Кэтрин Маколей
Кэтрин Маколей (англ. Catharine Macaulay, 2 апреля 1731 - 22 июня 1791) - первая женщина-историк в Англии.
C 1763 по 1783 Маколей написала 8 томов "The History of England from the Accession of James I to that of the Brunswick Line". По задумке она должна была написать историю до 1714 года, однако, закончив последние три тома, она поняла, что не успеет завершить свой труд, поэтому сменила название на "The History of England from the Accession of James I to the Revolution", таким образом закончив на 8-ом томе.
Маколей была практически неизвестна до публикации первого тома своей «Истории Англии». Сразу после выхода в свет книги она стала «Знаменитой миссис Маколей». Она стала первой женщиной-историком в Англии и единственной женщиной-историком своего времени.
«История» Маколей представляет собой политическую историю Англии 17 века. Первый и второй том охватывают 1603-1641 года, третий и четвертый посвящены 1642-1647 годам, в пятом томе описан промежуток между 1648 и 1660 годами, шестой и седьмой тома охватывают 1660-1683, и последний том посвящен 1683-1689 годам. Именно эти временные промежутки Кэтрин выбрала потому, как она сама пишет в первом томе, что хотела «отнестись справедливо… к памяти о наших прославленных предках». Она говорила, что ее современники забыли, что за привилегии, которыми они теперь пользуются, люди сражались и жертвовали своими жизнями. В «Истории» Маколей показана борьба англичан за возвращение их прав во времени Нормандского ига.
Кэтрин также хотела написать «Историю Англии от революции до настоящего времени», но успела закончить только первый том (покрывающий 1688-1733 годы).
В «Письмах об образовании», которые были впервые опубликованы в 1790 году, Кэтрин писала о том, что очевидная слабость женщин происходит из-за неправильного воспитания.
Из Википедии
Из статьи Лусинэ Маргарян "Кэтрин Маколей как представитель "мужской истории":
"Политический имидж Кэтрин Маколей часто позиционируется как утонченный женский республиканизм. Однако с этим не согласен британский историк, исследователь творчества Маколей Ф. Хикс, который отмечает, что она требовала полного гражданского участия в управлении страной мужчин, но не женщин, считая, что они «могут быть патриотами и без гражданства» [1, р. 197-198]. А Дж. Покок охарактеризовал К. Маколей как «гендерно-слепого» писателя. По его мнению, Маколей - «женщина полностью приверженная античной идее активного гражданина, не пугающаяся ее гиперинтенсивной маскулинности... Почему женщина должна восхищаться идеалом греко-римского гражданства? - недоумевает он, - Оно было андроцентричным, военным, порабощающим... Оно, прежде всего, было патриархальным» [2, р. 251]. Некоторые современники К. Маколей воспринимали ее республиканизм как подражание мужчинам. Елизавета Монтегю, с чьим клубом К. Маколей имела довольно сложные взаимоотношения, прекратила все связи с ней после второго замужества женщины-историка. Формальной мотивацией было неприятие ее образа жизни - дважды или трижды открыто вступать в брак было позволительно мужчинам, но никак не женщинам. Но очевидно дело не только в этом, так как, порицая К. Маколей за ее образ жизни, Монтегю добавляла: «заимствование мужского мнения и мужских манер... Я ненавижу женский ум в мужских одеяниях.» [3, р. 24, 256.].
В своей «Истории» интеллектуальный историк в юбке подчас не просто игнорирует женщин, но и резко осуждает их. Очевидно, это объясняется тем, что в своих исторических трудах республиканке К. Маколей по преимуществу приходилось рассуждать о женщинах-королевах, воплощавших порочную господствующую систему власти, которую она так яростно и беспощадно осуждала. Но есть и другое объяснение: Покок считает достаточно распространенным явлением, когда женщины с выдающимся интеллектом и сильным характером, умеющие постоять за себя и свои убеждения, презирают женщин, которые не могут или не хотят делать этого.
