«Ла Сапиенца». "Мудрость", как артхаус.
Именно так я снимала бы кино. Имея мало фантазии и много восхищения, я ищу способ говорить о своей страсти, много раз произнести любимое имя - показать излюбленный образ.
Бах - и сделать главным героем церковь (восхитительное здание Ла Сапиенца), или шире - творчество любимого зодчего. Например - Франческо Борромини. Имя рокочет, катится судорогами под кожей, или журчит, как прозрачные воды горной речки. Оно просится на язык:: снять фильм, чтобы повторять его: марионетки-персонажи по моему желанию стократно скажут «Борромини». Они обсудят то, что я хочу обсудить - ибо с кем мне обсудить Борромини? Кто меня выслушает без зевоты, кто не запишет в зануды? Здорово быть режиссёром из артхаусной обоймы (Эжен Грин).
Для артхауса не важен ни сюжет, ни персонажи. Только концепция, или сделать вид, что она есть.
Итак, персонажи: Он (Алекс) - конечно, архитектор. Она (Алиенор) - его жена. Алекс знаменит, но гений Борромини отравил его успех. В молодости Мастер вдохновлял, в зрелости пришло понимание: если не можешь достичь совершенства Борромини - не стоит создавать. Прошлые успехи обесценились.
Алиенор потеряла ребёнка. Любовь опустела, жизнь потеряла смысл. Супруги едут в Италию - почти без надежды, смотреть на дома и церкви.
Артхаус не любит замысловатых сюжетов, чем проще и нелогичней, тем больше смыслов словит зритель (додумает, придумает, ибо синефил - благодарное, восприимчивое, всегда готовое влюбиться существо), артхаус не печётся о мотивациях - не барское это дело. На улицах итальянского городка архитектор с женой встречают пару: юноша поддерживает слабую девушку. Жена помогает довести её до дома, где знакомится с Лавинией и Гоффредо, сестрой и братом. Алиенор очарована утончёнными, образованными, но бедными подростками. Это достаточный мотив, чтобы навязать мужу Гоффредо - спутником в поездку в Рим. Ведь Гоффредо поступает учиться на архитектора (первый встречный у архитектора - будущий архитектор:) Жена остаётся в городке «до выздоровления Лавинии». (Алиенор особо нечем заняться). Она платонически влюблена в девушку, которая могла бы быть её дочерью.
Архитектор поначалу недоумевает, зачем взял с собой Гоффредо, но быстро приспосабливает его, как слушателя своих рассуждений о Борромини (!), о жизни и о себе. Алекс и Гоффредо бродят по Риму, смотрят на шедевры архитектуры, сидят за кофейными столиками,. Чуткий юноша предлагает себя в качестве терапии - его двери открыты ночью, страдающий бессонницей Алекс может придти побеседовать в любое время. Ни у нас, ни у Гоффредо нет причин опасаться - архитектор подчёркнуто асексуален.
Эжен Грин снимает фильм, будто сексуальная сфера лежит в другой плоскости, как иначе: ведь главный герой - не человек, а Здание, католическая церковь. Слава б-гу, архитектуру никто не вмешивает в назойливые отношения полов. Для чистоты искусства, Александр и Алиенор не смотрят друг на друга: они смотрят перед собой, в пустоту и говорят в неё. И тогда творения Борромини выходят на первый план и занимают собой пространство.
В финале ничего оригинального: близость брата и сестры целительна для взрослой пары. Ангелическая красота Лавинии, хрупкая мужественность Гоффредо вызывают в памяти шедевры Возрождения: «Сотворение Адама» - Гоффредо-Адам лёгким касанием пальцев оживляет творца. Ботичелиевская дева Лавиния парит над бездетной Алиенор в своего рода «Благовещении». Эманация вечной молодости искусства, ренессанс-терапия.
Я впервые услышала о Борромини, разглядела и влюбилась в вогнутый фасад, в эллипсы винтовых лестниц, в прихотливые, выпукло-вогнутые формы барабана, в Римское барокко. Спасибо за ещё одну (несбыточную?) мечту о римских каникулах. Мало мне было других. Бессовестный Эжен Грин: теперь я хочу в Рим.
