Могилев. Понедельник, 27 февраля 1917г.
Дмитрий Николаевич Дубенский. Как произошел переворот в России
23 февраля 1917г. Переезд из Царского Села в Ставку
Могилев. Пятница, 24 февраля 1917 г.
Могилев. Суббота, 25 февраля 1917г.
Могилев. Воскресенье, 26 февраля 1917г.
Ночью в Ставке получены определенные известия, что в Петрограде начался солдатский бунт и правительство бессильно водворить порядок. Я видел М. В. Алексеева; он был очень встревожен и сказал: «Новые явления - войска переходят на сторону восставшего народа».
Как на причину быстрого перехода войск на сторону бунтовавших рабочих и черни указывали в Ставке на крайне неудачную мысль и распоряжение бывшего военного министра Поливанова держать запасные гвардейские батальоны в самом Петрограде в тысячных составах. Были такие батальоны, которые имели по двенадцать - пятнадцать тысяч. Все это помещалось в скученном виде в казармах, где люди располагались для спанья в два, три и четыре яруса. Наблюдать за такими частями становилось трудно, не хватало офицеров, и возможность пропаганды была полная. В сущности, эти запасные батальоны вовсе не были преображенцы, семеновцы, егеря и так далее. Никто из молодых солдат не был еще в полках, а только обучался, чтобы потом попасть в ряды того или другого гвардейского полка и получить дух, физиономию части и впитать ее традиции. Многие из солдат запасных батальонов не были даже приведены к присяге. Вот почему этот молодой контингент так называемых гвардейских солдат не мог быть стоек и, выйдя 24, 25 и 26 февраля на усмирение беспорядков, зашатался, и затем начался бессмысленный и беспощадный солдатский бунт.
Вместе с тем, однако, получились известия, что некоторые роты, как, например, Павловского, Волынского, Кексгольмского запасных батальонов, держались в первые два дня стойко.
Удивлялись, что генерал Хабалов не воспользовался такими твердыми частями, как петроградские юнкерские училища, в которых в это время сосредоточивалось несколько тысяч юнкеров.
Мне передавал генерал Клембовский, что Родзянко прислал телеграмму Государю, где настойчиво просит образовать новое Правительство из лиц, пользующихся доверием общества. Клембовский не знал и потому не мог мне сообщить, какой ответ послан на эту телеграмму. Обо всем этом я узнал до завтрака, к которому Государь прибыл после обычного, но на этот раз короткого, доклада генерал-адъютанта Алексеева в генерал-квартирмейстерской части.
Государь сегодня заметно более сумрачен и малоразговорчив. Граф Фредерикс, Нилов и другие не скрывают своих опасений и боятся революционных переворотов. К. Д. Нилов все повторял свою обычную фразу: «Все будем висеть на фонарях, у нас будет такая революция, какой еще нигде не было».
Генерал Воейков держится бодро, но, видимо, все-таки волнуется, хотя все же очень занят устройством своей новой квартиры.
После двух часов Государь с дворцовым комендантом и другими лицами свиты ездил на прогулку по Оршанскому шоссе.
К вечеру мы узнали, что получена вторая телеграмма от Родзянки, в которой он вновь настойчиво просит Государя удовлетворить ходатайство об ответственном министерстве, при этом председатель Государственной Думы указывает, что ответственное министерство необходимо во имя спасения Родины и династии.
Я лично этой телеграммы не видал, но слышал о ней от многих лиц. На эту телеграмму будто бы послан ответ через генерал-адъютанта Алексеева по прямому проводу в Петроград после совещания у Государя, на котором присутствовали граф Фредерикс, генерал Алексеев и генерал Воейков. Ответ выражал согласие Государя на образование ответственного министерства, причем Его Величество, оставляя в своем непосредственном распоряжении министерства военное, морское, иностранных дел и Императорского Двора, поручал сформирование кабинета князю Львову.
Безусловно, все, и свита и чины штаба, выражали радость по поводу ответа и надеялись, что это согласие Царя на образование ответственного министерства внесет успокоение. Однако все эти сведения появлялись отрывочно и никто не знал, насколько были верны эти слухи*.
