и стала политика революционного террора, с т.з. последователя революционных идей - нормальная форма функционирования действительно демократической власти.
***** Хорошо показывает уровень подобных "учёных" тот шовинистический бред, который Мишле нёс о России и русских. Российскую империю он характеризовал как страну, где "сходятся тирании Азии и Европы" (азиатская деспотичность срастается с немецкой бюрократией), что у России "нет ни прошлого, ни будущего". Русских он называл "скотами-варварами, недостойными общения с европейскими народами"; питающими отвращение к идеям собственности, ответственности и труда, отчего тиранам "русскую расу" запугивать и держать в подчинении проще, чем любой другой народ в мире. Но даже этого подонку-шовинисту показалось мало. Мишле писал, что у чистокровных русских взгляд ящерицы (!!! во как, даже в праве быть млекопитающими русским было отказано, хорошо, что добрый господин оставил нас в числе хордовых), и интеллектуально они не имеют ничего общего с европейцами.
Перед тем, как вернуться к "дискуссии" между г-ном Оларом и Ипполитом Тэном (точнее, молодым учёным, поднявшим свой голос в защиту покойного коллеги), посмотрим, в каком состоянии во Франции XIX столетия находилось изучение проблемы "великой революции".
До Тэна, исследование революционных событий развивалось в рамках двух основных концепций, первую из которых можно условно назвать "концепцией обстоятельств", вторую - "концепцией заговора"*. Первые же историки-позитивисты, не вмешиваясь в спор между сторонниками двух теорий (имевший, на самом деле, политическую подоплёку), принципиально не делали никаких обобщений и выводов, а занимались сбором и публикацией архивных документов эпохи революции (в основном - из провинциальных архивов).
Приверженцы "концепции обстоятельств" - историки, оправдывающие революцию (т.е. "левые" по своим полит. убеждениям) - объясняли происхождение Террора влиянием внешних событий. Мол, "революция не первая начала", она действовала под давлением внешних обстоятельств, и все последствия своих действий даже не могла предвидеть. С помощью этого тезиса его сторонники пытались доказать:
1) что ни в идеях, ни в чувствах деятелей 1793 г. нет ничего ненормального и на их месте любой человек поступил бы точно так же; что если поступки "героев" той эпохи нас и шокируют, то это всё из-за того, что мы забываем о грозившей тогда людям опасности (об "обстоятельствах");
2) что такие естественные чувства не могут не быть широко распространёнными, и что терроризм - это дело рук не какого-то меньшинства, а всех жителей Франции.
С т.з. данной концепции якобинская диктатура тождественна с режимом военного положения, а установление революционного террора было лишь крайним средством ведения войны. В своих нападках на Тэна, г-н Олар использовал данную концепцию** шире, чем кто-либо другой, морально оправдывая даже последние акты Террора "вражеской интервенцией". В этом плане, левые ХХ века (в т.ч. - коммунисты***) были гораздо лучше своих либеральных предшественников из XIX столетия, т.к. являлись более честными, признавая "внутреннюю логику развития революционных событий" и не забывая, что в основе режима 93-го года лежал определенный принцип (более того, что это был режим принципов****). И главенствующий принцип всевластия народа сам по себе неизбежно предполагал отказ от норм традиционной морали и права, т.к. мерилом нравственности и правомерности любого поступка становилось соответствие его "всеобщей воле" (т.е. воле "народа-суверена"). Тезис о необходимости защиты республики и "свободы" (под к-й подразумевалась свобода того самого пресловутого абстрактного "народа-суверена", представленного сетью вполне реальных революционных обществ) пронизывал все официальные документы той эпохи. А поскольку именно ими в первую очередь занимались исследователи типа господ Мишле***** или Олара, то они изучали не то, что происходило на самом деле (не содержание), а лишь то, что об этом писали (внешний фасад). К тому же, они были привязаны к фикциям (вполне возможно, что и вправду в них верили), наподобие неких абстрактных "прав человеков" (сразу вспоминаются слова де Местра о том, что он, встречал многих людей, но вот никогда не видел "общечеловеков"), "народа-суверена" и "всеобщей воли".
Сторонники "концепции заговора", к которым относились практически все открытые противники революции, указывали на острые противоречия между "новой властью" (и, прежде всего, наиболее радикальной их разновидностью - якобинцами) и большинством населения Франции (т.е. реальным народом, а не фиктивным "Народом" революционеров), однако они сводили происхождение якобинской диктатуры лишь к заговору отдельных лиц. Эта традиция вела своё начало ещё с Термидора, когда уцелевшие жертвы Террора стали обвинять в своих несчастьях конкретных людей. Как писал наш молодой историк: "Дантон отвечал за убийства в тюрьмах, Кутон - за убийства в Лионе, Мэнье - в Оранже; Фукье поплатился за революционное правосудие, Марат - за прессу, Робеспьер - за всё на свете". И хотя, по его мнению, факт угнетения - причём угнетение большинства населения Франции - был несомненным, однако же при этом он не считал верным представление о том, что угнетавшее меньшинство представляло собой простую клику заговорщиков. Проблему якобинства как социального феномена первым поставил именно Ипполит Тэн, поэтому с него следует начать новый этап в историографии революции. В т.ч. он, наконец, преодолел свойственные "концепции заговора" недостатки и ограниченность.
