«Раубриттер (IV.I - Animo)», Константин Соловьёв
Я ждал продолжения «Раубриттера», а автор выдал приквел:
«Гримберт, собиравшийся съязвить, чтобы осадить своего не в меру дерзкого старшего пажа, вынужден был прикусить язык. Если мессир Магнебод и славился чем-то на восточных рубежах империи, помимо весомой рыцарской славы, завоеванной Бог весть сколько лет назад, то только своим сварливым нравом. Как и положено старику, он не терпел многих вещей. Разбавленного вина и сырой погоды, чересчур затейливого этикета и бесед на сложные материи. Но превыше всего этого он презирал никчемных бездельников, норовящих записать себя в рыцари, но при этом склонных доверять сложную работу автоматике.
"Та штука, которая торчит у вас на плечах и похожа на капустную кочерыжку, называется головой, - презрительно возвещал он, когда кто-то из его бестолковых учеников, имеющих дерзновение считать себя будущим рыцарем, был пойман на использовании автоматики, и горе ему, если был застукан, - Для многих из вас это всего лишь удобная подставка для чертовой короны. Но если вы надеетесь когда-нибудь стать рыцарем и именоваться мессиром, вам придется хотя бы изредка загружать ее чем-то более серьезным, чем паскудные шутки и новомодные миннезанги!"».
Технорелигиозный сплав доставляет:
«- Радар чуткий, как юная монахиня, зона покрытия необычайная.»
Примерно так феодальная вольница и выглядела и без всякого киберпанка:
«Бароны, на крепкой кости которых в немалой степени держалось благосостояние марки, в последние годы отнюдь не спешили оказать сеньору, которому присягали, посильную помощь, напротив, уловив миг слабости, творили что им вздумается, легко забывая вековые клятвы и договоры. Барон Карретто, сделавшийся от безделья страстным коллекционером всех мыслимых наркотических зелий, впал в безумие вследствие чудовищного злоупотребления ими и, перерубив мечом придворных слуг, захлебнулся в колодце на собственном подворье, вступив с ним в неистовый бой. Барон Барберини, в прошлом сам доблестный рыцарь, повредился в уме после перенесенного сифилиса и доживал свой век в пыльном углу своего чулана, вообразив себя дорожным плащом. Барон Коллальто соблазнил жену барона Гвиди, а после, точно одного этого было недостаточно, и его юного племянника. Когда отец наконец обратил внимание на эту распрю, она зашла так далеко, что по меньшей мере три арпана (средневековая мера длины и площади, равная 58,5 м, т.е. здесь примерно 10 270 м2) Туринской марки к тому моменту превратились в мелкодисперсную радиоактивную пустыню с редкими вкраплениями костей. Барон ди Ревель, силясь познать тайны синтеза фибриллярных белков, ступил на скользкий путь познания, не гнушаясь запретными технологиями, отчего вскоре впал в риторианскую ересь и оказался лоботомирован Инквизицией. Барон Флорио проигрался в карты до того, что вынужден был заложить старую рухлядь, которую именовал родовым замком, и отправиться покорять Палестину, где и сгинул, а барон Грю по прозвищу Собачье Ухо и вовсе выкинул такое, что произносить его имя отныне было запрещено при дворе маркграфа.
Не меньше беспокойств причиняли и отцовские рыцари. Спаянные присягой и рыцарской клятвой, готовые в любой миг оказаться в доспехах лишь услышав сигнал тревоги, чтоб отразить любую угрожающую Турину опасность, они скверно переживали затяжное безделье, регулярно причиняя ущерб маркграфской казне своими выходками.
Мессир Агилульф, отправившийся на охоту в Альбы, сверзился с утеса, переломав все кости и серьезно повредив доспех, чем причинил убытка отцовским оружейникам на пять полновесных флоринов.
