Крепостная правда. Часть 2.
<<< Часть 1
С именем одного из крепостных капиталистов связана история особняка на углу Кожевенной и Косой линий Васильевского острова Санкт-Петербурга.
В 1844 году в Петербург из села Кимры Тверской губернии приехал крепостной крестьянин Николай Мокеевич Брусницын. Он купил участок с домом на Васильевском острове. В 1847 году Брусницын создал кожевенную мастерскую, которая поначалу была небольшой (работало в ней всего 10 человек) и занималась дублением кожи. Вскоре у неграмотного, но предприимчивого крестьянина дела пошли на лад: он записался в купцы 3-й гильдии, у него образовалась большая многодетная семья, а мастерская расширилась, превратившись в большую фабрику с 600 рабочими.
Дворцовое (подчинённое Приказу Большого Дворца) село Кимра не берегу Волги впервые упоминается в 1546 году в грамоте Ивана Грозного. Основным ремеслом кимряков было рыболовство, но в XVII веке его вытеснил сапожный и кожевенный промысел. Производство кож было одним из самых развитых на Руси, им славились Ярославль, Углич, Торжок и многие другие города. Кожу русской выделки покупала не только Европа, но и страны Востока. Начиная со времён Петра I в Кимрах начинают размещать казенные подряды на пошив армейской обуви.
Обувь шили не только быстро и качественно, но и красиво, кимрские мастера увозили многочисленные награды с международных и отечественных выставок. Еженедельные ярмарки, проводившиеся в селе гремели на всю страну, на них продавалось по 55 тысяч пар обуви. К концу XIX века кимрские мастера изготавливали до 2,5 миллионов пар обуви ежегодно.
"Изделья кимряков" упомянуты в поэме Некрасова "Кому на Руси жить хорошо":
Пошли по лавкам странники:
Любуются платочками,
Ивановскими ситцами,
Шлеями, новой обувью,
Издельем кимряков...
Все эти успехи не могли не сказаться на благосостянии кимряков, что нашло выражение в архитектуре. В начале XX века пришла мода на здания в стиле модерн, и до сих пор особый колорит Кимрам придаёт сохранившаяся деревянная застройка начала прошлого столетия.
Деревянный модерн в Кимрах. Дом братьев Лужиных. Начало XX века.
Последней владелицей села Кимры была графиня Юлия Павловна Самойлова - покровительница и модель живописца Карла Брюллова.
Карл Брюллов. Портрет графини Самойловой, удаляющейся с бала у персидского посланника с приёмной дочерью Амацилией Пачини
В 1846 году графиня Самойлова, продала свои земли в казну. Жители села Кимры и прилегающих к нему 50 (!) деревень заключили сделку с государством: выкупили себя с землёй и строениями за 495 тысяч рублей с рассрочкой. Долг был выплачен полностью, вместе с процентами сумма достигла миллиона рублей. В июне 1917 года указом Временного правительства село Кимры было преобразовано в город.
До начала затеянной земляками операции самовыкупа Николай Мокеевич Брусницын уже два года как жил и работал в Петербурге, но более чем вероятно, что он принимал в ней участие, поскольку вскоре сменил сословие с крестьянского на купеческое. В семье Брусницыных было восемь детей - трое сыновей (Николай, Александр и Григорий) и пять дочерей. После смерти отца, сыновья Николая Мокеевича вместе продолжали семейное дело.
Фабрика Брусницыных была крупнейшим из кожевенных производств Санкт-Петербурга и одним из самых передовых в Европе предприятий по производству кожи. Фабрика вырабатывала жёсткие кожи (подошвенные, шорно-сёдельные, для ремней и конской сбруи и др.). Предприятие было оснащено по последнему слову техники. Один из братьев, Александр, регулярно ездил за рубеж, закупал современное иностранное оборудование, внедрял современные технологии. В Петербурге у Брусницыных было несколько магазинов, где продавались сумочки, ремни, сандалии и высококачественные мелкие изделия из кожи. Предприятие и дом Брусницыных находились в юго-западном углу Васильевского острова, которое носило название Чекуши. Здесь с 1780-х годов по указу Екатерины II стали размещать все кожевенные производства Петербурга, сюда было переведено 14 кожевенных предприятий из других районов города. В конце XIX века годовое производство кожи в Чекушах в три раза превышало все кожевенное производство в США.
В 1882 году родительский дом перешёл по наследству к сыновьям Николая Мокеевича. Через два года трое братьев решили его перестроить. Перестройка была поручена архитектору Анатолию Ивановичу Ковшарову.
Белый зал особняка Брусницыных
Александр и Николай Брусницыны были гласными (депутатами) Городской думы, участниками Комитета Санкт-Петербургского Попечительства о народной трезвости. Они организовывали столовые, читальни и спектакли для мастеровых, а также приюты, ясли и убежища для подростков. В 90-х годах XIX века, по случаю 50-летия своего предприятия, они построили богадельню на Косой линии - Дом призрения, который назвали в память о своих родителях - Николае и Елене Брусницыных.
Дом призрения Брусницыных.
Дети принимались в Дом призрения с самого малого возраста, их учили, одевали и кормили. Но по достижению 14 лет они должны были работать на кожевенном заводе и отработать минимум 10 лет. Перед революцией в приюте Брусницыных на полном содержании находилось более 180 детей-сирот и 120 престарелых рабочих. Дом призрения Брусницыных - добротное кирпичное сооружение, в центре которой некогда находилась церковь Святого Николая Чудотворца, увенчанная куполами (не сохранились). Резной дубовый иконостас из домовой церкви сейчас находится в храме Казанской иконы Божией Матери в Вырице.
