Генриетта Герц
В продолжение темы немецкого романтизма.
Генриетта Герц, светская львица той эпохи, оставила после себя мемуары, в которых описала свою весьма интересную и насыщенную жизнь. Выходили они, по-видимому, увы, только на немецком.
Портрет работы Анны Доротеи Тербуш.
Originally posted by viromiro at Генриетта Герц
5 сентября 1764 года родилась Генриетта Герц, одна из замечательных женщин берлинского общества конца XVIII и начала XIX в. Ее салон в Берлине служил средоточием выдающихся писателей и ученых (1764 - 1847).
Салон Маркуса и Генриетты Герц
Маркус Герц, родившийся в середине ХVIII в. в бедной еврейской семье, был отправлен отцом в Кенигсберг в надежде, что сын преуспеет в коммерции. Но юноша увлекся философией и попал в круг внимания самого Канта. Герц стал ревностным пропагандистом кантовской философии. С рекомендательным письмом Канта к Мендельсону он отправился в Берлин. На средства Давида Фридлендера Маркус получил образование и звание доктора медицины в Галле. В 1777 г. он уже в Берлине, где с огромным успехом читает лекции по медицине для врачей и по философии - для узкого круга интеллектуалов. Его лекции посещали многие ученые, политические деятели и даже представители королевского дома. Прусский король даровал ему звание лейб-медика и профессора.
Накануне этого события Маркус Герц женился на молоденькой дочери своего коллеги и патрона де Лемоса, известного врача, возглавлявшего больницу еврейской общины, предки которого, португальские евреи, на исходе средневековья эмигрировали в Германию. Де Лемос, взяв в жены немецкую еврейку, нарушил традицию: обычно сефарды и ашкеназы не смешивались. Плод этого необычного союза явился на свет в Берлине в 1764 г. Генриетта была ослепительно красива, на улицах прохожие оборачивались и глядели ей вслед. Ее воспитывали в патриархальной скромности, в традиционном еврейском духе, но веяние перемен коснулось и дома де Лемосов. Девочка проявляла необычайные способности к языкам, а потому, кроме немецкого и древнееврейского, она изучала английский, французский и итальянский. В ней играла южная кровь предков, она рано сформировалась и была выдана замуж чуть ли не в пятнадцать лет. Став замужней дамой, Генриетта и не подумала следовать предписаниям иудаизма и покрывать голову платком, как это делала ее мать. Ее прекрасные черные волосы, убранные в локоны, волной спадали на спину, оттеняя белизну прекрасного лица.
Маркус был более чем вдвое старше Генриетты и относился к ней почти по-отечески, тем более что брак их оставался бездетным. Муж развивал и шлифовал интеллект молоденькой жены. Она оказалась способной ученицей, иначе вряд ли ей удалось бы в скором времени стать настоящей царицей их салона, хотя до конца дней в ней оставалось что-то детское. Ее образование не было систематическим. Генриетта читала много и без разбора. Она самостоятельно стала изучать латынь и греческий. Ученики ее мужа, посещавшие их дом, просвещали молодую женщину в математике и физике. А иврит она знала настолько хорошо, что сама давала уроки Вильгельму фон Гумбольдту.
В салоне Герцев часто бывали братья Гумбольдт со своими коллегами-физиками, охотно захаживали сюда племянник Фридриха II принц Луи-Фердинанд и сотрудник шведского посольства Густав фон Бринкманн, Шиллер и граф фон Дона с женой. Время от времени появлялись сестры Сарра и Марианна Майер, прелестные дочери берлинского банкира-еврея, которые несколько позже войдут в круг близких Гете людей. Завсегдатаями были Карл фон Ларош, сын писательницы, создавшей первый женский роман в Германии, и будущая жена Вильгельма фон Гумбольдта - интеллектуалка Каролина фон Дахереден. Еженедельно приходили Доротея Фейт со своей сестрой Генриеттой и Рахель Левин. Все чаще бывали у Герцев и новые люди с характерным для них поэтическим восприятием жизни: романтики Август и Фридрих Шлегели, Тик, Шлейермахер, эти создатели культа мистического чувства. Среди почетных иностранных гостей - известные в ту пору мадам де Сталь и граф Мирабо.
