Политическая история: книжные анонсы от Андрея Фурсова [13]
"Глобализация: последствия для человека" З. Бауман
Глобализация, помимо прочего, означает Великую Войну за мир без границ, считает З. Бауман. Война эта окончилась, и капитал получил невиданную свободу от местной жизни. Это очень напоминает ситуацию землевладельцев-абсентеистов, пренебрегавших интересами кормившего их населения.
Z. BAUMAN. GLOBALIZATION: HUMAN CONSEQUENCES. N.Y.: COLUMBIA UNIV. PRESS, 1998. 136 P.
Бауман согласен с П. Вирилио, что провозглашение Фукуямой «конца истории» преждевременно, тогда как о «конце географии» можно говорить со все большей уверенностью. Расстояние - не физический и безличный феномен, а общественный продукт, функция развития транспорта. Пространство сегодня освободилось от физических ограничений, его «встроили» в сингулярную темпоральность моментальной связи. В нынешнем реальном мире не только расстояния уменьшились, но и границы между частями этого мира стали во многом условными. В таком мире действительно, как заявил Билл Клинтон, разницы между внутренней и внешней политикой нет.
Однако исчезновение границы между «здесь» и «там», «близко и далеко» делает условия человеческого существования не столько более однородными, сколько способствует их поляризации. Одних это не освобождает от территориальных ограничений, лишая территориальность вообще и локальный уровень в частности значения и смысла. В результате другие - те, кто лишен возможности легко перемещаться в пространстве, кто не может обособиться и отделиться от своей локальности, - лишаются в своей жизни значения и смысла; присвоение и освоение («доместикация») своих локальностей утрачивает смысл; локалам остается беспомощно наблюдать, как из-под ног уходит социальный фундамент их жизни.
Все это ведет к принципиально новой властнопространственной мировой перестройке. Мобильной элите (элите мобильности) это обеспечивает дефизикализацию, новую невесомость, бестелесность власти. При этом новые элиты становятся экстерриториальными, превращаясь чуть ли не во «внеземные», даже в том случае, если остаются в определенном месте.
Характерной чертой строительства в метрополисах и вокруг них становится появление «запретных пространств» - функциональных эквивалентов крепостных рвов и башен средневековых замков. С. Фласти ввел несколько специальных терминов для различных типов запретного пространства: «скользкое пространство» (slippery space) - такое, которого нельзя достичь из-за того, что пути доступа к нему запутаны, затруднены или отсутствуют; «колючее пространство» (prickly space) - такое, которое защищено различными средствами (типа водораспылителей, чтобы посторонние не могли пользоваться газонами для отдыха), делающими использование этого пространства неудобным; «нервное пространство» (jittery) - такое, при использовании которого человек оказывается под постоянным наблюдением. Самоизоляция элиты оборачивается изоляцией населения, которое платит высокую культурную, психологическую и политическую цену за это.
По сути, считает З. Бауман, мы имеем дело с аналогом раннесовременных огораживаний, превращающих городскую жизнь в перманентную пространственную войну, - от стычек «огороженного» (или огораживаемого) населения с полицией во время вспышки городского бунта до прорыва футбольных фанатов в «приличные районы», вандализма и других форм агрессивной защиты масс от изоляции и локализации, их стремления символического неприятия своего социального поражения и депривации.
Нынешняя система наказаний, заключает З. Бауман, все больше и сильнее бьет по социальным низам, чем верхам. Ограбить человека - преступление. Ограбить целые государства, народы, лишить их ресурсов, нанести ущерб экологии - снижение издержек и рационализация; вспомним Перкинса. Кроме того, преступления наверху и тех, кто наверху, трудно раскрыть, поскольку это требует такого юридического и финансового знания системы, которыми аутсайдеры не обладают. В результате преступность прочно ассоциируется с ≪андерклассом≫ и его гетто, то есть с локальным уровнем. Так происходит поляризация: закон и порядок - на глобальном уровне, преступность и хаос - на локальном.
Победа времени над пространством транслируется в победу капитала над национальным государством.