Причиной приверженности Маколей к «мужской истории», кроме ее республиканизма (об этом будет сказано ниже), было также опасение, что ее труд не будет воспринят как серьезный, академический и окажется в одном ряду с публицистическими опусами в защиту женских прав. В век Просвещения памфлеты в защиту женских прав, особенно написанные самими женщинами, не в меру эмоциональные и часто довольно поверхностные, подвергались в обществе насмешкам и удостаивались саркастических отзывов. Примером тому может послужить трактат М. Уолстонкрафт «В защиту прав женщин», который враждебно был воспринят мужчинами и еще более враждебно самими женщинами. Некоторые женщины ханжески заявляли, что уже само название работы подсказывает, что приличному человеку не стоит тратить времени на ее чтение [4, p. 202; цит. по: 5].
К. Маколей же, писавшая весьма неординарные научные труды по истории, претендовала на всеобщее признание, наравне с ведущими умами своей эпохи, более того стремилась превзойти Юма и Кларендона. Этим объясняется сдержанность и академичность ее стиля, грамотное и осмысленное использование источников. Она придерживалась строгого подхода в изложении исторического материала. Характерно, что работы К. Ма-колей были написаны даже в более сухом академическом стиле, нежели труды по истории ее современников-мужчин. Многие из них, в том числе Юм, Робертсон, Гиббон, Бёрк и др., в своих работах часто использовали элементы «сентиментального» рассказа, «лирические отступления» нравоучительного характера, эмоциональные высказывания в адрес государственных деятелей и враждебных Англии стран, вольные трактовки политических событий и пр. В «Письмах об образовании» (1790) К. Маколей подтрунивает над сентиментальностью Бёр-ка, над его эмоциональным рассказом о душевных переживаниях Марии-Антуанетты и стенаниями по поводу несчастной судьбы французской монархини. К. Маколей посчитала, что его описания продиктованы «фальшивыми понятиями чести» [6, p. 54] и объявила, что автор включил в свою работу эти пассажи лишь для украшения и приятного чтения своей книги.
Каждый человек, будь то мужчина или женщина, имеющий высокий интеллект и рациональное мышление, может найти себя там и тогда, когда стране понадобится его активное участие в государственных делах. С этой точки зрения, в интересах каждого человека действовать ради общественного блага. Маколей стремилась своим образом жизни полностью соответствовать восхваляемому идеалу.
В своей «Истории» и «Письмах об образовании», она пишет, что уважение и особое отношение к женщине не должно быть лишь следствием утонченных манер. Гипертрофированная забота о женщинах - лишь один из способов продемонстрировать свое мужское превосходство, по типу того как взрослый проявляет нежность и заботу к «дитю неразумному». Такое отношение к женщине лишь поддерживает идею о половом различии и маркирует женщин, скорее, как социальную, чем политическую категорию. Поэтому К. Маколей считала фальшивыми речи Бёрка и многих других мыслителей эпохи Просвещения, посвященные прогрессу, цивилизации и превосходству европейских манер. Особенно неискренними она считала те работы, где авторы, в качестве главного аргумента в пользу превосходства европейской цивилизации приводили положение женщин в европейских странах и отношение к ним общества.
Однако в этом К. Маколей винит не столько мужчин, сколько самих женщин, которые смирились с ролью неквалифицированного населения и не стремятся выйти за ограничивающие их рамки. Таким образом, критика современных ей женщин была обусловлена не отсутствием гендерной чувствительности или неким «маскулинным поведением», или же стремлением, уподобившись мужчинам, стать своей среди них, тем самым завоевав их уважение, а требовательностью по отношению к себе и другим женщинам своего времени. Она требовала для женщин не равных прав с мужчинами, а равных возможностей для развития.
