"Драгоценная нить. Женская поэзия Японии"
"Драгоценная нить. Женская поэзия Японии", 2017, Гиперион, переводчица - Соколова-Делюсина, та самая, что полностью перевела "Повесть о Гэндзи" (кстати, в этом году вышло переиздание). Гиперион - хорошее питерское издательство, одна из специализаций - японская классическая литература.
В предисловии переводчица сразу же оговаривается, что никакого феминизма, боже упаси. И издательская аннотация тоже не блещет оригинальностью:
В книге представлены переводы японской женской лирики, начиная с древнейших времен и кончая двадцатым веком. Эта поэзия имеет свои особенности, она развивается в несколько ином русле, чем мужская, хотя бы потому, что женщины пишут иначе, чем мужчины, они в массе своей более эмоциональны, кроме того они вовлекают в поэтический обиход темы и образы, которых нет в "мужской" поэзии.
На этом сексизм заканчивается. Книга составлена с большим уважением к поэтессам, предисловие - очень дельное, информативное, без воды.
К каждому переводу дан оригинал, что очень радует. Есть несколько лишних запятых, ну да ладно.
Библиографические справки о поэтессах и комментарии - в конце книги, двумя разными приложениями (утомительное листание туда-сюда, три закладки). Примечания, к сожалению, не раскрывают всех образов. Из них не узнать, например, что такое новояшмовый год и что за драгоценная нить, жемчужная нить, порванная нить упоминается, кажется, у Идзуми Сикибу постоянно. Только случайно полезла я к Глускиной и узнала, что яшма, жемчужина - это женщина, жена, возлюбленная. Значит, название книги - про преемственность и непрерывность женской поэзии, вот как.
Сано-но отогами-но отомэ, 8-й век
Пусть свернутся кольцом,
пусть небесный огонь уничтожит,
сожжет их дотла -
все те дороги дальние,
по которым тебе уходить!
Оно-но Комати, 9-й век:
Может, меня
просто нет уже в этом мире? -
эта мысль
в душу запала с тех пор,
как забыл ты ко мне дорогу.
В древности только поэзия на китайском языке считалась в Японии достойным занятием для мужчин, и женская японоязычная поэзия успела за это время свободно развиться (женщин не учили китайским наукам. В лучшем случае они могли сами изучать китайскую литературу тайком, неприлично для женщины быть слишком умной). В основном танка использовались в любовной переписке. Заключить брак, не умея писать стихов, было невозможно. О красоте женщины судили по изяществу ее почерка и стихов, и, в общем-то, для утонченных аристократов Хэйана внешние данные мало что значили в межполовых отношениях.
Очень мало в этой антологии стихов эпох Нара и Хэйан, посвященных не любовному томлению, не ожиданию мужика, не тоске по мужику. У Исэ одно стихотворение про умершего сына. У Мурасаки Сикибу - три стихотворения названой сестре (одно из них когда-то Бальмонт перевел, не заморачиваясь, будто оно про мужика). Дальше у принявших постриг ожидаемо стихи про моховое одеяние и жизнь есть сон. Много подбасёвок.
Махровый 17-й век, Сиба Сономэ:
Дитя за спиной
волосами моими играет.
Какая жара!
Тиёдзё, 18-й век, всем известное по Акунину про умершего сына - ее:
Ловец стрекоз,
куда убежал ты сегодня,
в какие края?
Правда, в примечаниях упоминания о сыне нет.
Ее же - когда умер муж:
Встаю, ложусь -
до чего же у нас большой
москитный полог!
В 20-м веке все совсем по-разному. Я отобрала то, что меня зацепило, а цепляет меня сейчас про непростую замужнюю жизнь и материнство. Но этого там совсем немного.
Микадзима Ёсико, 1886-1927:
На мгновенье
захлестнула, наполнила душу
до краев...
Об этой моей ненависти
ты ничего не знаешь.
"Это мой муж.
Теперь он ко мне вернулся", -
твержу про себя
и, глаза отводя старательно,
молча готовлю чай.
Створку окна
чуть-чуть приоткрою и сяду
к свету поближе.
За окном свищет ветер, а я
весь день просижу за шитьем.
Переехали
в дом со вторым этажом.
Теперь вечерами
смотрю на небо, на облака,
я их давно не видала.
Всего только на день
заехал ко мне сыночек.
Прямо на нем
зашиваю прорехи, возникшие
за время нашей разлуки.
Сайто Фуми, 1909-2002:
В этом мире,
где будто и нет ничего
прекрасней насилья,
я пою свои колыбельные
целые дни напролет.
Накадзё Фумико, 1922-1954, рак груди, стихи писала в больнице, умерла вскоре после публикации
Весенние мальки,
цыплят следы на дворе,
горошинки перца -
и ко всему перечисленному
еще одно - мой малыш.
Я жива,
и каждая малость - в радость.
Девять утра.
Открываю окно, а за ним
бутыль молока сверкает.
Мицухаси Такадзё, 1899-1972
Вот осенняя бабочка.
А вот - для нее булавка.
Хасимото Такако, 1899-1963
Спицами
двигаю все быстрее -
не подходи!
Накамура Тэйдзё, 1900-1988
У ребенка кашель.
"Ну, еще загадай загадку!"
И так - без конца.
Шагает жаба,
будто есть место, куда
ей надо попасть.
Хосоми Аяко, 1907-1997
Малышу
впервые надели пальто.
Пуговица на груди.
Кацура Нобуко, 1914-2004
Сезон дождей.
Безмужней жены по ночам
сладок сон.
Под платьем
горькая тяжесть грудей.
Долгие ливни.
Печали и радости
мужней жены, лушащей горох,
давно позади.