≪Все, что движется со скоростью, приближающейся к скорости электронного сигнала, практически свободно от ограничений, связанных с территорией, откуда он послан, в которую он послан или через которую он проходит≫. По мере усиления скорости, сжатия пространства-времени и устранения связанных с ним физических и социальных ограничений некоторые объекты движутся быстрее других и, следовательно, освобождаются от многих прежних ограничений, включая институциональные. К таким объектам относится капитал. Он освобождается от контроля национальных государств. Более того, по выражению Г.Х. фон Райта, национальное государство ≪ржавеет≫, ≪подрывается≫ или даже ≪отмирает≫. Подрывающие его силы носят транснациональный характер. ≪Поскольку национальное государство остается единственной формой для экономических расчетов и единственным источником эффективной политической инициативы, ≪транснациональный≫ характер подрывающих сил ставит их вне пределов сферы обдуманных, целенаправленных и потенциально рациональных действий≫. В результате эти анонимные силы оказываются скорее таинственным объектом догадок, чем надежного анализа. В таком случае самое большее, что можно о них сказать, следующее: это агломерации систем, манипулируемые невидимыми агентами. ≪Парадоксальным образом именно упадок государственного суверенитета, а не его триумф сделал государственность столь сильно популярной. Э. Хобсбаум язвительно заметил, что раз Сейшелы имеют такой же голос в ООН, как и Япония, то вскоре основное большинство будет представлено современными (республиканскими) эквивалентами Сакс -Кобург -Готы и Шварцбург -Зондерхаузен≫. Теперь не предполагается, что большинство современных государств в их состоянии должны выполнять те функции, которые ранее считались raison d'etre существования государства (например, поддержание равновесия между производством и потреблением). Бауман цитирует одного из лидеров мексиканских крестьян в Чьяпасе, который заметил, что ≪в ≪кабаре глобализации≫ государство начинает заниматься стриптизом и в конце представления на нем остается только то, что является крайней необходимостью, -репрессивная мощь... У новых хозяев мира нет потребности непосредственно править миром. От их имени административная задача возложена на плечи национальных правительств≫. Свобода движения капитала и финансов ведет к прогрессирующему изъятию ≪экономики≫ из-под политического контроля.
Единственная (хотя и двуединая) экономическая функция, которую позволяют выполнять государству транснациональные силы и отправления которой они от него ожидают (в остальных своих функциях государство экспроприировано), это -обеспечивать выполнение ≪уравновешенного бюджета≫ посредством полицейского контроля и сдерживать давление снизу, которое стремится заставить государство более интенсивно вмешиваться в руководство бизнесом и защищать население от наиболее зловещих последствий рыночной анархии. Ослабленное государство, государство сведенное к полицейским функциям, то есть квазигосударство, -вот что соответствует интересам транснациональных сил.
Наднациональные и межгосударственные институты, созданные или возникшие с согласия глобального капитала, оказывают координированное давление на отдельные государства с тем, чтобы устранить или уничтожить все, что мешает движению капиталов или свободе рынка. Необходимым условием оказания финансовой помощи со стороны мировых рынков и валютных фондов является фактический отказ государства -получателя помощи -от значительной доли суверенитета. ≪Слабые государства -это именно то, в чем Новый Мировой Порядок, слишком часто обладающий зловещими чертами нового мирового беспорядка, нуждается, чтобы поддерживать и воспроизводить себя. Слабые ≪квазийные≫ государства легко могут быть сведены к (полезной) роли местного полицейского участка≫. Согласно социальной мифологии и фольклору новой глобальной элиты, Прекрасный Новый Мир кочевого капитала предоставляет всем больше свободы и благосостояния. Однако это обычная фритредерская ложь, на самом деле -все наоборот.
≪Новые возможности рождаются, растут и расцветают в виртуальной реальности, жестко отделенной от старомодных и грубых реальностей бедноты. Создание богатства движется к полному самоосвобождению от многовековых ограничивающих его и досадных для него связей с производством вещей, обработкой сырья, созданием рабочих мест и управлением людьми. Старые богатые нуждались в бедных, чтобы становиться богаче и сохранять богатство. Эта зависимость во все времена смягчала конфликт интересов и побуждала (богачей), пусть к слабой и незначительной, к заботе о бедных. Новые богатые больше не нуждаются в бедных. Наконец-то близок миг блаженства полной свободы≫. Эта свобода обогащаться одних имеет один и тот же источник, что и свобода впадать во все большую бедность других.
Этот источник, равно как и связь между новыми богатством и бедностью, умело скрывается различными способами. Р. Капушчинский (Бауман считает его самым значительным хронографом современной жизни) показывает, что это сокрытие (cover up) достигается с помощью трех взаимосвязанных средствуловок, постоянно используемых медиа, которые (медиа) контролируют и направляют возникающие время от времени вспышки общественного интереса к «мировой бедноте».