Категории «мужское» и «женское» в понимании К. Маколей
Представления К. Маколей о «мужском» и «женском» расходились со взглядами других представителей британского Просвещения. В представлении Э. Бёрка, У. Робертсона, Д. Юма и других современных ей интеллектуалов, «настоящий мужчина» должен был быть изысканным, благовоспитанным и, конечно, в высшей степени деликатным с женщинами. Джентльмен непременно должен интересоваться политикой и социальной жизнью, но не обязан воевать за свои интересы сам, ему достаточно платить другим, чтобы те воевали за его страну и его убеждения. Обрисованные Бёрком патриоты и настоящие мужчины - отнюдь не герои и не борцы, как правило, они - сторонники старых порядков, которые вместо того, чтобы защищать свои идеалы и образ жизни, не вынеся душевных страданий за короля, королеву и старые добрые времена, которые воплощают монархи и монархия, вынуждены эмигрировать туда, где могут найти сочувствие и понимание. Таким эмигрантом был Лалли Толанд, которым восхищался Бёрк. Будучи не в состоянии вытерпеть революционный хаос и ломку старых порядков у себя в стране, французский аристократ бежал в Англию, где обрел понимание и покой среди цивилизованных консервативных британцев, верных идеалам европейского рыцарства. Ро-бертсон, стремясь обосновать право европейцев на преобладание в Новом Свете, отмечал, что коренные жители Америки, по сравнению с европейцами, обладающими галантностью и утонченностью, были обделены мужскими качествами [7, с. 41-42].
В противоположность Бёрку, Маколей была привержена сохранившейся в Британии (особенно в либеральных и республиканских кругах) римской модели мужественности. «Настоящим мужчиной» мог считаться только гражданин - деятельный, стойкий, морально устойчивый, физически крепкий и воинственный. Для К. Маколей новые идеалы изнеженного и утонченного мужчины, столь отличные от римской модели мужественности, больше напоминали черты феминные, посему возникал закономерный вопрос, мог ли обладающий такими качествами государственный муж сохранять независимость и твердость мышления и достойно выполнять свой гражданский долг. К. Маколей считала, что не мог. Причину политических катастроф она видела в феминизации руководства, имея в виду не проникновение самих женщин в государственные структуры, а проникновение женского духа в мысли и дела современных ей государственных мужей. Еще Мильтон предупреждал о том, что «великий вред и бесчестье грозят стране под правлением женоподобных или слишком любящих своих жен магистров...». Другой республиканец и друг Маколей - Джеймс Бург также считал уместным преобладание мужчин в политической сфере и в семье. Он объяснял, что подчинение жен «возникает из приоритета и превосходства достоинств мужского пола, которых природа наделила большой силой духа и тела и, следовательно, сделала их приспособленными к власти» [8, р. 276]. В 1750-1760-е гг. Бург, Маколей и другие критики британской политики, архитекторы новой классическо-республиканской анти-аристократи-ческой, антикатолической идеологии, видели в «мужском патриотизме» избавление от многих национальных бед, включая преодоление последствий поражений в Семилетней войне и искоренение коррупции. Джон Браун писал, что нация, воспринимая чуждые феминные пороки, такие как слабость, пассивность и чувствительность, по сути, отказывается от традиционных британских мужских добродетелей - силы, стойкости и независимости, становясь женоподобной (effeminate) [9, p. 125; цит. по 1, p. 178].
Верная английской республиканской идеологии, К. Маколей описала патриота XVII века как сильного, рационального, доблестного, благочестивого, независимого и мужественного гражданина. Особо она восхищалась сэром Элиотом за его «стойкое, мужское поведение», ибо он умер мученической смертью ради свободы. К. Маколей высоко ценила поступок цареубийцы Генриха Железного - «благодаря его мужественному и решительному поступку был нанесен справедливый удар по королю и упразднена монархия» [10, p. 22].