Около шести часов вечера я вместе с профессором С. П. Федоровым отправился на станцию в вагон генерал-адъютанта Н. И. Иванова, который нас ожидал.
Николай Иудович был чисто русский человек незнатного происхождения, пробивший себе дорогу упорным трудом. Неглупый, осторожный, настойчивый, глубоко религиозный и честный, генерал Иванов и по внешнему своему виду являлся типичным великороссом, с большой, теперь уже поседевшей, бородой и характерной русской речью.
Мы сели. Николай Иудович стал угощать нас чаем.
«Что-то будет от такой разрухи. Чем все это кончится», - сказал он.
«Вам необходимо прийти на помощь Государю. Он совершенно один и измучен. Вам надо отправиться в Петроград, принять командование всеми войсками и водворить порядок», - ответили мы Иванову.
«Поздно теперь, части зашатались и верных мало осталось. Мне, конечно, самому ничего не надо. Жизнь к концу. Я рад и счастлив помочь Его Величеству, но как это сделать? Необходимо иметь хоть небольшую, но твердую часть, чтобы до Царского к Императрице доехать и охранить Семью, а там уже действовать как Бог укажет», - рассуждал Иванов.
«Вы сегодня за обедом переговорите с Государем, скажите ему свои соображения и доложите, что готовы принять на себя поручение Его Величества проехать в Петроград для водворения порядка. Государь так волнуется событиями, и за Императрицу, и детей. Он, наверное, будет благодарен, что вы возьмете на себя умиротворение столицы и станете во главе этого тяжелого и серьезного дела. Бог поможет вам. Вас знает вся Россия».
Мы оставались у Иванова больше часа, обсуждая то трудное и опасное дело, которое он соглашался взять на себя. Должен отметить, что старый генерал-адъютант не поколебался ни одной минуты пойти на помощь Царю и России в эти роковые дни. Он обсуждал только вопрос, как лучше сделать это, и ни разу даже не намекнул, что он не может и не хочет этого делать. Больше всего смущало старика то, что «поздно хватились, надо бы раньше направиться туда, в Питер», и часто повторял: «Боюсь, поздно».
«Мы вам устроим сегодня за обедом место рядом с Государем, - сказал С. П. Федоров, - я скажу гофмаршалу князю Долгорукову об этом».
Этот последний обед, 27 февраля, у Его Величества в Ставке до отречения Государя я ясно помню. Он врезался в память. Приглашены были генерал Кондзеровский и какой-то полковой командир, прибывший с фронта. Затем за столом находились только те, кто постоянно обедал с Государем, то есть вся свита и иностранные военные представители.
Тяжелое настроение господствовало у всех. Молча ожидали мы выхода Государя из кабинета. Его Величество в защитной рубахе появился за несколько минут до восьми часов. Он был бледен, его большие, красивые глаза смотрели не так, как всегда. Были видны и грусть и тревога. Государь обошел всех молча и только приглашенному командиру полка сказал несколько слов.
За столом рядом с Государем сел генерал-адъютант Иванов, и они весь обед тихо разговаривали между собой.
Когда вышли из-за стола и направились в зал, Государь подошел к дежурному генералу Кондзеровскому и сказал: «Я вас прошу непременно сделать распоряжение относительно того лица, о котором я говорил вам. Это поручение моей матушки, и я хочу непременно его срочно исполнить».
Генерал Кондзеровский сказал: «Слушаю, Ваше Величество, я немедленно отдам приказание».
Государь сделал общий поклон и ушел в кабинет.
Все стали расходиться. Ко мне подошел генерал-адъютант Иванов и сообщил, что наше общее желание удовлетворено: Государь повелел ему отправиться с Георгиевским батальоном сегодня в ночь в Царское и затем в Петроград для водворения порядка. Николай Иудович добавил: «Его Величество приказал побывать у него еще раз для дополнительных директив. «Ведь вы уезжаете сегодня ночью в Царское, где будете 1 марта», - говорил мне Государь. Дается ответственное министерство, послана об этом телеграмма в Петроград. Государь надеется, что это внесет успокоение и восстание можно будет потушить. А я все-таки опасаюсь, не поздно ли. Да и сам Государь, как вы видели, сумрачен и очень тревожится. Я с георгиевцами поеду прямо через Дно на Царское и Петроград, а императорские поезда пойдут через Смоленск-Лихославль-Тосно на Царское».
