нормальных нет
Думаю: ну и что. Вот я же выросла и нормальная.
Ну да.
До 30 лет я грызла ногти. Потом как-то остепенилась и оставила только один обгрызенный ноготь, буферный.
Описывать прочие нестабильности своей психики не буду, а то сама себя начну подозревать в недообследованности.
Ну вот я социофоб до сих пор. Звонок телефона вызывает мгновенный приступ паники. Необходимость общаться с любыми официальными лицами - от врача в поликлинике до мента у дороги - тревогу до онемения.
Думала: сын нормальный. Ну да, он грызет ногти, рукава рубашек, сжимает и разжимает пальцы рук, чуть что - впадает в истеричные слезы. А так-то нормальный, ага.
Я вспоминаю детский сад. Сейчас, анализируя общий фон детсадовской жизни, я понимаю, что надо отделять тогдашнее настроение от нынешней оценки.
Тогдашнее настроение определялось тем, что это было нормально. Ясли, сад. Дети, живущие до школы дома, с бабушками, порицались как тепличные. Они были странные какие-то. Не наши люди.
Вот фотография с доски дежурств нашей средней группы.
Сад "Яблонька" при большом заводе.
Такие фото в базе данных современных сирот вызывают комментарии добрых тетенек на конфе: "Посмотрите, какой взгляд у ребенка!! Мама, найдись! Научи эту крошку улыбаться!!"
Что ж я такая на этом фото? Не знаю.
Основной фон в детском саду - постоянное напряжение из-за публичности всей жизни. Постоянное ощущение, что тебя осрамят, что ты не сумеешь что-то, не зная правил, оскандалишься, что на тебя все смотрят всегда и ты всегда можешь оазаться виноват.
Причем, носители правил - все. И взрослые - и дети.
Откуда-то дети знают все: как надо дразниться и играть в дочки-матери, как надо закатывать бубликом гольфы и как надо жрать зеленые цветы черной смородины. Дети знают, что в старом сером щелястом туалете на угловом пустом участке живет Бабайка, знают, в каком случае надо бежать и жаловаться воспитательнице, с какой интонацией надотянуть: "Чаааю-чааааю-чаааааааааю-я-с- Юлей- нииграааааю!"
На первом "чаю" надо было быстро умолять, чтоб с тобой играли. Первое "чаю" тянулось специально медлено, чтоб дать виновной Юле возможность отмолить прощение. После того, как формула была произнесена целиком, она становилась священна и ее действие уже не могли отменить ни та, ни другая сторона. То есть надо было примиряться - тоже при помощи отдельной формулы.
Откуда эти дети знали все?
Впрочем- воспитатели знали все остальное.
Что касается житейских правил.
Я знала тоже много. Другого. Но это было никому не интересно.
Они играли в дочки-матери, а я пыталась поиграть с ними в принцев и принцесс, показывала ,как принц становится на одно колено - почему-то именно это было основным в моей игре, создавало настроение. Только никто не понимал, что я изображаю.
При этом я в садике была явно не самый забитый ребенок. Я читала с четырех лет - и воспитательницы сажали меня читать всем вслух, пока они красили ногти.
Вишневым лаком.
Я была солисткой на утренниках, играла Снегурочку, так как могла запомнить длинный текст конферанса, в матросском танце танцевала с Димой Пахаревым в первой паре, и вообще мой папа был начальник, что, скорее всего, тоже определяло мое бытие в садике и сознание воспитателей в нем же.
Но.
У нас были две комнаты, соединенных т-образно. В перекладине стояли столики, а в ножке была игровая и условная спальня. Там мы расставляли раскладушки. Их вытаскивали из кладовки, они страшно лязгали.
Тихий час.
Сперва все шли в туалет.
Он общий - две открытых кабинки, условно правая для девочек - левая для мальчиков.
Однажды, когда была очередь, я пошла в кабинку для мальчиков. Меня покрыли позором товарищи. Это было непозволительно.
И вот все уже разложили раскладушки, раскатали скатки постели... На пододеяльнике химическим карандашом написана твоя фамилия.
Но двое детей все еще сидят над рассольником.
В нем плавают кубики жира (типа "мясо") и мерзкие ошметки соленых огурцов.
Два страдальца качаются вперед назад и хором тянут:
-А я больше нихачуууууууу... а я больше нихааачууууу...