Даже в эпоху Реставрации, которая для К. Маколей означала новый круг деспотизма Стюартов, она находила патриотов, которых стоило восхвалять в назидание современникам. Это были цареубийцы, которые продемонстрировали «мужественную стойкость» на эшафоте. По мнению К. Маколей, пример изнеженности в Британии первыми подали придворные Якова I, они развратили англичан, «затронув все классы мужчин», расшатав основы исконных британских гражданских и религиозных добродетелей [6, р. 80, 87, 39; 11, р. 154-155]. Шотландский двор воспроизводил французские манеры, которые наносили ущерб национальному благу. К. Маколей с искренним пафосом вопрошала, неужели «лень и развлечения» могут заменить традиционные британские ценности: «прилежание, бережливость, простоту и образованность». Двор Якова «исполнял свои обязанности так хорошо», что, по словам К. Маколей, вскоре в Англии был достигнут полный триумф «эффемини-зации». К 1637 г. «Англия бессильно стонала от самых глубоких ран, нанесенных английской конституции, какие она когда-либо получала». По мнению К. Маколей, причиной Гражданской войны стали мир и изобилие, поскольку роскошь королевского двора за почти три десятилетия превратила Англию в феминную нацию, ставшую почти безразличной к стюартовской тирании, и лишь Гражданская война вывела страну из летаргического состояния.
Чужеродная англичанам изнеженность, по мнению К. Маколей, исходила от роскоши, завезенной из Шотландии Яковом I, и суеверий, завезенных из Франции королевой Генриеттой Марией. С того времени, как Карл женился на своей невесте-католичке, «претензии короля на высшую светскую власть и папы на духовную, кажется, шли рука об руку», - замечает К. Маколей. Папство и светские власти эксплуатировали человеческую склонность к суеверию, которое отвлекало людей знания от их естественного права равенства [11, р. 57, 58]. Жертвами суеверий становилась не только нация, но и сами король и королева. К. Маколей осуждала Карла за то, что он попал под сильное влияние «суеверной интригующей женщины, полностью управляемой священниками» [12, р. 140]. Генриетта-Мария подталкивала Карла, по примеру Франции, собирать и повышать налоги без согласия парламента и полагаться на католиков. Она была движущей силой «армейского заговора», ареста пяти депутатов и саботажа Аксбриджского договора. Генриетта-Мария смогла манипулировать монархом из-за «глупости, женоподобности, предрассудков и пороков мужа.... Подстегивала все те кровавые шалости, которые, в конце концов, оказались фатальными для обманутого Карла» [12, р. 300]. Обвиняя королеву в развращении короля и нации, К. Маколей по сути следовала английской республиканской традиции, отклоняясь от общепринятых в британской историографии взглядов. Так открыто в гибели короля королеву не обвиняли и так рьяно против ее суеверий не выступали ни Юм, ни даже граф Кларендон, знавший королеву не понаслышке, слывший ее врагом и искренне ненавидевший ее.
В своей «Истории» К. Маколей не проявила терпимости и к другим женщинам, слабости или политические идеалы которых могли быть истолкованы как признак женской слабости. Она с презрением говорила о женщинах-контрреволюционерках, которые в 1643 г. подали «ходатайство о мире» в парламент. Она их заклеймила презрительным прозвищем «амазонки», невзирая на то, что ее саму еще недавно так обозвал Бёрк. Она говорила с ненавистью о жене генерала Монка, «большой фанатичке семьи Стюартов», и миссис Ферфакс - «импульсивной, властной женщине... управляемой священниками» [13, р. 56, 354]. К. Маколей осуждала даже саму Елизавету за непоследовательность и характерные для женского пола частые колебания перед принятием сложных или непопулярных решений, чередование периодов «слабости и силы». Этим она отличается практически от всех историков, особенно от Юма, избравших для Елизаветинской эпохи, как и для самой королевы, такие ключевые слова, как великодушие, проникновение, героизм, самообладание [14, р. 351353]. Робертсон также характеризовал Елизавету как талантливого политика, имевшего, однако, немало женских слабостей. Но оба историка, обращаясь к теме женских слабостей королевы, не осуждали ее за это [15, с. 236]. Генри Болингброк считал Елизавету идеалом государственного деятеля, которая, случись ей жить в одну эпоху с автором, одним махом исправила бы все недочеты и провалы в управлении страной [16, с. 239]. Лишь К. Маколей подвергла ее беспощадной критике.