Мы простились с Николаем Иудовичем, я пожелал ему успеха и сказал: «Бог даст, скоро встретимся в Петрограде».
«Дай Бог», - ответил генерал Иванов и, наклонив голову, торопливо пошел в кабинет Государя.
Часов в одиннадцать вечера, когда я сидел у себя в комнате, ко мне вошел барон Штакельберг и взволнованным голосом сказал:
«Скорей собирайтесь. Мы сейчас уезжаем. Государь едет в Царское. Происходят такие события, что нельзя сказать, чем все это кончится. Правда, ответственное министерство, на которое согласился Его Величество, может поправить дело. На него только надежда, но все-таки очень тяжело».
Через полчаса мы уже переезжали в автомобилях в свой свитский поезд...
* Автор воспоминаний впадает в этом случае, как и в последующем изложении, в ошибку. Окружающие Государя действительно настаивали на немедленном образовании ответственного перед палатами министерства, полагая, что эта мера может внести успокоение, и мнение это являлось общепризнанным в Ставке. Однако телеграмма, посланная Его Величеством князю Голицыну, свидетельствует, что Государь стоял в этом деле на правильном пути, сознавая, что обстоятельства требовали не уступок мятежу, а твердого образа действий.
Граф Владимир Борисович Фредерикс
Вторник, 28 февраля 1917г. Переезд Могилев - Орша - Смоленск - Лихославль - Бологое - Малая Вишера
Среда, 1 марта 1917г. Переезд Малая Вишера - Бологое - Валдай - Старая Русса - Дно - Порхов - Псков
Четверг, 2 марта 1917г. Псков
Пятница, 3 марта 1917г. Псков - Витебск - Орша - Могилев
Суббота, 4 марта 1917г. В Ставке: Могилев
В Ставке: Могилев. Воскресенье, 5 марта
В Ставке: Могилев. Понедельник - вторник, 6 - 7марта 1917г.
В Ставке: Могилев. Вторник, 7 марта 1917г.
Отъезд Государя Императора из Ставки. Среда, 8 марта 1917г.
23 февраля 1917г. Переезд из Царского Села в Ставку
Могилев. Пятница, 24 февраля 1917 г.
Могилев. Суббота, 25 февраля 1917г.
Могилев. Воскресенье, 26 февраля 1917г.
Ночью в Ставке получены определенные известия, что в Петрограде начался солдатский бунт и правительство бессильно водворить порядок. Я видел М. В. Алексеева; он был очень встревожен и сказал: «Новые явления - войска переходят на сторону восставшего народа».
Как на причину быстрого перехода войск на сторону бунтовавших рабочих и черни указывали в Ставке на крайне неудачную мысль и распоряжение бывшего военного министра Поливанова держать запасные гвардейские батальоны в самом Петрограде в тысячных составах. Были такие батальоны, которые имели по двенадцать - пятнадцать тысяч. Все это помещалось в скученном виде в казармах, где люди располагались для спанья в два, три и четыре яруса. Наблюдать за такими частями становилось трудно, не хватало офицеров, и возможность пропаганды была полная. В сущности, эти запасные батальоны вовсе не были преображенцы, семеновцы, егеря и так далее. Никто из молодых солдат не был еще в полках, а только обучался, чтобы потом попасть в ряды того или другого гвардейского полка и получить дух, физиономию части и впитать ее традиции. Многие из солдат запасных батальонов не были даже приведены к присяге. Вот почему этот молодой контингент так называемых гвардейских солдат не мог быть стоек и, выйдя 24, 25 и 26 февраля на усмирение беспорядков, зашатался, и затем начался бессмысленный и беспощадный солдатский бунт.
Вместе с тем, однако, получились известия, что некоторые роты, как, например, Павловского, Волынского, Кексгольмского запасных батальонов, держались в первые два дня стойко.
Удивлялись, что генерал Хабалов не воспользовался такими твердыми частями, как петроградские юнкерские училища, в которых в это время сосредоточивалось несколько тысяч юнкеров.