В 1787 г. по инициативе Генриетты ее юные друзья и подруги, явно вдохновленные масонскими и пиетистскими идеями, распространившимися в немецком обществе в эту пору, создали тайный кружок «Лига добродетели». Это было время расцвета тайных обществ на мистической основе. Литература отразила этот процесс: Жан Поль сочинил роман «Таинственная ложа», Фридрих Шиллер - «Духовидец», Захария Вернер - «Сыновья долины», и Гете привел все нити «Вильгельма Мейстера» к скрытой деятельности «Общества башни». Заметим, что и Гердер, и Лессинг, и Гете, как большинство образованных немцев того времени, были членами тайного общества. Евреи следовали их примеру: отец и дядя Генриха Гейне тоже были членами масонских лож. Разумеется, Tugebund, в котором все были на «ты», где увлеченно играли в фанты, сочиняли буриме, разгадывали шарады, где, едва распрощавшись друг с другом, спешили обменяться высокопарными письмами, где шаловливая фривольность скрывала незрелую юношескую эротику, - был не более чем следование моде. Здесь доминировала атмосфера игры. Сентиментальная Генриетта до седых волос будет хранить верность тому духу братства, который недолго владел членами ее тайной «Лиги». И добродетель была для нее не пустым звуком. Кое-кто находил Генриетту скучной. Ведь заметил же романтик Новалис, что «добродетель - это проза, невинность - поэзия».
Разумеется, роскошная красота хозяйки салона, ее царственная осанка (на портрете Анны Доротеи Тербуш Генриетта Герц изображена как Церера, богиня плодородия) действовали неотразимо. Молодой скульптор Готфрид Шадов, основатель немецкого классицизма, чьи работы украшают все значительные художественные музеи Германии (его квадригу с Аполлоном, венчающую Бранденбургские ворота Берлина, знают все), посещал в 1790 годы салон Герцев и вызвался изваять из мрамора бюст Генриетты. Ее спокойный нрав, доброжелательность располагали к ней. Не лишенная честолюбия, она тянулась за своими подругами - это были дочери Мендельсона, Рахель Левин, и хотя в познаниях и литературных способностях она уступала Доротее и Рахель, вскоре ее общества стали искать известные поэты, литераторы и философы рубежа веков. А знаменитый проповедник, теолог и философ Шлейермахер, представленный тридцатилетней Генриетте, ставший ее верным паладином, вскоре уже признавался, что Генриетта - «самое близкое существо», без которого его жизнь потеряла бы смысл.
В салоне Генриетты Герц романтики проповедовали воспитание, образование и освобождение женщин. Фридрих Шлегель восхвалял нравы спартанок, которые воспитывались вместе с мужчинами. Он с восторгом рассказывал о Сафо, о гетерах, стоявших на высоте античной культуры. Он не столько говорил о равноправии женщин, сколько о равноценности женской и мужской культуры. Шлегель допускал даже, что женщины, воспитанные в добре и красоте, в неясном чувстве, угадывающем справедливое, превосходят мужчин. Позже он назовет это неясное чувство религией и в женщине увидит существо по преимуществу религиозное.
Тик зачитывал отрывки из «Фрагментов» своего друга Новалиса, которые воодушевляли впечатлительную Генриетту: «Женщина - символ красоты и добра; мужчина - правды и справедливости. В мужчине главное - разум, в женщине - чувство. С женщинами родилась любовь, и они родились с любовью. Женщины похожи на растения».
Романтики полагали, что необходимо, не отрывая женщину от мистических глубин ее существа, в которых она является инстинктивной носительницей чувства бесконечного и всего хорошего, что с ним связано: любви, поэзии и религии, освободить ее от предрассудков, развить и воспитать. Судьбы некоторых участниц Tugenbund, да и самих романтиков свидетельствуют о том, что они в своих стараниях раскрепостить женщину немало преуспели. Однако идеи романтиков относительно женской эмансипации не были восприняты немецким обществом.