После 1917 года завод был национализирован и получил имя А.Н. Радищева, а особняк Брусницыных передан кожевенному заводу. Но Брусницыны не покинули Россию. Георгий Брусницын умер в 1934 году в комнате коммунальной квартиры на Пушкинской улице. Александр остался и продолжил работать на заводе в должности главного инженера и председателя Коллегии заводоуправления. Но в ночь на 28 мая 1919 года, по ордеру ЧК Александр Брусницын был арестован в своей квартире при заводе, в доме 27 по Кожевенной линии и заключен в тюрьму. В июне 1920 года корпорацией рабочих и служащих кожевенного завода было передано заявление в ЧК с ходатайством об освобождении. Позднее по ходатайству юридического отдела Московского Политического Красного Креста Александр Николаевич Брусницын был освобожден. Ему пришлось сменить залы особняка на комнату в коммуналке, где он до конца дней жил вместе с супругой и верной прислугой. Примерно в начале 1920-х он умер. Старший из братьев Николай умер примерно в 1918 году в Петрограде.
В брусницынском особняке в советское время располагалось заводоуправление. Завод, как и полагается депрессивному советскому заводу, приказал долго жить. Особняк признан памятником архитектуры и законсервирован. Реставрация стоит огромных денег, которые городской бюджет выделить не может. Поиски частного инвестора пока не увенчались успехом - объект находится в глухом углу Васильевского острова, а Чекуши не перестали быть промзоной - недалеко от особняка расположена территория Балтийского завода.
Брусницыны происходили из крестьян-ремесленников, кроме того, прослойку крепостных предпринимателей пополняли крестьяне-отходники. Об этом читаем у А.С. Пушкина: "Помещик, наложив оброк, оставляет на произвол своего крестьянина доставать оный, как и где он хочет. Крестьянин промышляет чем вздумает и уходит иногда за 2000 верст вырабатывать себе деньгу…" Свободно промышлять круглый год имели возможность отходники из тех поместий, в которых крестьяне были переведены с барщины на оброк. А таких оброчников к моменту отмены крепостного права было около половины от общей численности владельческих крестьян. "Ярем он барщины старинной оброком легким заменил; и раб судьбу благословил..." - повествует Пушкин о своёми герое Евгении Онегине. Но соседи не одобрили эту новацию:
Зато в углу своем надулся,
Увидя в этом страшный вред,
Его расчётливый сосед;
Другой лукаво улыбнулся,
И в голос все решили так,
Что он опаснейший чудак.
Расчётливый сосед не расчитывал на то, что снижение повинностей простимулирует предприимчивых крестьян, которые, разбогатев, смогут платить бОльший оброк, скорее всего он думал о том, что его крепостные просто станут меньше работать и был отчасти прав - об этом будет сказано ниже.
Большая доля "капиталистых крестьян" происходила из проявлявших экономическую активность государственных крестьян. Так, уже после отмены крепостного права, преобладающее большинство мелких предприятий центрального Черноземья принадлежало бывшим государственным крестьянам. В Воронежской губернии они имели 76% всех крестьянских предприятий, а в Тамбовской губернии - 64%. Государственные крестьяне ещё до отмены крепостного права имели сравнительно лучшие возможности для открытия собственного промыслового дела.
Своевременными указы Александра I, узаконивавшие предпринимательскую деятельность крестьян, можно назвать с натяжкой, они были не столько своевременными, сколько запоздалыми. Но лучше поздно, чем никогда.
Александр I
В 1816-1819 гг. в Остзейских (прибалтийских) губерниях - Эстляндской, Лифляндской и Курляндской - крестьяне получили личную свободу, но без земли и жилищ. Эстонские и латышские крестьяне получали в собственность только часть движимого имущества - сельскохозяйственный инвентарь необходимый для отработки барщины. Личная свобода давала остзейскому крестьянину право не выполнять приказы своего барона, но без земли деваться ему было некуда, приходилось работать на помещика, да и свобода передвижения была ограничена. После освобождения в течение 3 лет крестьянам не разрешалось покидать границы своей церковной общины, а в следующие 3 - границы волости. Только в 1832 году в Юрьев день крестьяне получили право менять место жительства в пределах своего уезда, но в Курляндии до 1848 года крестьянам не разрешалось селиться в городах. Многие латыши и эстонцы устремились искать лучшей доли во внутренние губернии империи. За сто лет на восток переселилось около 15% населения Остзейского края.
В царствование Александра I на свет появилось несколько проектов и докладных записок на Высочайшее имя по отмене крепостного права. Некоторые из них составлены по поручению императора, остальные по частной инициативе. Наиболее реалистичным и обдуманным был проект графа Аракчеева. Он предусматривал приобретение государством помещичьих земель и наделение ими освобождённых крестьян землёй по две десятины (1 десятина = 1.0925 гектаров) на человека. Двух десятин было совершенно недостаточно, поэтому крестьяне, по замыслу Аракчеева, должны были арендовать землю у помещиков.
Проекты Аракчеева и его коллег не были реализованы. О причинах говорят разное, однако все они сводятся к одной - страна быда ещё не готова к отмене крепостного права.
Экономика Ивана Сусанина
В любом школьном учебнике можно прочесть, что крестьяне получили свободу потому, что к середине XIX века крепостническая система себя изжила и тормозила хозяйство. Это расхожее мнение действительности не соответствует. Ведь всю первую половину XIX века цены на крестьян росли быстрее, чем цены на хлеб, который они выращивали. А это значит, что труд крепостных был доходным и хозяева стремились прикупить новых работников. Не случайно две трети дворян были против реформы.
