«Бык из машины», Генри Лайон Олди
Что-то отличный дуэт выдал эдакое полупорнушное - впрочем, глядя на богов и героев древней Эллады, которых тут явно «полукосплеят», тоже видишь весьма вольную мораль:
«Это Полифем изобрел покатушки голяком. Однажды выяснилось, что времена, мать их, изменились: трахнуть свежепойманную, вопящую, удерживаемую братками тёлку Полифему стало не в кайф, и добро бы просто не в кайф, а то ведь не стои́т, не лезет, хоть плачь. Смотреть же, как тёлку трахают другие, держать и смотреть, наспех сочиняя дешевые отмазки, чтобы не выставить себя на позор - это было не просто не в кайф, а в такой некайф, что хоть криком кричи. Дело шло к обидному зашквару, прозвище "Дристамед", за которое бьют смертным боем, успело прозвучать - поначалу в шутку, но знаем мы эти шуточки! - и вот в очередной раз, когда тёлочку ободрали наголо, перекидывая мячиком от братка к братку, страдальца Полифема осенила гениальная идея. Рискуя получить кулаком в ухо, он вырвал тёлку из татуированных ручищ Эпаминонда, прыгнул в седло "Химеры", кинул добычу перед собой, звонко шлепнул ладонью по телячьей заднице - и заорал, вихрем срываясь с места:
"За мной!"
Уговаривать никого не пришлось. Братки дали газу, устремляясь за Полифемовой "Химерой" - кто чуял новую игру, кто хотел вернуть тёлку, а Эпаминонд, бычара-тупарь, ревел благим матом, расписывая, как станет бить придурка, на раз подломившего веселье. Тёлочка, жаркая и потная, билась на коленях у Полифема, вскидывая задом, визжала от ужаса, аж заходясь, когда пальцы ног на крутом вираже чиркали по мостовой. Полифем откликался трубным ревом, в котором без слов звучало: "Встаёт! Мать его дери, встаёт! Стои́т!.." - и едва сто восемьдесят пять лошадок, бегущих в моторе Эпаминондова "Тифона", домчали "Тифон" куда надо и притерли к "Химере", Полифем внаглую швырнул тёлку Эпаминонду и велел, как будто имел на это право:
"Гони!"
Эпаминонд не сразу сообразил, что происходит. Тёлочку он поймал, с его здоровьем и не поймать - забросил за спину, на манер честной шалавы, умолившей прокатить ее с ветерком, и голая тёлка, обезумев от страха, мертвой хваткой вцепилась в Эпаминонда, обвила руками, прижалась грудью и животом, как если бы дурела от любви.
"Го-го-го!" - заржал бычара.»
Но однажды что-то пошло́ не так:
«Девки западали на Эпаминонда, все знали об этом. Но чтобы вернуться, когда только что вопила, как резаная? Полифем успел пожалеть, что Тезей отвалил до срока - вот была бы потеха! - но жалел он недолго, потому что тёлочка опустила руку ниже, скользнув кончиками пальцев по квадратному подбородку тупаря, затем непринужденно взялась, словно так и надо, и вырвала Эпаминонду кадык. Когда пальцы ее сомкнулись за кадыком, стоявший рядом Полифем услышал слабый хруст, а во время рывка - влажный чмокающий треск.»
Что-то вспомнился сериал «Небесный суд» - там тела-костюмы не особо берегли:
«Да, аватары. Люди, кого боги цифрала осчастливили своим мимолетным присутствием. Отели, где они останавливались во время визитов в царство материи; нет, не отели - скафандры, костюмы, биологические носители. Разовые, если посещение было первым и последним. Регулярные, если божество приходило еще и еще. Старость не радость, улыбнулся Питфей. За его старость девять старцев из десяти отдали бы всё, что имели. Десятый тоже отдал бы, не будь он жертвой полного, всеобъемлющего маразма, мешающего нормальной работе мозга. Мозг Питфея работал, как часы. Кровь весенними ручьями бежала по жилам. Сердце билось ровно и сильно. Спина гнулась, суставы не знали артрита. Желудок без проблем справлялся со стейком любой прожарки, рискуя в худшем случае изжогой. Кишечник, в свою очередь...»