Со смертью Герца (1803 г.), внезапной и безвременной, гостеприимный дом опустел, круг друзей сузился. Во время начавшихся наполеоновских войн одни покинули Берлин, другие и вовсе отошли в мир иной. Граф Дона, потеряв жену, предложил Генриетте руку и сердце, но она отклонила предложение, предпочтя любви его дружбу. Накануне смерти Герца в их доме появился семнадцатилетний Людвиг Берне, будущий литератор и вождь «Молодой Германии». В ту пору он еще звался Лоев Барух и намеревался изучать медицину под руководством Герца. Его состоятельный отец, франкфуртский банкир, мечтал видеть сына врачом. Юноша не на шутку влюбился в сорокалетнюю даму, величественная красота которой достигла расцвета. Генриетта тактично настояла на его отъезде в Галле, где он продолжил обучение. Напрасно влюбленный забрасывал ее пламенными письмами. Некоторые считали ее чопорной, но она просто не смогла переступить границ, которые сама себе очертила.
Она не осудила Доротею, свою ближайшую подругу, когда та отдалась страсти и покинула Фейта и сыновей. Она переписывалась с ней всю жизнь и, как могла, помогала в трудные минуты. Но к роману Шлегеля «Люцинда» об этой страсти Генриетта отнеслась весьма сдержанно. Ее друг Шлейермахер откликнулся на книгу восторженной рецензией (правда, под псевдонимом), но и это не заставило ее изменить свое мнение: интимное не следует выносить на всеобщее обозрение.
Дочь Мендельсона была не единственной, решившейся на столь смелый шаг. Рост женского самосознания в кругах, близких романтикам, давал о себе знать на исходе века. Тереза Гейне, дочь геттингенского философа, член их Tugenbund (она была связана с Генриеттой длительной перепиской), тоже покинула мужа, забрав двоих детей. Ее муж, Георг Форстер, совершивший в юности вместе с Джеймсом Куком кругосветное путешествие и описавший его, - известная фигура в Европе. Он был исследователем в области естественных наук, профессорствовал в Касселе, Вильно, и всюду Тереза следовала за ним. С 1788 г. он служил библиотекарем в университете Майнца. После занятия города революционными французскими войсками Форстер стал их фанатичным приверженцем и возглавил тамошний якобинский клуб. Тереза разделяла его революционный энтузиазм, и ее внезапный отъезд в 1793 г., накануне того как город был отбит пруссаками и началась расправа с якобинцами, многим показался необъяснимым. На этот шаг ее толкнуло чувство к другому, с которым она и соединила свою жизнь. Форстера разрыв обрек на страдания, от которых его избавила скорая смерть (он умер в 1794 г. в Париже, где оказался в статусе политического беженца). Каролина Бемер (в последующих браках Шлегель и Шеллинг), которой после отъезда Терезы пришлось короткое время вести дом Форстера, сочла ее шаг в высшей степени неправильным, эгоистичным, она так и охарактеризовала его в своем дневнике.
Но Генриетта не стала осуждать Терезу. Не бросила она камень и в саму Каролину, в биографии которой было немало авантюрных страниц. Дочь профессора-востоковеда Михаэлиса, она вышла замуж за доктора Бемера, с которым испытала тихие радости семейной жизни и родила обожаемую дочь. Рано овдовев, она круто изменила жизнь. Находясь во время революционных событий в Майнце, она влюбилась в молоденького лейтенанта французской армии. Он и ввел ее в кружок Форстера. После отступления французов беременная Каролина была брошена пруссаками в тюрьму как пособница врага. От тюремного заключения и социального остракизма ее спас Август Шлегель, женившись на ней.
Генриетта, не будучи лично знакома с Каролиной, но наслышанная о ней от Доротеи, Тика и Шлейермахера, а также обоих влюбленных в Каролину Шлегелей, поняла, что Каролина - удивительная женщина, воплощенная тайна женской души, проникнуть в которую дано лишь избранным. Пусть другие злословят о Каролине, которая покинула Августа Шлегеля и ушла к молодому философу Шеллингу. Слух Генриетты замкнут для обывательских сплетен: уроки мужа и друзей ею усвоены основательно. Десятая заповедь «Разумного катехизиса благородной женщины» Шлейермахера учила: «Ты должна вожделеть к образованию, искусству, мудрости и чести мужчин». Она и шла указанным путем.