1. Новости о голоде подаются, как правило, вместе с напоминанием о том, что те же самые далекие земли, где люди умирают от голода, стали местом рождения «азиатских тигров». При этом, однако, будто забывают, что население «тигров» составляет едва ли не 1% населения Азии. Цель такой подачи - продемонстрировать: в зоне голода есть альтернативы, одни их используют, другие - нет, а следовательно, в значительной степени вина в том, что возник голод, лежит на этих неудачливых и незадачливых других.
2. Новости сценарируются и редактируются так, чтобы свести проблемы бедности и депривации исключительно к проблеме голода. Такая стратегия достигает двух целей: занижается реальный масштаб бедности (в мире голода - 800 млн человек, а в безвыходной бедности живут 4 млрд, то есть 2/3 мирового населения), а задача борьбы с бедностью сводится к проблеме нахождения продовольствия. В результате исчезают все остальные аспекты бедности, которые не устраняются с помощью повышенного белкового рациона. Пресса избегает говорить о том, что глобализация уничтожает рабочие места многих этих людей и лишает их возможности работать в будущем: богатство глобально, нищета локальна, нематериальные технологии порождают материальную бедность.
3. Показ катастроф, как природных, так и гуманитарных, способствует усилению этического равнодушия другим способом: чужие беды становятся повседневными, обычными, к ним привыкают и в них уже не вовлекаются эмоционально. Долгосрочный результат - развитая часть мира окружает себя информационным санитарным кордоном, воздвигает глобальную информационную «Берлинскую стену». Вся информация, приходящая «оттуда», - это картины войны, убийств, грабежа, насилия, наркоторговли, заразных болезней, беженцев, голода и прочих ужасов - короче, чегото угрожающего нам, а следовательно, вызывающего желание закрыться, отгородиться, не вовлекаться эмоционально. Далекие локалы плотно ассоциируются в сознании глобалов - людей Севера с убийством, наркотиками, заразой, насилием (образы «жестоких улиц», no-go areas).
При этом, однако, «забывается», что, например, оружие, используемое в повседневном насилии в бедных странах, произведено в богатых странах и продано ими бедным.
Скорость и качество движения разделяют людей на группы - те, кто вверху (high up) и те, кто внизу (low down). Нынешние города - это apartheid а rebours. Особенно показательны города, будь то Вашингтон, Чикаго, Кливленд или Балтимор. В Вашингтоне, например, существует дискриминация на рынке недвижимости. 16-я улица на западе и река Потомак на северозападе - своеобразная граница; многие взрослые бедные, всю жизнь прожившие в Вашингтоне, никогда не пересекали эту границу и не видели downtown Washington - в их жизни он просто не существует.
Если те, кто вверху, движутся по своей воле, то те, кто внизу, делают это вопреки своему желанию. Беженцев (их число увеличилось с 2 млн в 1975 году до 27 млн в 1995-м) мало где долго держат и терпят, их стараются вытолкнуть, пока они, наконец, не оседают в местах, почти непригодных для жилья, где почти никто не станет жить.
В современном мире идет противоречивый процесс облегчения получения виз и ужесточения паспортного контроля, по сути, аннулирующего эти визы. Этот процесс можно использовать в качестве символа вновь возникающей стратификации по поводу доступа к глобальной мобильности.
Сжатие пространства отменяет течение времени. Население первого мира живет в вечном настоящем, переживая последовательность эпизодов, гигиенически отделенных от прошлого и будущего. Здесь люди постоянно заняты и постоянно испытывают нехватку времени. Население первого мира раздавлено бременем обильного, избыточного и бесполезного времени, которое нечем заполнить. В их времени «ничего никогда не происходит». Они не «контролируют» время - но они и контролируются им в отличие от их предков, живших в соответствии с безличным ритмом фабричного времени. Они могут лишь убивать время - по мере того как оно медленно убивает их.
Население первого мира живет во времени; пространство для него не имеет значения. Именно подобный опыт Жан Бодрийяр зафиксировал в образе «гиперреальности», где виртуальное и реальное неразделимы. Население второго мира, напротив, живет в пространстве - тяжелом, вязкосопротивляющемся, которое связывает время и делает его неподконтрольным людям. Время последних пусто и бесструктурно. Только виртуальное, телевизионное время имеет структуру - «расписание». Остальное время монотонно, оно бесследно утекает.
Жители первого мира - глобальные бизнесмены, менеджеры культуры, ученые - передвигаются легально, второго - нелегально; первые - «туристы жизни», вторые - бродяги, причем последним не дано превратиться в первых. Глобальный мир - это мир туристов, мир без бродяг - это утопия мира туристов.