При чтении «Истории» К. Мако-лей может показаться, что она жено-ненавистница. Она выступала против участия женщин в политической жизни страны, ее хвалили за ее мужской стиль письма и мужскую логику, другие подозревали, что ее книги написаны мужчиной, иные же попросту считали ее переодетым мужчиной. Но наряду со всем этим, в отличие от большинства ее современников, в том числе женщин, считавших, что между полами есть врожденная и фиксированная разница, которая делает женщин неравными мужчинам и неспособными принимать решения, К. Маколей решительно отвергала эту мысль. Она считала, что в отдельных случаях женщины наравне с мужчинами могут принимать участие в управлении страной. А все так называемые врожденные женские недостатки навязаны «слабому полу» временем и средой, взрастившей и сформировавшей их. Врожденной она считала лишь «любовь к свободе».
Отношение К. Маколей к гендерным вопросам особенно ярко и недвусмысленно нашло отражение в ее памфлетах, написанных в последние годы жизни. Вероятно, что в «Истории» обращение к подобным вопросам она считала неакадемичным отклонением от главной темы. Наиболее резко и решительно она заявила о необходимости улучшения женской жизни и женского образования в своем последнем памфлете - «Письма об образовании» (1790), который вдохновил Мэри Уолстонкрафт и стал основой для трактата «В защиту прав женщин» (1792). К. Маколей делает акцент на положении женщин в британском обществе только в «Письмах». В этом памфлете она отмечает, что хваленый культ галантности в европейском обществе на самом деле никак не повлиял на улучшение юридического положения женщин. Она сетует, что «как этот пол вообще, тотально и абсолютно исключен из всякого рода политических прав, так и замужние женщины, чье положение требует снисхождения, вряд ли имеют гражданские права, чтобы защитить себя от растущей несправедливости, хотя галантность некоторых европейских обществ предполагает некоторую снисходительность, в других недостатки женщин трактуются с такой строгостью и злобой, что это противоречит всем принципам религии и общественного разума» [17, p. 268].
Опираясь на локковскую эпистемологию, К. Маколей минимизирует врожденные половые различия в формировании характера, делая акцент на образование и воспитание. По ее мнению, главная разница между полами - превосходство физической силы мужчин, поэтому интеллектуальные занятия мальчиков и девочек должны проводиться совместно, а физическое воспитание должно быть разным, с учетом половых различий.
Обращаясь к разуму и природе, К. Маколей отрицала идею естественного и внутреннего подчинения природе, как это было сформулировано у Руссо. Она усматривала противоречие в том, что философы, давно отказавшись от идеи врожденного разума, тем не менее, продолжают утверждать, что женский моральный облик врожденный. «Для всех разумных существ есть одно на всех правило поведения», - писала она в Письмах [Ibid, p. 201]. К. Маколей соглашалась, что у женщин есть «своеобразные слабости и пороки» [Ibid, p. 206], в основе которых лежат многие субъективные причины: «исторические обстоятельства, особенно плохое образование, ослабили их [женщин]» [Ibid, p. 207]. Но она находила, что изнеженные женщины, как и мужчины, благодаря образованию и интеллектуальному росту способны трансформироваться в «благородных, полных сил и величия особ» [Ibid, p. 221].