Правда, ограничения всё-таки есть:
«Да и факты Питфей получил не в виде информационных сводок или полицейских отчетов, а в виде жестоких приступов, когда сердце сбоит, заходясь в отчаянном болеро, и горячий воздух комом застревает в горле. Ты просыпаешься среди ночи, обливаясь холодным, смертным потом; за исключением одного-единственного случая - всякий раз среди ночи. Просыпаешься, судорожно зевая: ты рыба, выброшенная на берег, ты мучительно переживаешь чужую смерть, как свою, и понимаешь, что следующий приступ в состоянии забрать и твою собственную жизнь. Тебе семьдесят пять лет, старик. Да, здоровье у аватар отменное. Но организм не железный, на то он и организм, белковая слизь, а не нули с единицами, складывающиеся в зубодробительные комбинации...
...
Хотя Питфей и был здоров, здоровье семидесятипятилетнего мужчины отличается от здоровья двадцатилетнего атлета.»
Язык, как всегда - закачаешься:
«Проснулся он от назойливого жужжания.
Жук-голиаф с механическим упорством насекомого пытался преодолеть случайную преграду. Нет, не жук. На прикроватном столике содрогался в эпилептическом припадке вайфер, поставленный на виброрежим. Гном-зомби восстал в черном гробике; гном скребся, просясь наружу, требуя свежих хозяйских мозгов.»
Вот это я ПГМ-нутым и прочим моралфагам теперь цитировать буду:
«"Если работа височных долей мозга нарушается, - подсказала сеть, впрочем, без особой пользы, - у человека возникает повышенная агрессия, трудности с подбором нужных слов, а также излишняя фиксация на морально-этических или религиозных вопросах..."»
Основной вопрос - это с чего бы человечество терпит богов вообще? Пояснения вроде «отказавшись от цифрала, разорвав контакт, мы вернемся в средневековье» неубедительны от слова «совсем». Впрочем, книга не о том: настоятельно рекомендую...
«Это Полифем изобрел покатушки голяком. Однажды выяснилось, что времена, мать их, изменились: трахнуть свежепойманную, вопящую, удерживаемую братками тёлку Полифему стало не в кайф, и добро бы просто не в кайф, а то ведь не стои́т, не лезет, хоть плачь. Смотреть же, как тёлку трахают другие, держать и смотреть, наспех сочиняя дешевые отмазки, чтобы не выставить себя на позор - это было не просто не в кайф, а в такой некайф, что хоть криком кричи. Дело шло к обидному зашквару, прозвище "Дристамед", за которое бьют смертным боем, успело прозвучать - поначалу в шутку, но знаем мы эти шуточки! - и вот в очередной раз, когда тёлочку ободрали наголо, перекидывая мячиком от братка к братку, страдальца Полифема осенила гениальная идея. Рискуя получить кулаком в ухо, он вырвал тёлку из татуированных ручищ Эпаминонда, прыгнул в седло "Химеры", кинул добычу перед собой, звонко шлепнул ладонью по телячьей заднице - и заорал, вихрем срываясь с места:
"За мной!"
Уговаривать никого не пришлось. Братки дали газу, устремляясь за Полифемовой "Химерой" - кто чуял новую игру, кто хотел вернуть тёлку, а Эпаминонд, бычара-тупарь, ревел благим матом, расписывая, как станет бить придурка, на раз подломившего веселье. Тёлочка, жаркая и потная, билась на коленях у Полифема, вскидывая задом, визжала от ужаса, аж заходясь, когда пальцы ног на крутом вираже чиркали по мостовой. Полифем откликался трубным ревом, в котором без слов звучало: "Встаёт! Мать его дери, встаёт! Стои́т!.." - и едва сто восемьдесят пять лошадок, бегущих в моторе Эпаминондова "Тифона", домчали "Тифон" куда надо и притерли к "Химере", Полифем внаглую швырнул тёлку Эпаминонду и велел, как будто имел на это право:
"Гони!"