Мне передавал генерал Клембовский, что Родзянко прислал телеграмму Государю, где настойчиво просит образовать новое Правительство из лиц, пользующихся доверием общества. Клембовский не знал и потому не мог мне сообщить, какой ответ послан на эту телеграмму. Обо всем этом я узнал до завтрака, к которому Государь прибыл после обычного, но на этот раз короткого, доклада генерал-адъютанта Алексеева в генерал-квартирмейстерской части.
Государь сегодня заметно более сумрачен и малоразговорчив. Граф Фредерикс, Нилов и другие не скрывают своих опасений и боятся революционных переворотов. К. Д. Нилов все повторял свою обычную фразу: «Все будем висеть на фонарях, у нас будет такая революция, какой еще нигде не было».
Генерал Воейков держится бодро, но, видимо, все-таки волнуется, хотя все же очень занят устройством своей новой квартиры.
После двух часов Государь с дворцовым комендантом и другими лицами свиты ездил на прогулку по Оршанскому шоссе.
К вечеру мы узнали, что получена вторая телеграмма от Родзянки, в которой он вновь настойчиво просит Государя удовлетворить ходатайство об ответственном министерстве, при этом председатель Государственной Думы указывает, что ответственное министерство необходимо во имя спасения Родины и династии.
Я лично этой телеграммы не видал, но слышал о ней от многих лиц. На эту телеграмму будто бы послан ответ через генерал-адъютанта Алексеева по прямому проводу в Петроград после совещания у Государя, на котором присутствовали граф Фредерикс, генерал Алексеев и генерал Воейков. Ответ выражал согласие Государя на образование ответственного министерства, причем Его Величество, оставляя в своем непосредственном распоряжении министерства военное, морское, иностранных дел и Императорского Двора, поручал сформирование кабинета князю Львову.
Безусловно, все, и свита и чины штаба, выражали радость по поводу ответа и надеялись, что это согласие Царя на образование ответственного министерства внесет успокоение. Однако все эти сведения появлялись отрывочно и никто не знал, насколько были верны эти слухи*.
Около шести часов вечера я вместе с профессором С. П. Федоровым отправился на станцию в вагон генерал-адъютанта Н. И. Иванова, который нас ожидал.
Николай Иудович был чисто русский человек незнатного происхождения, пробивший себе дорогу упорным трудом. Неглупый, осторожный, настойчивый, глубоко религиозный и честный, генерал Иванов и по внешнему своему виду являлся типичным великороссом, с большой, теперь уже поседевшей, бородой и характерной русской речью.
Мы сели. Николай Иудович стал угощать нас чаем.
«Что-то будет от такой разрухи. Чем все это кончится», - сказал он.
«Вам необходимо прийти на помощь Государю. Он совершенно один и измучен. Вам надо отправиться в Петроград, принять командование всеми войсками и водворить порядок», - ответили мы Иванову.
«Поздно теперь, части зашатались и верных мало осталось. Мне, конечно, самому ничего не надо. Жизнь к концу. Я рад и счастлив помочь Его Величеству, но как это сделать? Необходимо иметь хоть небольшую, но твердую часть, чтобы до Царского к Императрице доехать и охранить Семью, а там уже действовать как Бог укажет», - рассуждал Иванов.
«Вы сегодня за обедом переговорите с Государем, скажите ему свои соображения и доложите, что готовы принять на себя поручение Его Величества проехать в Петроград для водворения порядка. Государь так волнуется событиями, и за Императрицу, и детей. Он, наверное, будет благодарен, что вы возьмете на себя умиротворение столицы и станете во главе этого тяжелого и серьезного дела. Бог поможет вам. Вас знает вся Россия».
Мы оставались у Иванова больше часа, обсуждая то трудное и опасное дело, которое он соглашался взять на себя. Должен отметить, что старый генерал-адъютант не поколебался ни одной минуты пойти на помощь Царю и России в эти роковые дни. Он обсуждал только вопрос, как лучше сделать это, и ни разу даже не намекнул, что он не может и не хочет этого делать. Больше всего смущало старика то, что «поздно хватились, надо бы раньше направиться туда, в Питер», и часто повторял: «Боюсь, поздно».
«Мы вам устроим сегодня за обедом место рядом с Государем, - сказал С. П. Федоров, - я скажу гофмаршалу князю Долгорукову об этом».