Эту же тему К. Маколей затрагивала и в «Истории», где писала: «Неоспоримый факт, что образование и обстоятельства формируют индивидуальность: с большой мерой снисходительности надо относиться к слабости, немощи и даже порокам каждого мужчины и каждой женщины, которые не получили тех привилегий, которые вытекают из совершенных форм образования» [18, р. 62]. К. Маколей считала неумелость правителей, в частности Карла I, архиепископа Лода, Карла II и Якова II, следствием их необразованности, порицала современную политическую коррупцию в государственных школах и университетах [12, р. 150-151; 10, р. 143, 424425; 18, р. 276].
В «Истории» К. Маколей позиционировала себя как женщину, чье занятие исторической наукой раскрепостило ее мысль, сделало ее строгой и рассудочной и, главное, пробудило любовь к свободе: «С ранней юности я читала с восхищением ту историю, которая демонстрирует Свободу в ее наиболее возвышенном проявлении, особенно в анналах Римской и Греческой республик. Подобные исследования пробуждают естественную любовь к свободе, которая скрывается в груди каждого разумного существа, пока сжимается от мороза предрассудков и влияния пороков. Эффект, который почти всегда сопровождает такое чтение, объясняется моей склонностью к строгим манерам, и Свобода становится вторично объектом поклонения в моем воображении» [6, р. VII]. Собственная жизнь служила для Мако-лей примером того, что женщина есть «рациональное существо» и имеет «естественную любовь к свободе». Она опровергает распространенное мнение о том, что женщинам не свойственен интерес к политике и к чтению классических текстов.
Вместе с тем, К. Маколей придавала большое значение как национальной, так и индивидуальной свободе. Образование для нее было жизненно важным стимулом к патриотизму. Тюдорам, по ее мнению, с легкостью удавалось подавлять в англичанах дух свободы вплоть до «революции разума». Протестантская богословская идеология, как столетием раньше это произошло в Нидерландах, трансформировала сознание англичан, а образование помогло избавиться от предрассудков и стать рациональными. Особенно это касалось античной истории: знакомство с политическими теориями Греции и Рима изменили взгляды англичан на «систему свободы», расширили их горизонты. Вначале только наиболее образованные и «самые добродетельные» мужи отказались от «пассивного послушания», но «процесс большего просвещения умов» уже в годы правления Карла I привел к «совершенствованию свободы», породив недовольство тиранией и создав тем самым предпосылки для Гражданской войны [6, p. 274-276]. Таким образом, по мнению Маколей, лишь получив надлежащее образование, мужчины и женщины стали истинными патриотами, а без него были обречены на уязвимость и изнеженность (effeminacy).
В лексиконе XVIII века слово effeminacy обозначало набор характеристик нежелательных не только для мужчин, но и для женщин [19, p. 19-20]. Сама Маколей слабость и уязвимость многих женщин обозначала термином effeminization. Писатели, в политической традиции в большинстве своем республиканцы, обычно отождествляли слова effeminacy и женственность, автоматически создавая связь между женщиной и политическим упадком. Маколей же всегда делала различие между этими терминами. Она допускала, что исторически женщины, как и мужчины, имеют определенные, характерные для их пола черты, но в то же время отмечала, что некоторые мужчины не проявляют мужских черт, а женщины - женских. Такие пороки, как «безделье и угодничество», она считала «женственными», но не женскими, присущими преимущественно придворным, как женщинам, так и мужчинам. Женскими же она считала многие позитивные качества, особенно такие, как «целомудрие, скромность и усидчивость», добродетели, которых не хватает мужчинам и к которым многие из них должны стремиться.
В своих публицистических произведениях К. Маколей, подобно большинству просветителей, много места уделяла вопросам детского воспитания. По ее мнению, от того, какое воспитание получит ребенок, зависит, вырастет из него гражданин и истинный республиканец или жалкий холоп, главной характеристикой которого по-прежнему остается effeminacy. Поэтому прежде всего от окружающей среды зависит, станет ребенок подлинным гражданином или нет. Она призывала родителей помнить: «несчастье или счастье потомков ваших, в значительной мере зависит от вас, и что пренебрежение к вашим обязанностям, может обрушить на вашу голову вину многих поколений» [17, p. 14].