Из-за стола их отпускают не сразу. Они должны вымолить себе свободу.
Тихий час. Ваня З. зачем-то покадывает из-под одеяла попу.
То там, то тут кто-то развлекается любимым способом: ковыряется в своей попе, потом подсовывает этот палец под нос товарищу, лежащему на раскладушке через проход.
- Ручки под щечку, повернулись на правый бочок!
Засыпать разрешалось только так. Это неудобно. Я не понимала -зачем.Но это было сакральное правило, так надо.
Шумящие в тихий час дети наказаны. Они стоят босиком, в трусиках, в углу комнаты. Из балконной двери дует. Но зато они могут смотреть на черепашку в террариуме.
А потом надо вставать.
Все встают.
Только один ребенок (таких было двое-трое на группу, то один, то другой делал это - но почти ежедневно) вдруг остается лежать. Его пытаются поднять, он делает вид, что спит. И вот он уже одинокий остров посреди пустой комнаты. Все уже убрали раскладушки. Все сели за столы - полдник. А человек лежит. Воспитатели глумятся над его головой: "Так и будешь до ночи лежать? До мамы?"
Всем ясно: он описался. Я понимаю: встал бы он быстрее, никто бы не заметил.
Но он не может встать. Все увидят.
Все и так все понимают, но пока не видно - этого нет. Становится все ужаснее, все безнадежнее, все страшнее и стыднее.
Я не знаю, как вставал потом этот несчастный детеныш, - но помню, что все относились к нему как к гадкому утенку.
Если человека ставили в угол то он ныл:" Я больше нибууууудуууу"
А воспитательница отвечала:
- Вот когда не будешь, тогда и выйдешь.
Помню, меня потрясал этот алогизм.
Я пыталась объяснить, почему так нельзя ставить условие - но мне не хватало слов.
А на занятиях мы лепили из глины. Она засыхала и трескалась. Я ее облизывала - а она была с кислым металлическим привкусом.
Никаких ужасов я не рассказываю. Все нормально.
Но в 99 процентах садиков... в 99 процентах случаев... когда мама приходит в садик среди бела дня - ребенок начинает проситься взять его домой. Или просто с собой.
И я даже не буду спрашивать вас - почему.
Ясно же - почему.
Ну да.
До 30 лет я грызла ногти. Потом как-то остепенилась и оставила только один обгрызенный ноготь, буферный.
Описывать прочие нестабильности своей психики не буду, а то сама себя начну подозревать в недообследованности.
Ну вот я социофоб до сих пор. Звонок телефона вызывает мгновенный приступ паники. Необходимость общаться с любыми официальными лицами - от врача в поликлинике до мента у дороги - тревогу до онемения.
Думала: сын нормальный. Ну да, он грызет ногти, рукава рубашек, сжимает и разжимает пальцы рук, чуть что - впадает в истеричные слезы. А так-то нормальный, ага.
Я вспоминаю детский сад. Сейчас, анализируя общий фон детсадовской жизни, я понимаю, что надо отделять тогдашнее настроение от нынешней оценки.
Тогдашнее настроение определялось тем, что это было нормально. Ясли, сад. Дети, живущие до школы дома, с бабушками, порицались как тепличные. Они были странные какие-то. Не наши люди.
Вот фотография с доски дежурств нашей средней группы.
Сад "Яблонька" при большом заводе.
Такие фото в базе данных современных сирот вызывают комментарии добрых тетенек на конфе: "Посмотрите, какой взгляд у ребенка!! Мама, найдись! Научи эту крошку улыбаться!!"
Что ж я такая на этом фото? Не знаю.
Основной фон в детском саду - постоянное напряжение из-за публичности всей жизни. Постоянное ощущение, что тебя осрамят, что ты не сумеешь что-то, не зная правил, оскандалишься, что на тебя все смотрят всегда и ты всегда можешь оазаться виноват.
Причем, носители правил - все. И взрослые - и дети.
Откуда-то дети знают все: как надо дразниться и играть в дочки-матери, как надо закатывать бубликом гольфы и как надо жрать зеленые цветы черной смородины. Дети знают, что в старом сером щелястом туалете на угловом пустом участке живет Бабайка, знают, в каком случае надо бежать и жаловаться воспитательнице, с какой интонацией надотянуть: "Чаааю-чааааю-чаааааааааю-я-с- Юлей- нииграааааю!"