Этот последний обед, 27 февраля, у Его Величества в Ставке до отречения Государя я ясно помню. Он врезался в память. Приглашены были генерал Кондзеровский и какой-то полковой командир, прибывший с фронта. Затем за столом находились только те, кто постоянно обедал с Государем, то есть вся свита и иностранные военные представители.
Тяжелое настроение господствовало у всех. Молча ожидали мы выхода Государя из кабинета. Его Величество в защитной рубахе появился за несколько минут до восьми часов. Он был бледен, его большие, красивые глаза смотрели не так, как всегда. Были видны и грусть и тревога. Государь обошел всех молча и только приглашенному командиру полка сказал несколько слов.
За столом рядом с Государем сел генерал-адъютант Иванов, и они весь обед тихо разговаривали между собой.
Когда вышли из-за стола и направились в зал, Государь подошел к дежурному генералу Кондзеровскому и сказал: «Я вас прошу непременно сделать распоряжение относительно того лица, о котором я говорил вам. Это поручение моей матушки, и я хочу непременно его срочно исполнить».
Генерал Кондзеровский сказал: «Слушаю, Ваше Величество, я немедленно отдам приказание».
Государь сделал общий поклон и ушел в кабинет.
Все стали расходиться. Ко мне подошел генерал-адъютант Иванов и сообщил, что наше общее желание удовлетворено: Государь повелел ему отправиться с Георгиевским батальоном сегодня в ночь в Царское и затем в Петроград для водворения порядка. Николай Иудович добавил: «Его Величество приказал побывать у него еще раз для дополнительных директив. «Ведь вы уезжаете сегодня ночью в Царское, где будете 1 марта», - говорил мне Государь. Дается ответственное министерство, послана об этом телеграмма в Петроград. Государь надеется, что это внесет успокоение и восстание можно будет потушить. А я все-таки опасаюсь, не поздно ли. Да и сам Государь, как вы видели, сумрачен и очень тревожится. Я с георгиевцами поеду прямо через Дно на Царское и Петроград, а императорские поезда пойдут через Смоленск-Лихославль-Тосно на Царское».
Мы простились с Николаем Иудовичем, я пожелал ему успеха и сказал: «Бог даст, скоро встретимся в Петрограде».
«Дай Бог», - ответил генерал Иванов и, наклонив голову, торопливо пошел в кабинет Государя.
Часов в одиннадцать вечера, когда я сидел у себя в комнате, ко мне вошел барон Штакельберг и взволнованным голосом сказал:
«Скорей собирайтесь. Мы сейчас уезжаем. Государь едет в Царское. Происходят такие события, что нельзя сказать, чем все это кончится. Правда, ответственное министерство, на которое согласился Его Величество, может поправить дело. На него только надежда, но все-таки очень тяжело».
Через полчаса мы уже переезжали в автомобилях в свой свитский поезд...
* Автор воспоминаний впадает в этом случае, как и в последующем изложении, в ошибку. Окружающие Государя действительно настаивали на немедленном образовании ответственного перед палатами министерства, полагая, что эта мера может внести успокоение, и мнение это являлось общепризнанным в Ставке. Однако телеграмма, посланная Его Величеством князю Голицыну, свидетельствует, что Государь стоял в этом деле на правильном пути, сознавая, что обстоятельства требовали не уступок мятежу, а твердого образа действий.
Граф Владимир Борисович Фредерикс
Вторник, 28 февраля 1917г. Переезд Могилев - Орша - Смоленск - Лихославль - Бологое - Малая Вишера
Среда, 1 марта 1917г. Переезд Малая Вишера - Бологое - Валдай - Старая Русса - Дно - Порхов - Псков
Четверг, 2 марта 1917г. Псков
Пятница, 3 марта 1917г. Псков - Витебск - Орша - Могилев
Суббота, 4 марта 1917г. В Ставке: Могилев
В Ставке: Могилев. Воскресенье, 5 марта
В Ставке: Могилев. Понедельник - вторник, 6 - 7марта 1917г.
В Ставке: Могилев. Вторник, 7 марта 1917г.
Отъезд Государя Императора из Ставки. Среда, 8 марта 1917г.