Однако правильное воспитание детей зависит не только от родителей - огромная ответственность за судьбы подрастающего поколения лежит на власть предержащих, так как многое зависит от их образовательной политики и царящей в обществе атмосферы.
Согласно К. Маколей, лишение человека права на образование и, как следствие, на дальнейшее развитие, означает лишение его возможности быть счастливым. А общество, которое лишает часть своих членов права на счастье, - нездоровое и нуждается в лечении. В своем письме к собственному литературному персонажу, римской матроне, оратору и республиканке Гортензии, К. Маколей восклицает: «счастье и совершенство двух полов настолько взаимозависимы, что, должны быть реформированы одновременно, а до тех пор не стоит ожидать совершенства ни в одном из них» [Ibid, p. 216]. Очевидно, что речь идет уже не только об образовании, но и об общественных преобразованиях.
Подобно большинству просветителей, К. Маколей была убеждена, что воспитание ребенка нужно начинать с самого младенчества. В связи с этим она дает множество советов о воспитании маленьких детей, не пренебрегая разными мелочами. Например, в IV письме она даже советует, какого рода соусы нужно использовать для кормления младенцев, отмечая, что вегетарианская диета наиболее полезна для их здоровья и духовного развития [Ibid, p. 38]. Она рассуждала о необходимости привлекать специально подготовленных нянь для ухода за детьми. Важную роль в воспитании детей обоих полов К. Маколей отводила рукоделию. Она также составила список литературы, рекомендуемой для детского чтения.
Для утверждения своих взглядов, К. Маколей обращается и к авторитету религии. Лишение человека права на счастье, с ее точки зрения, - отклонение от божественного замысла, ибо каждому члену общества, будь то женщина или мужчина, это право предписано свыше. Поэтому нежелание дать образование женщинам наравне с мужчинами - прямое нарушение божественного промысла. В XXI письме автор пишет, что лишение женщины образования может помешать ее счастью в «грядущем мире»» [Ibid, p. 380].
Гендерные взгляды Маколей значительно отличаются от подхода историков эпохи Просвещения. Г. Болинг-брок, Д. Юм, У. Робертсон, Э. Гиббон, Э. Бёрк и другие ее современники определенно демонстрировали гендерную чувствительность. Особое уважение и даже трепетное отношение к женскому полу, названное Бёрком рыцарским поведением, они считали признаком цивилизованности, но вместе с этим они выступали против женского правления. При чтении работ Маколей, особенно «Истории», мы повсеместно встречаем жесткую критику женских слабостей, особенно когда это касается правительниц. Поэтому может показаться, что она выступает против женского правления и равных прав для женщин и мужчин. Но при более близком ознакомлении с ее текстами становится очевидным, что это не так. Она не требовала равных прав для женщин, очевидно осознавая, что общество не созрело для подобных радикальных изменений. Более того, она, безусловно, осознавала, что и сами женщины еще не готовы взять на себя ответственность за судьбы страны. Главным она считала предоставление женщинам равных с мужчинами возможностей для развития, что способствовало бы формированию у них гражданского сознания. Основными предпосылками для этого она считала образование и материальную независимость, для чего, например, предлагала назначить пенсион корсиканским женщинам. Это, по ее мнению, должно было стать первым шагом на пути к обретению женщинами личной свободы. Высказывания о галантном отношении к женщине считала фальшивыми и настаивала на том, что женщинам нужно предъявлять те же требования, что и мужчинам. Расширение прав неизбежно ведет к росту обязанностей. Рыцарское же отношение к женщинам указывало на их слабость и уязвимость. А как можно доверить управление государством существам слабым и неполноценным, которые сами нуждаются в защите и опеке. Еще одной причиной сдержанности в требованиях прав для женщин было, пожалуй, опасение, что это приведет к дисбалансу в обществе, разрушит семейные узы и т.д."