Об исчерпанности крепостничества как хозяйственной системы было бы можно говорить, если бы крестьяне трудились на пределе своих физических возможностей. Однако ничего подобного не происходило. По подсчетам историков, крепостной крестьянин работал в 2,6 раза меньше, чем американский раб. А после того, как рабство в Америке отменили и число рабочих часов у бывших рабов уменьшилось на 28-37%, свободные негры все равно работали больше, чем российские крепостные. Это означает, что у помещиков была возможность, применяя насилие, заставить крестьян работать больше и увеличить таким образом доходы. Для всех было очевидно, что производительность крестьянского труда в значительной степени зависит от надсмотрщика, стоящего над душой у крестьянина. Не случайно государственные крестьяне, лишенные присмотра помещичьих управляющих, работали меньше и хуже. Располагавший большей степенью хозяйственной свободы казенный крестьянин в среднем сеял на 42% меньше, чем помещичий, урожайность у него была ниже на 16%, скота он держал меньше на 7-12% и т. д. А полная свобода и вовсе вела к хозяйственной катастрофе, о чем свидетельствует опыт жителей костромского села Коробово, получивших свободу еще в XVII веке.
В 1619 году царь Михаил Федорович пожаловал жителям села Коробово, откуда был родом Иван Сусанин, землю и навсегда освободил их от податей в пользу государства. Однако эта царская милость не пошла жителям деревни Коробово впрок. Два века спустя путешествующий по России Николай I был вынужден создать специальную комиссию по спасению потомков Сусанина от нищеты. Комиссия пришла к выводу, что причиной бедствия жителей Коробова были их привилегии: "В противоположность предприимчивому духу крестьян Костромской губернии,- писала комиссия в своем заключении,- коробовские крестьяне весьма малодеятельны, вообще не предприимчивы, а от того большею частью очень бедны". Николай I дал потомкам Сусанина новые земельные участки, но к началу XX века самое свободное село империи впало в полную нищету.
Судьба потомков Сусанина показывает, что большинство российских крестьян не было готово к свободе. Крепостные привыкли работать ровно столько, сколько необходимо для удовлетворения минимальных потребностей, поэтому при сокращении налогов и повинностей крестьянин сразу же начинал меньше работать.
М.К. Клодт. "Село в Орловской губернии (1864 г.)"
В феодальную эпоху была распространена издольщина - вид аренды земли, при которой арендная плата взимается собственником земли долей полученного с неё урожая. Частным случаем издольщины является половничество - наём земли за половину урожая. Половничество было самой распространённой формой издольщины в России. Первопроходец Ерофей Павлович Хабаров (1603-1671) сдавал свою землю половникам. В писцовой книге Сольвычегодского уезда за 1645 год указывается «Деревня Выставок Ленивцов, и в ней крестьяне: двор Микифорко Павлов Хабаров з братом с Ерофейком, да с ним половники…». Ерофей был как десять лет в Сибири, а его хозяйство вели арендаторы - половники. Это говорит о том, что с надела, который в силах обработать крестьянская семья, половина урожая была достаточна для жизни, а вторая половина представляла собой излишки.
На Руси тягость крепостного права была легче, чем у наших западных соседей. Николай Михайлович Карамзин, проезжая Эстляндию и Лифляндию, поделился впечатлениями от немецких феодальных порядков: "Господа, с которыми удалось мне говорить, жалуются на их леность и называют их сонливыми людьми, которые по воле ничего не сделают: и так надобно, чтобы их очень неволили, потому что они очень много работают, и мужик в Лифляндии или в Эстляндии приносит господину вчетверо более нашего казанского или симбирского. Сии бедные люди, работающие Господеви со страхом и трепетом во все будничные дни, зато уже без памяти веселятся в праздники, которых, правда, весьма немного по их календарю. Дорога усеяна корчмами, и все они в проезд мой были наполнены гуляющим народом - праздновали Троицу".
Полезным материалом для сравнения феодального гнёта на Западе и на Руси является история появление таких этносов, как финны-ингерманландцы и тверские карелы. По Столбовскому мирному договору 1617 года к Швеции отошла территория, расположенная в западной части нынешней Ленобласти - это Ижорская земля (Ингерманландия) и Корельский уезд (Кексгольмский лен). (Корела и Кексгольм - прежние названия современного Приозерска). С установления шведской оккупации начался исход населения этих земель в пределы Московского царства.
По условиям Столбовского договора в двухнедельный срок после объявления мира перейти в Россию разрешалось дворянам, детям боярским, посадским людям, чёрному духовенству и монахам, но не крестьянам, которые принялись писать челобитные царю с просьбами "перейти... для житья в Олонецкие и в Новгородцкие и во Псковские страны, чтоб им от их немецкого великого мучения и неволи... з женами и з детми, многочисленным Христианом в конец не погинуть".
Тысячи крестьян переселялись в Россию нелегально. «Бежали де в царского величества сторону многие русские люди для трёх причин: первое - для веры, другое - для языка и своей природы, третье - от больших податях тягости, а из Ижорские и из финские земли тож от большово отяхченья в податях и от тово, что их имали насилу в салдаты» - так объясняли причины исхода сами переселенцы.
Первые две названные причины исхода религиозно-культурные. Действительно, Православие в Ингермаландии подвергалось притеснениям от шведских властей. В православные приходы наряду с православными священниками стали назначаться лютеранские пасторы. Православным священникам предписывалось проводить богослужение только на финском языке. Вскоре приказано было на место умерших православных священников назначать лютеранских пасторов. Коренным жителям разрешалось заниматься торговлей только при условии перехода в лютеранство, активная лютеранская пропаганда велась среди православных ижор и вожан.