Глобализация, помимо прочего, означает Великую Войну за мир без границ, считает З. Бауман. Война эта окончилась, и капитал получил невиданную свободу от местной жизни. Это очень напоминает ситуацию землевладельцев-абсентеистов, пренебрегавших интересами кормившего их населения.
Z. BAUMAN. GLOBALIZATION: HUMAN CONSEQUENCES. N.Y.: COLUMBIA UNIV. PRESS, 1998. 136 P.
Бауман согласен с П. Вирилио, что провозглашение Фукуямой «конца истории» преждевременно, тогда как о «конце географии» можно говорить со все большей уверенностью. Расстояние - не физический и безличный феномен, а общественный продукт, функция развития транспорта. Пространство сегодня освободилось от физических ограничений, его «встроили» в сингулярную темпоральность моментальной связи. В нынешнем реальном мире не только расстояния уменьшились, но и границы между частями этого мира стали во многом условными. В таком мире действительно, как заявил Билл Клинтон, разницы между внутренней и внешней политикой нет.
Однако исчезновение границы между «здесь» и «там», «близко и далеко» делает условия человеческого существования не столько более однородными, сколько способствует их поляризации. Одних это не освобождает от территориальных ограничений, лишая территориальность вообще и локальный уровень в частности значения и смысла. В результате другие - те, кто лишен возможности легко перемещаться в пространстве, кто не может обособиться и отделиться от своей локальности, - лишаются в своей жизни значения и смысла; присвоение и освоение («доместикация») своих локальностей утрачивает смысл; локалам остается беспомощно наблюдать, как из-под ног уходит социальный фундамент их жизни.
Все это ведет к принципиально новой властнопространственной мировой перестройке. Мобильной элите (элите мобильности) это обеспечивает дефизикализацию, новую невесомость, бестелесность власти. При этом новые элиты становятся экстерриториальными, превращаясь чуть ли не во «внеземные», даже в том случае, если остаются в определенном месте.
Характерной чертой строительства в метрополисах и вокруг них становится появление «запретных пространств» - функциональных эквивалентов крепостных рвов и башен средневековых замков. С. Фласти ввел несколько специальных терминов для различных типов запретного пространства: «скользкое пространство» (slippery space) - такое, которого нельзя достичь из-за того, что пути доступа к нему запутаны, затруднены или отсутствуют; «колючее пространство» (prickly space) - такое, которое защищено различными средствами (типа водораспылителей, чтобы посторонние не могли пользоваться газонами для отдыха), делающими использование этого пространства неудобным; «нервное пространство» (jittery) - такое, при использовании которого человек оказывается под постоянным наблюдением. Самоизоляция элиты оборачивается изоляцией населения, которое платит высокую культурную, психологическую и политическую цену за это.
По сути, считает З. Бауман, мы имеем дело с аналогом раннесовременных огораживаний, превращающих городскую жизнь в перманентную пространственную войну, - от стычек «огороженного» (или огораживаемого) населения с полицией во время вспышки городского бунта до прорыва футбольных фанатов в «приличные районы», вандализма и других форм агрессивной защиты масс от изоляции и локализации, их стремления символического неприятия своего социального поражения и депривации.
Нынешняя система наказаний, заключает З. Бауман, все больше и сильнее бьет по социальным низам, чем верхам. Ограбить человека - преступление. Ограбить целые государства, народы, лишить их ресурсов, нанести ущерб экологии - снижение издержек и рационализация; вспомним Перкинса. Кроме того, преступления наверху и тех, кто наверху, трудно раскрыть, поскольку это требует такого юридического и финансового знания системы, которыми аутсайдеры не обладают. В результате преступность прочно ассоциируется с ≪андерклассом≫ и его гетто, то есть с локальным уровнем. Так происходит поляризация: закон и порядок - на глобальном уровне, преступность и хаос - на локальном.
Победа времени над пространством транслируется в победу капитала над национальным государством.