Мессир Гондиперт, слишком бедный, чтобы позволить себе оруженосцев, вздумал самолично экстрагировать застрявший в его орудии снаряд. Это стоило ему глаза, руки и нижней челюсти, а маркграфской казне - еще двух флоринов.
Мессир Ратхис, всегда отличавшийся похвальным здравомыслием, насосавшись дармового вина на очередном застолье, вздумал станцевать сальтареллу, которая только входила в моду среди придворных, да не просто так, а прямо в рыцарском доспехе. Его выступление имело немалый успех, однако наутро к маркграфскому палаццо потянулись угрюмые бароны - мессир Ратхис, пустившись в пляс, увлекся и вытоптал по меньшей мере два арпана капусты и корнишонов.»
Толково:
«"Рыцарю непозволительно терпеть насмешки над собой, - как-то раз сказал отец, - Если кто-то насмехается над тобой, ты вправе вызвать его на бой, если титул насмешника не уступает твоему собственному. Обида, нанесенная рыцарю, это обида, нанесенная всему рыцарскому братству. Но есть три человека, от которых ты не имеешь права требовать сатисфакции, как бы сильно их слова тебя ни уязвили. Знаешь, от кого?"
"От его величества, его святейшества Папы Римского и..."
"Нет, - отец улыбнулся, что случалось нечасто. - От своего духовника, своего оруженосца и своего шута. Эти трое могут нести всякий вздор, но сердиться ты на них не вправе. Иногда только они и могут донести тебе правду".»
Старый воин - мудрый воин!
«Правду говорил старый пьянчуга Магнебод, рыцарь в своем искреннем служении подчас сталкивается совсем не с теми проблемами, к которым готовился...
"Пусть ученые господа и поэты ведут между собой спор на счет того, что рыцарю более важно, голова или сердце, - возвестил тот как-то раз, вываливая свое необъятное брюхо из „Багряного Скитальца“, - Как по мне, беречь в первую очередь стоит жопу. Всего за один ходовой день эта мерзавка припомнит вам больше, чем самый сборщик податей!"»
Как Паук станет Пауком - о-ок...
«Гримберт, собиравшийся съязвить, чтобы осадить своего не в меру дерзкого старшего пажа, вынужден был прикусить язык. Если мессир Магнебод и славился чем-то на восточных рубежах империи, помимо весомой рыцарской славы, завоеванной Бог весть сколько лет назад, то только своим сварливым нравом. Как и положено старику, он не терпел многих вещей. Разбавленного вина и сырой погоды, чересчур затейливого этикета и бесед на сложные материи. Но превыше всего этого он презирал никчемных бездельников, норовящих записать себя в рыцари, но при этом склонных доверять сложную работу автоматике.
"Та штука, которая торчит у вас на плечах и похожа на капустную кочерыжку, называется головой, - презрительно возвещал он, когда кто-то из его бестолковых учеников, имеющих дерзновение считать себя будущим рыцарем, был пойман на использовании автоматики, и горе ему, если был застукан, - Для многих из вас это всего лишь удобная подставка для чертовой короны. Но если вы надеетесь когда-нибудь стать рыцарем и именоваться мессиром, вам придется хотя бы изредка загружать ее чем-то более серьезным, чем паскудные шутки и новомодные миннезанги!"».
Технорелигиозный сплав доставляет:
«- Радар чуткий, как юная монахиня, зона покрытия необычайная.»