Крепость Копорье. Из книги Адама Олеария «Описание путешествия в Московию, в Персию и обратно». 1696 г. (источник: humus)
Однако православие в Ингерманландии сохранилось, на момент её воссоединения с Россией более четверти населения были православными. И бежали на Русь не только русские, и не только православные - русские переписные книги зафиксировали факты переселения в Россию так называемых «латышей финской земли» ("латышами" называли людей латинской веры - лютеран и католиков).
Не менее значимыми чем религиозно-культурные являлись материальные причины переселения. Во время русско-шведской войны 1656-1658 гг. олонецкий воевода Пётр Пушкин докладывал царю: «которые, государь, кореляне небогатые люди, и те в твою государеву сторону идут беспрестанно, а которые, государь, кореляне богатые люди и заводные домами своими, и те в твою государеву сторону итти не хотят». Кондратий Кухнов, крестьянин из Сердобольского погоста (Сортавала), в челобитной царю в конце 1656 года писал, что во время похода Петра Пушкина под Корелу «мы, сироты твои, твоих государевых ратных людей пришествию возрадовались радостию великою, а чаяли себе избытия от свейской работы поели сорока пяти годов, и твоих государевых людей... [послали встретить] в Сердобольской погост за восмидесят верст с поклонными грамотами и с челобитьем, а в Кирьяшском погосте тебе, великому государю, крест целовали всею землёю».
Шведские власти как могли препятствовали исходу населения в Россию и требовали у Москвы возврата перебежчиков. Русско-шведский переселенческий конфликт XVII века превратился в настоящюю эпопею длительностью почти в столетие, которая привела даже к маленькой гражданской войне. Но эта тема заслуживает отдельного рассмотрения, а в данном материале мы кратко рассмотрим характер и масштабы этого явления.
О масштабе переселения можно судить по царской грамоте 1650 года, в которой псковичам указывается, что из-за шведского рубежа на русскую сторону перебежало до 50 тысяч душ. К 1664 году в Ингерманландии проживало всего около 15 тысяч человек.
В первой половине XVII века русское правительство проводило двойственную политику: с одной стороны, разорённая во время Смуты Россия нуждалась в рабочих руках и восстановлении экономики, с другой стороны, до поры до времени не хотелось портить отношения со Швецией. Чтобы не выдавать переселенцев, русские переговорщики выдвигали шведам условие - производить обмен перебежчиков из Швеции на перебежчиков в Швецию. Поскольку последних было значительно меньше, большая часть переселенцев оставалась в России. Охотно принимали переселенцев монастыри: Тихвинский, Александро-Свирский, Антониево-Сийский, Кирилло-Белозерский и другие. Так, например, из многочисленных порядных записей карел, поселившихся во владениях Тихвинского монастыря, видно, что они получали от монастыря ссуды для устройства на новом месте. Как правило, на семью переселенца выдавалось «на лошадь, и на корову, и на дворовое строение денег десять рублей» и «хлеба всякого: ржи, и пшеницы, и ячмени, и овса десять четвертей». Помещики также выдавали ссуды желающим поселиться на их землях.
В 1650-х начался крутой поворот в русской политике в отношении переселенцев из Швеции. Русское правительство стало открыто призывать жителей Корельского уезда и Ижорской земли переходить на русскую сторону, обещая им всяческую помощь. Из Олонца и других пограничных городов в Швецию посылались для «проведывания всяких вестей» специально подобранные люди. Им же поручалось призывать карел переселяться в Россию, чтобы они «шли из-за рубежа безо всякого опасения».
Чтобы привлечь крестьян к переселению на государственные земли, русское правительство предоставляло переселенцам ряд льгот. Карелы, поселившиеся на пустовавших дворцовых землях Бежецкого верха (возвышенность в Тверской области), получали денежную и хлебную ссуды, на несколько лет освобождались от податей, получали в свое пользование земельные участки. Так, например, в 1660 году было дано «из пуста в жило на льготу» выходцам из Кирьяжского погоста, Корельского уезда, Давыдке Алексееву, Ваське Андрееву в Егорьевском погосте, Бежецкого Верха, в пустоши Треплове полчети выти, Ефимке Самуйлову - в пустоши Селище на пол-полчети выти, Микифорке Меркульеву, Юрке Тимофееву, Ивашке Микитину, Петрушке Семёнову и Афоньке Кононову - в пустоши Кирите четь и пол-полчети выти. Эти льготы были предоставлены «для дворового поставления и земельные роспашки» сроком на десять лет и, кроме того, «государева денежного жалования против государеву указу восемь рублёв дано, на семью по рублю, да государева хлебного жалования велено им из государевых из дворцовых житниц вместо ржи восмь четверти ячменя, на семью по чети». По приблизительным оценкам к 1670 году на земли Бежецкого Верха переселилось около 25-30 тысяч карел. Так появился субэтнос тверских карел.
В свою очередь, для восполнения убыли населения, шведы переселяли в Ингерманландию коренных жителей юго-востока Финляндии - эвремейсов и савакотов. Они частично ассимилировали местные родственные племена ижоры и води, сформировав, таким образом, этнос финнов-ингерманландцев. Усилиями шведских властей, к концу XVII века численность населения Ингерманландии достигла 40-45 тысяч человек.
Ещё хуже чем в Швеции было положение польских крестьян. Польский интеллектуал XVI века Анджей Моджевский так характеризует нравы польского панства: "Если шляхтич убьет хлопа, то говорит, что убил собаку, ибо шляхта считает кметов за собак" (кметы - крестьяне). Формально за убийство кмета полагался штраф 10 гривен, но королевская власть в Речи Посполитой была номинальной, так что найти управу на распоясавшихся феодалов было невозможно.