На первом "чаю" надо было быстро умолять, чтоб с тобой играли. Первое "чаю" тянулось специально медлено, чтоб дать виновной Юле возможность отмолить прощение. После того, как формула была произнесена целиком, она становилась священна и ее действие уже не могли отменить ни та, ни другая сторона. То есть надо было примиряться - тоже при помощи отдельной формулы.
Откуда эти дети знали все?
Впрочем- воспитатели знали все остальное.
Что касается житейских правил.
Я знала тоже много. Другого. Но это было никому не интересно.
Они играли в дочки-матери, а я пыталась поиграть с ними в принцев и принцесс, показывала ,как принц становится на одно колено - почему-то именно это было основным в моей игре, создавало настроение. Только никто не понимал, что я изображаю.
При этом я в садике была явно не самый забитый ребенок. Я читала с четырех лет - и воспитательницы сажали меня читать всем вслух, пока они красили ногти.
Вишневым лаком.
Я была солисткой на утренниках, играла Снегурочку, так как могла запомнить длинный текст конферанса, в матросском танце танцевала с Димой Пахаревым в первой паре, и вообще мой папа был начальник, что, скорее всего, тоже определяло мое бытие в садике и сознание воспитателей в нем же.
Но.
У нас были две комнаты, соединенных т-образно. В перекладине стояли столики, а в ножке была игровая и условная спальня. Там мы расставляли раскладушки. Их вытаскивали из кладовки, они страшно лязгали.
Тихий час.
Сперва все шли в туалет.
Он общий - две открытых кабинки, условно правая для девочек - левая для мальчиков.
Однажды, когда была очередь, я пошла в кабинку для мальчиков. Меня покрыли позором товарищи. Это было непозволительно.
И вот все уже разложили раскладушки, раскатали скатки постели... На пододеяльнике химическим карандашом написана твоя фамилия.
Но двое детей все еще сидят над рассольником.
В нем плавают кубики жира (типа "мясо") и мерзкие ошметки соленых огурцов.
Два страдальца качаются вперед назад и хором тянут:
-А я больше нихачуууууууу... а я больше нихааачууууу...
Из-за стола их отпускают не сразу. Они должны вымолить себе свободу.
Тихий час. Ваня З. зачем-то покадывает из-под одеяла попу.
То там, то тут кто-то развлекается любимым способом: ковыряется в своей попе, потом подсовывает этот палец под нос товарищу, лежащему на раскладушке через проход.
- Ручки под щечку, повернулись на правый бочок!
Засыпать разрешалось только так. Это неудобно. Я не понимала -зачем.Но это было сакральное правило, так надо.
Шумящие в тихий час дети наказаны. Они стоят босиком, в трусиках, в углу комнаты. Из балконной двери дует. Но зато они могут смотреть на черепашку в террариуме.
А потом надо вставать.
Все встают.
Только один ребенок (таких было двое-трое на группу, то один, то другой делал это - но почти ежедневно) вдруг остается лежать. Его пытаются поднять, он делает вид, что спит. И вот он уже одинокий остров посреди пустой комнаты. Все уже убрали раскладушки. Все сели за столы - полдник. А человек лежит. Воспитатели глумятся над его головой: "Так и будешь до ночи лежать? До мамы?"
Всем ясно: он описался. Я понимаю: встал бы он быстрее, никто бы не заметил.
Но он не может встать. Все увидят.
Все и так все понимают, но пока не видно - этого нет. Становится все ужаснее, все безнадежнее, все страшнее и стыднее.
Я не знаю, как вставал потом этот несчастный детеныш, - но помню, что все относились к нему как к гадкому утенку.
Если человека ставили в угол то он ныл:" Я больше нибууууудуууу"
А воспитательница отвечала:
- Вот когда не будешь, тогда и выйдешь.
Помню, меня потрясал этот алогизм.
Я пыталась объяснить, почему так нельзя ставить условие - но мне не хватало слов.
А на занятиях мы лепили из глины. Она засыхала и трескалась. Я ее облизывала - а она была с кислым металлическим привкусом.
Никаких ужасов я не рассказываю. Все нормально.
Но в 99 процентах садиков... в 99 процентах случаев... когда мама приходит в садик среди бела дня - ребенок начинает проситься взять его домой. Или просто с собой.
И я даже не буду спрашивать вас - почему.
Ясно же - почему.