Камакура Саюми, р. 1953
Муж... жена...
неправдоподобно чуть-чуть
пережарила хлеб
А отсюда уже рукой подать до Тавара Мати, правда?
В предисловии переводчица сразу же оговаривается, что никакого феминизма, боже упаси. И издательская аннотация тоже не блещет оригинальностью:
В книге представлены переводы японской женской лирики, начиная с древнейших времен и кончая двадцатым веком. Эта поэзия имеет свои особенности, она развивается в несколько ином русле, чем мужская, хотя бы потому, что женщины пишут иначе, чем мужчины, они в массе своей более эмоциональны, кроме того они вовлекают в поэтический обиход темы и образы, которых нет в "мужской" поэзии.
На этом сексизм заканчивается. Книга составлена с большим уважением к поэтессам, предисловие - очень дельное, информативное, без воды.
К каждому переводу дан оригинал, что очень радует. Есть несколько лишних запятых, ну да ладно.
Библиографические справки о поэтессах и комментарии - в конце книги, двумя разными приложениями (утомительное листание туда-сюда, три закладки). Примечания, к сожалению, не раскрывают всех образов. Из них не узнать, например, что такое новояшмовый год и что за драгоценная нить, жемчужная нить, порванная нить упоминается, кажется, у Идзуми Сикибу постоянно. Только случайно полезла я к Глускиной и узнала, что яшма, жемчужина - это женщина, жена, возлюбленная. Значит, название книги - про преемственность и непрерывность женской поэзии, вот как.
Сано-но отогами-но отомэ, 8-й век
Пусть свернутся кольцом,
пусть небесный огонь уничтожит,
сожжет их дотла -
все те дороги дальние,
по которым тебе уходить!
Оно-но Комати, 9-й век:
Может, меня
просто нет уже в этом мире? -
эта мысль
в душу запала с тех пор,
как забыл ты ко мне дорогу.
В древности только поэзия на китайском языке считалась в Японии достойным занятием для мужчин, и женская японоязычная поэзия успела за это время свободно развиться (женщин не учили китайским наукам. В лучшем случае они могли сами изучать китайскую литературу тайком, неприлично для женщины быть слишком умной). В основном танка использовались в любовной переписке. Заключить брак, не умея писать стихов, было невозможно. О красоте женщины судили по изяществу ее почерка и стихов, и, в общем-то, для утонченных аристократов Хэйана внешние данные мало что значили в межполовых отношениях.
Очень мало в этой антологии стихов эпох Нара и Хэйан, посвященных не любовному томлению, не ожиданию мужика, не тоске по мужику. У Исэ одно стихотворение про умершего сына. У Мурасаки Сикибу - три стихотворения названой сестре (одно из них когда-то Бальмонт перевел, не заморачиваясь, будто оно про мужика). Дальше у принявших постриг ожидаемо стихи про моховое одеяние и жизнь есть сон. Много подбасёвок.
Махровый 17-й век, Сиба Сономэ:
Дитя за спиной
волосами моими играет.
Какая жара!
Тиёдзё, 18-й век, всем известное по Акунину про умершего сына - ее:
Ловец стрекоз,
куда убежал ты сегодня,
в какие края?
Правда, в примечаниях упоминания о сыне нет.
Ее же - когда умер муж:
Встаю, ложусь -
до чего же у нас большой
москитный полог!
В 20-м веке все совсем по-разному. Я отобрала то, что меня зацепило, а цепляет меня сейчас про непростую замужнюю жизнь и материнство. Но этого там совсем немного.
Микадзима Ёсико, 1886-1927:
На мгновенье
захлестнула, наполнила душу
до краев...
Об этой моей ненависти
ты ничего не знаешь.
"Это мой муж.
Теперь он ко мне вернулся", -
твержу про себя
и, глаза отводя старательно,
молча готовлю чай.
Створку окна
чуть-чуть приоткрою и сяду
к свету поближе.
За окном свищет ветер, а я
весь день просижу за шитьем.
Переехали
в дом со вторым этажом.
Теперь вечерами
смотрю на небо, на облака,
я их давно не видала.
Всего только на день
заехал ко мне сыночек.
Прямо на нем
зашиваю прорехи, возникшие
за время нашей разлуки.
Сайто Фуми, 1909-2002:
В этом мире,
где будто и нет ничего
прекрасней насилья,
я пою свои колыбельные
целые дни напролет.
Накадзё Фумико, 1922-1954, рак груди, стихи писала в больнице, умерла вскоре после публикации
Весенние мальки,
цыплят следы на дворе,
горошинки перца -
и ко всему перечисленному
еще одно - мой малыш.
Я жива,
и каждая малость - в радость.
Девять утра.
Открываю окно, а за ним
бутыль молока сверкает.
Мицухаси Такадзё, 1899-1972
Вот осенняя бабочка.
А вот - для нее булавка.
Хасимото Такако, 1899-1963
Спицами
двигаю все быстрее -
не подходи!
Накамура Тэйдзё, 1900-1988
У ребенка кашель.
"Ну, еще загадай загадку!"
И так - без конца.
Шагает жаба,
будто есть место, куда
ей надо попасть.
Хосоми Аяко, 1907-1997
Малышу
впервые надели пальто.
Пуговица на груди.
Кацура Нобуко, 1914-2004
Сезон дождей.
Безмужней жены по ночам
сладок сон.
Под платьем
горькая тяжесть грудей.
Долгие ливни.
Печали и радости
мужней жены, лушащей горох,
давно позади.
Камакура Саюми, р. 1953
Муж... жена...
неправдоподобно чуть-чуть
пережарила хлеб
А отсюда уже рукой подать до Тавара Мати, правда?