Часть 3 >>>
С именем одного из крепостных капиталистов связана история особняка на углу Кожевенной и Косой линий Васильевского острова Санкт-Петербурга.
В 1844 году в Петербург из села Кимры Тверской губернии приехал крепостной крестьянин Николай Мокеевич Брусницын. Он купил участок с домом на Васильевском острове. В 1847 году Брусницын создал кожевенную мастерскую, которая поначалу была небольшой (работало в ней всего 10 человек) и занималась дублением кожи. Вскоре у неграмотного, но предприимчивого крестьянина дела пошли на лад: он записался в купцы 3-й гильдии, у него образовалась большая многодетная семья, а мастерская расширилась, превратившись в большую фабрику с 600 рабочими.
Дворцовое (подчинённое Приказу Большого Дворца) село Кимра не берегу Волги впервые упоминается в 1546 году в грамоте Ивана Грозного. Основным ремеслом кимряков было рыболовство, но в XVII веке его вытеснил сапожный и кожевенный промысел. Производство кож было одним из самых развитых на Руси, им славились Ярославль, Углич, Торжок и многие другие города. Кожу русской выделки покупала не только Европа, но и страны Востока. Начиная со времён Петра I в Кимрах начинают размещать казенные подряды на пошив армейской обуви.
Обувь шили не только быстро и качественно, но и красиво, кимрские мастера увозили многочисленные награды с международных и отечественных выставок. Еженедельные ярмарки, проводившиеся в селе гремели на всю страну, на них продавалось по 55 тысяч пар обуви. К концу XIX века кимрские мастера изготавливали до 2,5 миллионов пар обуви ежегодно.
"Изделья кимряков" упомянуты в поэме Некрасова "Кому на Руси жить хорошо":
Пошли по лавкам странники:
Любуются платочками,
Ивановскими ситцами,
Шлеями, новой обувью,
Издельем кимряков...
Все эти успехи не могли не сказаться на благосостянии кимряков, что нашло выражение в архитектуре. В начале XX века пришла мода на здания в стиле модерн, и до сих пор особый колорит Кимрам придаёт сохранившаяся деревянная застройка начала прошлого столетия.
Деревянный модерн в Кимрах. Дом братьев Лужиных. Начало XX века.
Последней владелицей села Кимры была графиня Юлия Павловна Самойлова - покровительница и модель живописца Карла Брюллова.
Карл Брюллов. Портрет графини Самойловой, удаляющейся с бала у персидского посланника с приёмной дочерью Амацилией Пачини
В 1846 году графиня Самойлова, продала свои земли в казну. Жители села Кимры и прилегающих к нему 50 (!) деревень заключили сделку с государством: выкупили себя с землёй и строениями за 495 тысяч рублей с рассрочкой. Долг был выплачен полностью, вместе с процентами сумма достигла миллиона рублей. В июне 1917 года указом Временного правительства село Кимры было преобразовано в город.
До начала затеянной земляками операции самовыкупа Николай Мокеевич Брусницын уже два года как жил и работал в Петербурге, но более чем вероятно, что он принимал в ней участие, поскольку вскоре сменил сословие с крестьянского на купеческое. В семье Брусницыных было восемь детей - трое сыновей (Николай, Александр и Григорий) и пять дочерей. После смерти отца, сыновья Николая Мокеевича вместе продолжали семейное дело.
Фабрика Брусницыных была крупнейшим из кожевенных производств Санкт-Петербурга и одним из самых передовых в Европе предприятий по производству кожи. Фабрика вырабатывала жёсткие кожи (подошвенные, шорно-сёдельные, для ремней и конской сбруи и др.). Предприятие было оснащено по последнему слову техники. Один из братьев, Александр, регулярно ездил за рубеж, закупал современное иностранное оборудование, внедрял современные технологии. В Петербурге у Брусницыных было несколько магазинов, где продавались сумочки, ремни, сандалии и высококачественные мелкие изделия из кожи. Предприятие и дом Брусницыных находились в юго-западном углу Васильевского острова, которое носило название Чекуши. Здесь с 1780-х годов по указу Екатерины II стали размещать все кожевенные производства Петербурга, сюда было переведено 14 кожевенных предприятий из других районов города. В конце XIX века годовое производство кожи в Чекушах в три раза превышало все кожевенное производство в США.
В 1882 году родительский дом перешёл по наследству к сыновьям Николая Мокеевича. Через два года трое братьев решили его перестроить. Перестройка была поручена архитектору Анатолию Ивановичу Ковшарову.
Белый зал особняка Брусницыных
Александр и Николай Брусницыны были гласными (депутатами) Городской думы, участниками Комитета Санкт-Петербургского Попечительства о народной трезвости. Они организовывали столовые, читальни и спектакли для мастеровых, а также приюты, ясли и убежища для подростков. В 90-х годах XIX века, по случаю 50-летия своего предприятия, они построили богадельню на Косой линии - Дом призрения, который назвали в память о своих родителях - Николае и Елене Брусницыных.
Дом призрения Брусницыных.
Дети принимались в Дом призрения с самого малого возраста, их учили, одевали и кормили. Но по достижению 14 лет они должны были работать на кожевенном заводе и отработать минимум 10 лет. Перед революцией в приюте Брусницыных на полном содержании находилось более 180 детей-сирот и 120 престарелых рабочих. Дом призрения Брусницыных - добротное кирпичное сооружение, в центре которой некогда находилась церковь Святого Николая Чудотворца, увенчанная куполами (не сохранились). Резной дубовый иконостас из домовой церкви сейчас находится в храме Казанской иконы Божией Матери в Вырице.