Теперь, следует обратиться к фактологической критике труда Тэна со стороны г-на Олара. И здесь нашего доблестного "защитника свободы и прогресса" ожидает полный разгром со стороны малоизвестного учёного историка-архивиста.
__________
* Ни в коем случае не следует думать, что здесь подразумевается то, что впоследствии назовут "теорией заговора". В данном случае, под сторонниками "концепции заговора" подразумевали всех тех, кто при изучении революции во главу угла ставил факт захвата власти неким хорошо организованным меньшинством (не никогда не существовавшими "жидомасонами", а вполне реальным - например, политическим клубом якобинцев). В принципе, версия отца Баррюэля (согласно к-й, во время ФР к власти пришёл франкмасонский Орден), в 1-й половине XIX века казалась чрезмерно наивной даже для ультра-правых верующих католиков, поскольку все более-менее образованные свидетели происходящих событий видели, что масонов в среде роялистов-эмигрантов было не меньше (если не больше), чем среди самых рьяных революционеров. Понадобились годы целенаправленной пропаганды и длительная эволюция Великого Востока в сторону оголтелого республиканизма (хотя ещё в сер. XIX в. многие из лож "В.В." в Тулузе и др. городах, бывших некогда центрами "шуанерии" (в основном, на юге и западе Франции) были не просто монархическими, а легитимистскими) и полной секуляризации (даже, скорее - воинственного антикатолицизма), пока ситуация не изменилась.
** К подобному "тезису обстоятельств" прибегают все защитники всех революций, и кому как не нам (русским), известен этот способ оправдания подонков. ("Несовершеннолетия жертва изнасилования сама виновата в произошедшем с ней, т.к. спровоцировала 40-летнего нападавшего путём одевания непристойной одежды - юбки выше колен - и хождением по улице в тёмное время суток".)
*** Вот образчик советского мнения по данному вопросу (из статьи нек. А.В. Чудинова из Французского ежегодника, вып. к 200-летию Франц. революции): "Сводить якобинский режим к чрезвычайным мерам военного времени значит вовсе не замечать проблемы революционного правительства, т. е. классического образца специфической формы власти - революционной диктатуры... Одной из характерных чёрт, обусловленных этой спецификой, было широкое вовлечение масс в управление государством, осуществлявшееся через сеть революционных обществ."
**** Принципы эти были таковы: Революция - это освобождение и победа единственного настоящего Суверена - Народа; с её началом он "просвещается", осознаёт свои права и, наконец, "официально коронуется" - путём учреждения революционного правительства. Но поскольку Народ сам не в состоянии вникать во все детали управления, ему необходим особый орган, причём это не орган власти (таковой уже имеется в виде упомянутого ранее рев. правительства), а орган контроля. Таким органом становятся революционные общества, к-е воплощают в себе, по убеждению сторонников нового режима, сам Народ, и от Его имени могут осуществлять любые меры, необходимые для "защиты" достигнутых "завоеваний революции". Именно такой "мерой защиты" (не даром при власти коммунистов смертную казнь стали именовать "высшей мерой социальной защиты", в этом, как и во многих других, на первый взгляд непонятных, "закидонах" совка, была своя жёсткая внутренняя логика) и стала политика революционного террора, с т.з. последователя революционных идей - нормальная форма функционирования действительно демократической власти.
***** Хорошо показывает уровень подобных "учёных" тот шовинистический бред, который Мишле нёс о России и русских. Российскую империю он характеризовал как страну, где "сходятся тирании Азии и Европы" (азиатская деспотичность срастается с немецкой бюрократией), что у России "нет ни прошлого, ни будущего". Русских он называл "скотами-варварами, недостойными общения с европейскими народами"; питающими отвращение к идеям собственности, ответственности и труда, отчего тиранам "русскую расу" запугивать и держать в подчинении проще, чем любой другой народ в мире. Но даже этого подонку-шовинисту показалось мало. Мишле писал, что у чистокровных русских взгляд ящерицы (!!! во как, даже в праве быть млекопитающими русским было отказано, хорошо, что добрый господин оставил нас в числе хордовых), и интеллектуально они не имеют ничего общего с европейцами.