Эпаминонд не сразу сообразил, что происходит. Тёлочку он поймал, с его здоровьем и не поймать - забросил за спину, на манер честной шалавы, умолившей прокатить ее с ветерком, и голая тёлка, обезумев от страха, мертвой хваткой вцепилась в Эпаминонда, обвила руками, прижалась грудью и животом, как если бы дурела от любви.
"Го-го-го!" - заржал бычара.»
Но однажды что-то пошло́ не так:
«Девки западали на Эпаминонда, все знали об этом. Но чтобы вернуться, когда только что вопила, как резаная? Полифем успел пожалеть, что Тезей отвалил до срока - вот была бы потеха! - но жалел он недолго, потому что тёлочка опустила руку ниже, скользнув кончиками пальцев по квадратному подбородку тупаря, затем непринужденно взялась, словно так и надо, и вырвала Эпаминонду кадык. Когда пальцы ее сомкнулись за кадыком, стоявший рядом Полифем услышал слабый хруст, а во время рывка - влажный чмокающий треск.»
Что-то вспомнился сериал «Небесный суд» - там тела-костюмы не особо берегли:
«Да, аватары. Люди, кого боги цифрала осчастливили своим мимолетным присутствием. Отели, где они останавливались во время визитов в царство материи; нет, не отели - скафандры, костюмы, биологические носители. Разовые, если посещение было первым и последним. Регулярные, если божество приходило еще и еще. Старость не радость, улыбнулся Питфей. За его старость девять старцев из десяти отдали бы всё, что имели. Десятый тоже отдал бы, не будь он жертвой полного, всеобъемлющего маразма, мешающего нормальной работе мозга. Мозг Питфея работал, как часы. Кровь весенними ручьями бежала по жилам. Сердце билось ровно и сильно. Спина гнулась, суставы не знали артрита. Желудок без проблем справлялся со стейком любой прожарки, рискуя в худшем случае изжогой. Кишечник, в свою очередь...»
Правда, ограничения всё-таки есть:
«Да и факты Питфей получил не в виде информационных сводок или полицейских отчетов, а в виде жестоких приступов, когда сердце сбоит, заходясь в отчаянном болеро, и горячий воздух комом застревает в горле. Ты просыпаешься среди ночи, обливаясь холодным, смертным потом; за исключением одного-единственного случая - всякий раз среди ночи. Просыпаешься, судорожно зевая: ты рыба, выброшенная на берег, ты мучительно переживаешь чужую смерть, как свою, и понимаешь, что следующий приступ в состоянии забрать и твою собственную жизнь. Тебе семьдесят пять лет, старик. Да, здоровье у аватар отменное. Но организм не железный, на то он и организм, белковая слизь, а не нули с единицами, складывающиеся в зубодробительные комбинации...
...
Хотя Питфей и был здоров, здоровье семидесятипятилетнего мужчины отличается от здоровья двадцатилетнего атлета.»
Язык, как всегда - закачаешься:
«Проснулся он от назойливого жужжания.
Жук-голиаф с механическим упорством насекомого пытался преодолеть случайную преграду. Нет, не жук. На прикроватном столике содрогался в эпилептическом припадке вайфер, поставленный на виброрежим. Гном-зомби восстал в черном гробике; гном скребся, просясь наружу, требуя свежих хозяйских мозгов.»
Вот это я ПГМ-нутым и прочим моралфагам теперь цитировать буду:
«"Если работа височных долей мозга нарушается, - подсказала сеть, впрочем, без особой пользы, - у человека возникает повышенная агрессия, трудности с подбором нужных слов, а также излишняя фиксация на морально-этических или религиозных вопросах..."»
Основной вопрос - это с чего бы человечество терпит богов вообще? Пояснения вроде «отказавшись от цифрала, разорвав контакт, мы вернемся в средневековье» неубедительны от слова «совсем». Впрочем, книга не о том: настоятельно рекомендую...