После 1917 года завод был национализирован и получил имя А.Н. Радищева, а особняк Брусницыных передан кожевенному заводу. Но Брусницыны не покинули Россию. Георгий Брусницын умер в 1934 году в комнате коммунальной квартиры на Пушкинской улице. Александр остался и продолжил работать на заводе в должности главного инженера и председателя Коллегии заводоуправления. Но в ночь на 28 мая 1919 года, по ордеру ЧК Александр Брусницын был арестован в своей квартире при заводе, в доме 27 по Кожевенной линии и заключен в тюрьму. В июне 1920 года корпорацией рабочих и служащих кожевенного завода было передано заявление в ЧК с ходатайством об освобождении. Позднее по ходатайству юридического отдела Московского Политического Красного Креста Александр Николаевич Брусницын был освобожден. Ему пришлось сменить залы особняка на комнату в коммуналке, где он до конца дней жил вместе с супругой и верной прислугой. Примерно в начале 1920-х он умер. Старший из братьев Николай умер примерно в 1918 году в Петрограде.
В брусницынском особняке в советское время располагалось заводоуправление. Завод, как и полагается депрессивному советскому заводу, приказал долго жить. Особняк признан памятником архитектуры и законсервирован. Реставрация стоит огромных денег, которые городской бюджет выделить не может. Поиски частного инвестора пока не увенчались успехом - объект находится в глухом углу Васильевского острова, а Чекуши не перестали быть промзоной - недалеко от особняка расположена территория Балтийского завода.
Брусницыны происходили из крестьян-ремесленников, кроме того, прослойку крепостных предпринимателей пополняли крестьяне-отходники. Об этом читаем у А.С. Пушкина: "Помещик, наложив оброк, оставляет на произвол своего крестьянина доставать оный, как и где он хочет. Крестьянин промышляет чем вздумает и уходит иногда за 2000 верст вырабатывать себе деньгу…" Свободно промышлять круглый год имели возможность отходники из тех поместий, в которых крестьяне были переведены с барщины на оброк. А таких оброчников к моменту отмены крепостного права было около половины от общей численности владельческих крестьян. "Ярем он барщины старинной оброком легким заменил; и раб судьбу благословил..." - повествует Пушкин о своёми герое Евгении Онегине. Но соседи не одобрили эту новацию:
Зато в углу своем надулся,
Увидя в этом страшный вред,
Его расчётливый сосед;
Другой лукаво улыбнулся,
И в голос все решили так,
Что он опаснейший чудак.
Расчётливый сосед не расчитывал на то, что снижение повинностей простимулирует предприимчивых крестьян, которые, разбогатев, смогут платить бОльший оброк, скорее всего он думал о том, что его крепостные просто станут меньше работать и был отчасти прав - об этом будет сказано ниже.
Большая доля "капиталистых крестьян" происходила из проявлявших экономическую активность государственных крестьян. Так, уже после отмены крепостного права, преобладающее большинство мелких предприятий центрального Черноземья принадлежало бывшим государственным крестьянам. В Воронежской губернии они имели 76% всех крестьянских предприятий, а в Тамбовской губернии - 64%. Государственные крестьяне ещё до отмены крепостного права имели сравнительно лучшие возможности для открытия собственного промыслового дела.
Своевременными указы Александра I, узаконивавшие предпринимательскую деятельность крестьян, можно назвать с натяжкой, они были не столько своевременными, сколько запоздалыми. Но лучше поздно, чем никогда.
Александр I
В 1816-1819 гг. в Остзейских (прибалтийских) губерниях - Эстляндской, Лифляндской и Курляндской - крестьяне получили личную свободу, но без земли и жилищ. Эстонские и латышские крестьяне получали в собственность только часть движимого имущества - сельскохозяйственный инвентарь необходимый для отработки барщины. Личная свобода давала остзейскому крестьянину право не выполнять приказы своего барона, но без земли деваться ему было некуда, приходилось работать на помещика, да и свобода передвижения была ограничена. После освобождения в течение 3 лет крестьянам не разрешалось покидать границы своей церковной общины, а в следующие 3 - границы волости. Только в 1832 году в Юрьев день крестьяне получили право менять место жительства в пределах своего уезда, но в Курляндии до 1848 года крестьянам не разрешалось селиться в городах. Многие латыши и эстонцы устремились искать лучшей доли во внутренние губернии империи. За сто лет на восток переселилось около 15% населения Остзейского края.
В царствование Александра I на свет появилось несколько проектов и докладных записок на Высочайшее имя по отмене крепостного права. Некоторые из них составлены по поручению императора, остальные по частной инициативе. Наиболее реалистичным и обдуманным был проект графа Аракчеева. Он предусматривал приобретение государством помещичьих земель и наделение ими освобождённых крестьян землёй по две десятины (1 десятина = 1.0925 гектаров) на человека. Двух десятин было совершенно недостаточно, поэтому крестьяне, по замыслу Аракчеева, должны были арендовать землю у помещиков.
Проекты Аракчеева и его коллег не были реализованы. О причинах говорят разное, однако все они сводятся к одной - страна быда ещё не готова к отмене крепостного права.
Экономика Ивана Сусанина
В любом школьном учебнике можно прочесть, что крестьяне получили свободу потому, что к середине XIX века крепостническая система себя изжила и тормозила хозяйство. Это расхожее мнение действительности не соответствует. Ведь всю первую половину XIX века цены на крестьян росли быстрее, чем цены на хлеб, который они выращивали. А это значит, что труд крепостных был доходным и хозяева стремились прикупить новых работников. Не случайно две трети дворян были против реформы.