≪Все, что движется со скоростью, приближающейся к скорости электронного сигнала, практически свободно от ограничений, связанных с территорией, откуда он послан, в которую он послан или через которую он проходит≫. По мере усиления скорости, сжатия пространства-времени и устранения связанных с ним физических и социальных ограничений некоторые объекты движутся быстрее других и, следовательно, освобождаются от многих прежних ограничений, включая институциональные. К таким объектам относится капитал. Он освобождается от контроля национальных государств. Более того, по выражению Г.Х. фон Райта, национальное государство ≪ржавеет≫, ≪подрывается≫ или даже ≪отмирает≫. Подрывающие его силы носят транснациональный характер. ≪Поскольку национальное государство остается единственной формой для экономических расчетов и единственным источником эффективной политической инициативы, ≪транснациональный≫ характер подрывающих сил ставит их вне пределов сферы обдуманных, целенаправленных и потенциально рациональных действий≫. В результате эти анонимные силы оказываются скорее таинственным объектом догадок, чем надежного анализа. В таком случае самое большее, что можно о них сказать, следующее: это агломерации систем, манипулируемые невидимыми агентами. ≪Парадоксальным образом именно упадок государственного суверенитета, а не его триумф сделал государственность столь сильно популярной. Э. Хобсбаум язвительно заметил, что раз Сейшелы имеют такой же голос в ООН, как и Япония, то вскоре основное большинство будет представлено современными (республиканскими) эквивалентами Сакс -Кобург -Готы и Шварцбург -Зондерхаузен≫. Теперь не предполагается, что большинство современных государств в их состоянии должны выполнять те функции, которые ранее считались raison d'etre существования государства (например, поддержание равновесия между производством и потреблением). Бауман цитирует одного из лидеров мексиканских крестьян в Чьяпасе, который заметил, что ≪в ≪кабаре глобализации≫ государство начинает заниматься стриптизом и в конце представления на нем остается только то, что является крайней необходимостью, -репрессивная мощь... У новых хозяев мира нет потребности непосредственно править миром. От их имени административная задача возложена на плечи национальных правительств≫. Свобода движения капитала и финансов ведет к прогрессирующему изъятию ≪экономики≫ из-под политического контроля.
Единственная (хотя и двуединая) экономическая функция, которую позволяют выполнять государству транснациональные силы и отправления которой они от него ожидают (в остальных своих функциях государство экспроприировано), это -обеспечивать выполнение ≪уравновешенного бюджета≫ посредством полицейского контроля и сдерживать давление снизу, которое стремится заставить государство более интенсивно вмешиваться в руководство бизнесом и защищать население от наиболее зловещих последствий рыночной анархии. Ослабленное государство, государство сведенное к полицейским функциям, то есть квазигосударство, -вот что соответствует интересам транснациональных сил.
Наднациональные и межгосударственные институты, созданные или возникшие с согласия глобального капитала, оказывают координированное давление на отдельные государства с тем, чтобы устранить или уничтожить все, что мешает движению капиталов или свободе рынка. Необходимым условием оказания финансовой помощи со стороны мировых рынков и валютных фондов является фактический отказ государства -получателя помощи -от значительной доли суверенитета. ≪Слабые государства -это именно то, в чем Новый Мировой Порядок, слишком часто обладающий зловещими чертами нового мирового беспорядка, нуждается, чтобы поддерживать и воспроизводить себя. Слабые ≪квазийные≫ государства легко могут быть сведены к (полезной) роли местного полицейского участка≫. Согласно социальной мифологии и фольклору новой глобальной элиты, Прекрасный Новый Мир кочевого капитала предоставляет всем больше свободы и благосостояния. Однако это обычная фритредерская ложь, на самом деле -все наоборот.
≪Новые возможности рождаются, растут и расцветают в виртуальной реальности, жестко отделенной от старомодных и грубых реальностей бедноты. Создание богатства движется к полному самоосвобождению от многовековых ограничивающих его и досадных для него связей с производством вещей, обработкой сырья, созданием рабочих мест и управлением людьми. Старые богатые нуждались в бедных, чтобы становиться богаче и сохранять богатство. Эта зависимость во все времена смягчала конфликт интересов и побуждала (богачей), пусть к слабой и незначительной, к заботе о бедных. Новые богатые больше не нуждаются в бедных. Наконец-то близок миг блаженства полной свободы≫. Эта свобода обогащаться одних имеет один и тот же источник, что и свобода впадать во все большую бедность других.
Этот источник, равно как и связь между новыми богатством и бедностью, умело скрывается различными способами. Р. Капушчинский (Бауман считает его самым значительным хронографом современной жизни) показывает, что это сокрытие (cover up) достигается с помощью трех взаимосвязанных средствуловок, постоянно используемых медиа, которые (медиа) контролируют и направляют возникающие время от времени вспышки общественного интереса к «мировой бедноте».