Примерно так феодальная вольница и выглядела и без всякого киберпанка:
«Бароны, на крепкой кости которых в немалой степени держалось благосостояние марки, в последние годы отнюдь не спешили оказать сеньору, которому присягали, посильную помощь, напротив, уловив миг слабости, творили что им вздумается, легко забывая вековые клятвы и договоры. Барон Карретто, сделавшийся от безделья страстным коллекционером всех мыслимых наркотических зелий, впал в безумие вследствие чудовищного злоупотребления ими и, перерубив мечом придворных слуг, захлебнулся в колодце на собственном подворье, вступив с ним в неистовый бой. Барон Барберини, в прошлом сам доблестный рыцарь, повредился в уме после перенесенного сифилиса и доживал свой век в пыльном углу своего чулана, вообразив себя дорожным плащом. Барон Коллальто соблазнил жену барона Гвиди, а после, точно одного этого было недостаточно, и его юного племянника. Когда отец наконец обратил внимание на эту распрю, она зашла так далеко, что по меньшей мере три арпана (средневековая мера длины и площади, равная 58,5 м, т.е. здесь примерно 10 270 м2) Туринской марки к тому моменту превратились в мелкодисперсную радиоактивную пустыню с редкими вкраплениями костей. Барон ди Ревель, силясь познать тайны синтеза фибриллярных белков, ступил на скользкий путь познания, не гнушаясь запретными технологиями, отчего вскоре впал в риторианскую ересь и оказался лоботомирован Инквизицией. Барон Флорио проигрался в карты до того, что вынужден был заложить старую рухлядь, которую именовал родовым замком, и отправиться покорять Палестину, где и сгинул, а барон Грю по прозвищу Собачье Ухо и вовсе выкинул такое, что произносить его имя отныне было запрещено при дворе маркграфа.
Не меньше беспокойств причиняли и отцовские рыцари. Спаянные присягой и рыцарской клятвой, готовые в любой миг оказаться в доспехах лишь услышав сигнал тревоги, чтоб отразить любую угрожающую Турину опасность, они скверно переживали затяжное безделье, регулярно причиняя ущерб маркграфской казне своими выходками.
Мессир Агилульф, отправившийся на охоту в Альбы, сверзился с утеса, переломав все кости и серьезно повредив доспех, чем причинил убытка отцовским оружейникам на пять полновесных флоринов.
Мессир Гондиперт, слишком бедный, чтобы позволить себе оруженосцев, вздумал самолично экстрагировать застрявший в его орудии снаряд. Это стоило ему глаза, руки и нижней челюсти, а маркграфской казне - еще двух флоринов.
Мессир Ратхис, всегда отличавшийся похвальным здравомыслием, насосавшись дармового вина на очередном застолье, вздумал станцевать сальтареллу, которая только входила в моду среди придворных, да не просто так, а прямо в рыцарском доспехе. Его выступление имело немалый успех, однако наутро к маркграфскому палаццо потянулись угрюмые бароны - мессир Ратхис, пустившись в пляс, увлекся и вытоптал по меньшей мере два арпана капусты и корнишонов.»
Толково:
«"Рыцарю непозволительно терпеть насмешки над собой, - как-то раз сказал отец, - Если кто-то насмехается над тобой, ты вправе вызвать его на бой, если титул насмешника не уступает твоему собственному. Обида, нанесенная рыцарю, это обида, нанесенная всему рыцарскому братству. Но есть три человека, от которых ты не имеешь права требовать сатисфакции, как бы сильно их слова тебя ни уязвили. Знаешь, от кого?"
"От его величества, его святейшества Папы Римского и..."
"Нет, - отец улыбнулся, что случалось нечасто. - От своего духовника, своего оруженосца и своего шута. Эти трое могут нести всякий вздор, но сердиться ты на них не вправе. Иногда только они и могут донести тебе правду".»
Старый воин - мудрый воин!
«Правду говорил старый пьянчуга Магнебод, рыцарь в своем искреннем служении подчас сталкивается совсем не с теми проблемами, к которым готовился...
"Пусть ученые господа и поэты ведут между собой спор на счет того, что рыцарю более важно, голова или сердце, - возвестил тот как-то раз, вываливая свое необъятное брюхо из „Багряного Скитальца“, - Как по мне, беречь в первую очередь стоит жопу. Всего за один ходовой день эта мерзавка припомнит вам больше, чем самый сборщик податей!"»
Как Паук станет Пауком - о-ок...