Об исчерпанности крепостничества как хозяйственной системы было бы можно говорить, если бы крестьяне трудились на пределе своих физических возможностей. Однако ничего подобного не происходило. По подсчетам историков, крепостной крестьянин работал в 2,6 раза меньше, чем американский раб. А после того, как рабство в Америке отменили и число рабочих часов у бывших рабов уменьшилось на 28-37%, свободные негры все равно работали больше, чем российские крепостные. Это означает, что у помещиков была возможность, применяя насилие, заставить крестьян работать больше и увеличить таким образом доходы. Для всех было очевидно, что производительность крестьянского труда в значительной степени зависит от надсмотрщика, стоящего над душой у крестьянина. Не случайно государственные крестьяне, лишенные присмотра помещичьих управляющих, работали меньше и хуже. Располагавший большей степенью хозяйственной свободы казенный крестьянин в среднем сеял на 42% меньше, чем помещичий, урожайность у него была ниже на 16%, скота он держал меньше на 7-12% и т. д. А полная свобода и вовсе вела к хозяйственной катастрофе, о чем свидетельствует опыт жителей костромского села Коробово, получивших свободу еще в XVII веке.
В 1619 году царь Михаил Федорович пожаловал жителям села Коробово, откуда был родом Иван Сусанин, землю и навсегда освободил их от податей в пользу государства. Однако эта царская милость не пошла жителям деревни Коробово впрок. Два века спустя путешествующий по России Николай I был вынужден создать специальную комиссию по спасению потомков Сусанина от нищеты. Комиссия пришла к выводу, что причиной бедствия жителей Коробова были их привилегии: "В противоположность предприимчивому духу крестьян Костромской губернии,- писала комиссия в своем заключении,- коробовские крестьяне весьма малодеятельны, вообще не предприимчивы, а от того большею частью очень бедны". Николай I дал потомкам Сусанина новые земельные участки, но к началу XX века самое свободное село империи впало в полную нищету.
Судьба потомков Сусанина показывает, что большинство российских крестьян не было готово к свободе. Крепостные привыкли работать ровно столько, сколько необходимо для удовлетворения минимальных потребностей, поэтому при сокращении налогов и повинностей крестьянин сразу же начинал меньше работать.
М.К. Клодт. "Село в Орловской губернии (1864 г.)"
В феодальную эпоху была распространена издольщина - вид аренды земли, при которой арендная плата взимается собственником земли долей полученного с неё урожая. Частным случаем издольщины является половничество - наём земли за половину урожая. Половничество было самой распространённой формой издольщины в России. Первопроходец Ерофей Павлович Хабаров (1603-1671) сдавал свою землю половникам. В писцовой книге Сольвычегодского уезда за 1645 год указывается «Деревня Выставок Ленивцов, и в ней крестьяне: двор Микифорко Павлов Хабаров з братом с Ерофейком, да с ним половники…». Ерофей был как десять лет в Сибири, а его хозяйство вели арендаторы - половники. Это говорит о том, что с надела, который в силах обработать крестьянская семья, половина урожая была достаточна для жизни, а вторая половина представляла собой излишки.
На Руси тягость крепостного права была легче, чем у наших западных соседей. Николай Михайлович Карамзин, проезжая Эстляндию и Лифляндию, поделился впечатлениями от немецких феодальных порядков: "Господа, с которыми удалось мне говорить, жалуются на их леность и называют их сонливыми людьми, которые по воле ничего не сделают: и так надобно, чтобы их очень неволили, потому что они очень много работают, и мужик в Лифляндии или в Эстляндии приносит господину вчетверо более нашего казанского или симбирского. Сии бедные люди, работающие Господеви со страхом и трепетом во все будничные дни, зато уже без памяти веселятся в праздники, которых, правда, весьма немного по их календарю. Дорога усеяна корчмами, и все они в проезд мой были наполнены гуляющим народом - праздновали Троицу".
Полезным материалом для сравнения феодального гнёта на Западе и на Руси является история появление таких этносов, как финны-ингерманландцы и тверские карелы. По Столбовскому мирному договору 1617 года к Швеции отошла территория, расположенная в западной части нынешней Ленобласти - это Ижорская земля (Ингерманландия) и Корельский уезд (Кексгольмский лен). (Корела и Кексгольм - прежние названия современного Приозерска). С установления шведской оккупации начался исход населения этих земель в пределы Московского царства.
По условиям Столбовского договора в двухнедельный срок после объявления мира перейти в Россию разрешалось дворянам, детям боярским, посадским людям, чёрному духовенству и монахам, но не крестьянам, которые принялись писать челобитные царю с просьбами "перейти... для житья в Олонецкие и в Новгородцкие и во Псковские страны, чтоб им от их немецкого великого мучения и неволи... з женами и з детми, многочисленным Христианом в конец не погинуть".
Тысячи крестьян переселялись в Россию нелегально. «Бежали де в царского величества сторону многие русские люди для трёх причин: первое - для веры, другое - для языка и своей природы, третье - от больших податях тягости, а из Ижорские и из финские земли тож от большово отяхченья в податях и от тово, что их имали насилу в салдаты» - так объясняли причины исхода сами переселенцы.
Первые две названные причины исхода религиозно-культурные. Действительно, Православие в Ингермаландии подвергалось притеснениям от шведских властей. В православные приходы наряду с православными священниками стали назначаться лютеранские пасторы. Православным священникам предписывалось проводить богослужение только на финском языке. Вскоре приказано было на место умерших православных священников назначать лютеранских пасторов. Коренным жителям разрешалось заниматься торговлей только при условии перехода в лютеранство, активная лютеранская пропаганда велась среди православных ижор и вожан.