Со временем духовное влияние Шлейермахера на Генриетту возросло. Уступая другу, она в 1817 г., после смерти матери, примет крещение, хотя еще недавно ее не смогла склонить к этому даже перспектива стать воспитательницей принцессы Шарлотты (будущей русской императрицы Александры Федоровны, жены Николая I). Это предложение было и лестным, и соблазнительным: после смерти Маркуса Герца его вдова жила в стесненных обстоятельствах и зарабатывала уроками. Одно время в ее доме столовались студенты. К своим подопечным она испытывала материнские чувства. Вильгельму Гумбольдту удалось выхлопотать для нее небольшую пенсию.
Ее длительная дружба со Шлейермахером была предметом пересудов и сплетен, а также многочисленных карикатур в берлинских газетах, но оба хранили поистине олимпийское спокойствие и были выше злословия. Генриетта с увлечением внимала другу. Мысли о религии и религиозном чувстве, которые он перед ней развивал, были революционными для того времени. Для Канта и его школы мистическое чувство есть продукт воображения, мечтательности. Шлейермахер, как истинный романтик, полагает, что религиозное чувство слагается из созерцания бесконечного. Религиозный человек созерцает мир в его бесконечных проявлениях, с благоговением прислушивается он к тихому ходу жизни, как дитя, безвольно отдается ее непосредственному воздействию. Он видит все конечное как часть бесконечного, как проявление, как отпечаток жизни вселенной. Поэтому весь мир кажется ему чудом.
Генриетте, отошедшей от иудаизма, были близки его мысли о том, что каждый человек может иметь свою религию, это будет зависеть от того, какое чувство бесконечного ему особенно близко. Она готова была поверить пророчествам друга о наступлении новой религиозной эры, к которой стремятся и философский идеализм, и натурфилософия, и новое искусство. Генриетта была благодарной слушательницей, даже она, при ее спокойствии и невозмутимости, загоралась его предчувствиями, его верой в то, что все романтические чаяния найдут разрешение в новой религии. И как не поверить! Ведь друзья Шлейермахера в один голос твердили о том же. Фридрих Шлегель: «Наступило время разорвать покрывало Изиды, время основать новую религию». Новалис: «Надвигается новый Золотой век, с глубокими, темными глазами, время пророческое, творящее чудеса и чудесно исцеляющее, утешающее и обещающее вечную жизнь».
Действительность их ожидания обманула. Один за другим ушли Новалис, Шлегель, Шлейермахер. Генриетта их всех пережила, ей остались лишь воспоминания. Она решила в старости доверить их бумаге. Память иногда ее подводит. Подчас в ее записках сквозит мелкое тщеславие, но оно не лишает ценности ее свидетельства. Закат романтизма совпал с ее увяданием. Умерла она осенью 1847 г., накануне революции, прокатившейся по Европе.
Принц Луи Фердинанд Прусский незадолго до своей гибели (он погиб в первом же сражении с Наполеоном в 1806 г.) призывал свою приятельницу Паулину Визель присмотреться к Генриетте Герц повнимательнее и предрек: «Она не будет столь любима, как она того заслуживает». И в самом деле, над ней подтрунивали даже близкие знакомые. Брат Рахель Левин, принявший при крещении имя Людвиг Роберт, сочинил насмешливый стишок о Йетти Герц, где назвал ее египетской маркизой, Юноной-великаншей, добродетельной сверх меры, скорее верной, нежели любящей, бессердечной, беспечальной, холодной, слишком юной для своего возраста. Ее чопорность, в старости граничившая с ханжеством, и впрямь давала повод для насмешек. Но сосредотачиваться на этой слабости Генриетты или упрекать ее в недостаточной образованности - значило бы проявить неблагодарность и забыть о главном: о том, чего добилась эта женщина, принадлежавшая по рождению к «людям второго сорта» (ведь так воспринимали евреев ее современники в подавляющем большинстве), чего достигла она самообразованием и самовоспитанием. На протяжении двух десятилетий ее салон, как магнитом, притягивал берлинскую интеллектуальную элиту и был центром культурной жизни прусской столицы, и этим сказано все.