1. Новости о голоде подаются, как правило, вместе с напоминанием о том, что те же самые далекие земли, где люди умирают от голода, стали местом рождения «азиатских тигров». При этом, однако, будто забывают, что население «тигров» составляет едва ли не 1% населения Азии. Цель такой подачи - продемонстрировать: в зоне голода есть альтернативы, одни их используют, другие - нет, а следовательно, в значительной степени вина в том, что возник голод, лежит на этих неудачливых и незадачливых других.
2. Новости сценарируются и редактируются так, чтобы свести проблемы бедности и депривации исключительно к проблеме голода. Такая стратегия достигает двух целей: занижается реальный масштаб бедности (в мире голода - 800 млн человек, а в безвыходной бедности живут 4 млрд, то есть 2/3 мирового населения), а задача борьбы с бедностью сводится к проблеме нахождения продовольствия. В результате исчезают все остальные аспекты бедности, которые не устраняются с помощью повышенного белкового рациона. Пресса избегает говорить о том, что глобализация уничтожает рабочие места многих этих людей и лишает их возможности работать в будущем: богатство глобально, нищета локальна, нематериальные технологии порождают материальную бедность.
3. Показ катастроф, как природных, так и гуманитарных, способствует усилению этического равнодушия другим способом: чужие беды становятся повседневными, обычными, к ним привыкают и в них уже не вовлекаются эмоционально. Долгосрочный результат - развитая часть мира окружает себя информационным санитарным кордоном, воздвигает глобальную информационную «Берлинскую стену». Вся информация, приходящая «оттуда», - это картины войны, убийств, грабежа, насилия, наркоторговли, заразных болезней, беженцев, голода и прочих ужасов - короче, чегото угрожающего нам, а следовательно, вызывающего желание закрыться, отгородиться, не вовлекаться эмоционально. Далекие локалы плотно ассоциируются в сознании глобалов - людей Севера с убийством, наркотиками, заразой, насилием (образы «жестоких улиц», no-go areas).
При этом, однако, «забывается», что, например, оружие, используемое в повседневном насилии в бедных странах, произведено в богатых странах и продано ими бедным.
Скорость и качество движения разделяют людей на группы - те, кто вверху (high up) и те, кто внизу (low down). Нынешние города - это apartheid а rebours. Особенно показательны города, будь то Вашингтон, Чикаго, Кливленд или Балтимор. В Вашингтоне, например, существует дискриминация на рынке недвижимости. 16-я улица на западе и река Потомак на северозападе - своеобразная граница; многие взрослые бедные, всю жизнь прожившие в Вашингтоне, никогда не пересекали эту границу и не видели downtown Washington - в их жизни он просто не существует.
Если те, кто вверху, движутся по своей воле, то те, кто внизу, делают это вопреки своему желанию. Беженцев (их число увеличилось с 2 млн в 1975 году до 27 млн в 1995-м) мало где долго держат и терпят, их стараются вытолкнуть, пока они, наконец, не оседают в местах, почти непригодных для жилья, где почти никто не станет жить.
В современном мире идет противоречивый процесс облегчения получения виз и ужесточения паспортного контроля, по сути, аннулирующего эти визы. Этот процесс можно использовать в качестве символа вновь возникающей стратификации по поводу доступа к глобальной мобильности.
Сжатие пространства отменяет течение времени. Население первого мира живет в вечном настоящем, переживая последовательность эпизодов, гигиенически отделенных от прошлого и будущего. Здесь люди постоянно заняты и постоянно испытывают нехватку времени. Население первого мира раздавлено бременем обильного, избыточного и бесполезного времени, которое нечем заполнить. В их времени «ничего никогда не происходит». Они не «контролируют» время - но они и контролируются им в отличие от их предков, живших в соответствии с безличным ритмом фабричного времени. Они могут лишь убивать время - по мере того как оно медленно убивает их.
Население первого мира живет во времени; пространство для него не имеет значения. Именно подобный опыт Жан Бодрийяр зафиксировал в образе «гиперреальности», где виртуальное и реальное неразделимы. Население второго мира, напротив, живет в пространстве - тяжелом, вязкосопротивляющемся, которое связывает время и делает его неподконтрольным людям. Время последних пусто и бесструктурно. Только виртуальное, телевизионное время имеет структуру - «расписание». Остальное время монотонно, оно бесследно утекает.
Жители первого мира - глобальные бизнесмены, менеджеры культуры, ученые - передвигаются легально, второго - нелегально; первые - «туристы жизни», вторые - бродяги, причем последним не дано превратиться в первых. Глобальный мир - это мир туристов, мир без бродяг - это утопия мира туристов.