Крепость Копорье. Из книги Адама Олеария «Описание путешествия в Московию, в Персию и обратно». 1696 г. (источник: humus)
Однако православие в Ингерманландии сохранилось, на момент её воссоединения с Россией более четверти населения были православными. И бежали на Русь не только русские, и не только православные - русские переписные книги зафиксировали факты переселения в Россию так называемых «латышей финской земли» ("латышами" называли людей латинской веры - лютеран и католиков).
Не менее значимыми чем религиозно-культурные являлись материальные причины переселения. Во время русско-шведской войны 1656-1658 гг. олонецкий воевода Пётр Пушкин докладывал царю: «которые, государь, кореляне небогатые люди, и те в твою государеву сторону идут беспрестанно, а которые, государь, кореляне богатые люди и заводные домами своими, и те в твою государеву сторону итти не хотят». Кондратий Кухнов, крестьянин из Сердобольского погоста (Сортавала), в челобитной царю в конце 1656 года писал, что во время похода Петра Пушкина под Корелу «мы, сироты твои, твоих государевых ратных людей пришествию возрадовались радостию великою, а чаяли себе избытия от свейской работы поели сорока пяти годов, и твоих государевых людей... [послали встретить] в Сердобольской погост за восмидесят верст с поклонными грамотами и с челобитьем, а в Кирьяшском погосте тебе, великому государю, крест целовали всею землёю».
Шведские власти как могли препятствовали исходу населения в Россию и требовали у Москвы возврата перебежчиков. Русско-шведский переселенческий конфликт XVII века превратился в настоящюю эпопею длительностью почти в столетие, которая привела даже к маленькой гражданской войне. Но эта тема заслуживает отдельного рассмотрения, а в данном материале мы кратко рассмотрим характер и масштабы этого явления.
О масштабе переселения можно судить по царской грамоте 1650 года, в которой псковичам указывается, что из-за шведского рубежа на русскую сторону перебежало до 50 тысяч душ. К 1664 году в Ингерманландии проживало всего около 15 тысяч человек.
В первой половине XVII века русское правительство проводило двойственную политику: с одной стороны, разорённая во время Смуты Россия нуждалась в рабочих руках и восстановлении экономики, с другой стороны, до поры до времени не хотелось портить отношения со Швецией. Чтобы не выдавать переселенцев, русские переговорщики выдвигали шведам условие - производить обмен перебежчиков из Швеции на перебежчиков в Швецию. Поскольку последних было значительно меньше, большая часть переселенцев оставалась в России. Охотно принимали переселенцев монастыри: Тихвинский, Александро-Свирский, Антониево-Сийский, Кирилло-Белозерский и другие. Так, например, из многочисленных порядных записей карел, поселившихся во владениях Тихвинского монастыря, видно, что они получали от монастыря ссуды для устройства на новом месте. Как правило, на семью переселенца выдавалось «на лошадь, и на корову, и на дворовое строение денег десять рублей» и «хлеба всякого: ржи, и пшеницы, и ячмени, и овса десять четвертей». Помещики также выдавали ссуды желающим поселиться на их землях.
В 1650-х начался крутой поворот в русской политике в отношении переселенцев из Швеции. Русское правительство стало открыто призывать жителей Корельского уезда и Ижорской земли переходить на русскую сторону, обещая им всяческую помощь. Из Олонца и других пограничных городов в Швецию посылались для «проведывания всяких вестей» специально подобранные люди. Им же поручалось призывать карел переселяться в Россию, чтобы они «шли из-за рубежа безо всякого опасения».
Чтобы привлечь крестьян к переселению на государственные земли, русское правительство предоставляло переселенцам ряд льгот. Карелы, поселившиеся на пустовавших дворцовых землях Бежецкого верха (возвышенность в Тверской области), получали денежную и хлебную ссуды, на несколько лет освобождались от податей, получали в свое пользование земельные участки. Так, например, в 1660 году было дано «из пуста в жило на льготу» выходцам из Кирьяжского погоста, Корельского уезда, Давыдке Алексееву, Ваське Андрееву в Егорьевском погосте, Бежецкого Верха, в пустоши Треплове полчети выти, Ефимке Самуйлову - в пустоши Селище на пол-полчети выти, Микифорке Меркульеву, Юрке Тимофееву, Ивашке Микитину, Петрушке Семёнову и Афоньке Кононову - в пустоши Кирите четь и пол-полчети выти. Эти льготы были предоставлены «для дворового поставления и земельные роспашки» сроком на десять лет и, кроме того, «государева денежного жалования против государеву указу восемь рублёв дано, на семью по рублю, да государева хлебного жалования велено им из государевых из дворцовых житниц вместо ржи восмь четверти ячменя, на семью по чети». По приблизительным оценкам к 1670 году на земли Бежецкого Верха переселилось около 25-30 тысяч карел. Так появился субэтнос тверских карел.
В свою очередь, для восполнения убыли населения, шведы переселяли в Ингерманландию коренных жителей юго-востока Финляндии - эвремейсов и савакотов. Они частично ассимилировали местные родственные племена ижоры и води, сформировав, таким образом, этнос финнов-ингерманландцев. Усилиями шведских властей, к концу XVII века численность населения Ингерманландии достигла 40-45 тысяч человек.
Ещё хуже чем в Швеции было положение польских крестьян. Польский интеллектуал XVI века Анджей Моджевский так характеризует нравы польского панства: "Если шляхтич убьет хлопа, то говорит, что убил собаку, ибо шляхта считает кметов за собак" (кметы - крестьяне). Формально за убийство кмета полагался штраф 10 гривен, но королевская власть в Речи Посполитой была номинальной, так что найти управу на распоясавшихся феодалов было невозможно.
Часть 3 >>>