Великая безмозглость спустилась на страну ©
Атмосфера, царившая тогда в Петрограде - и в столичной печати в частности: безумный восторг по поводу «освобождения от ига царизма» разделяли даже такие консервативные публицисты, как ведущие авторы того же «Нового Времени» Василий Розанов и Михаил Меньшиков.
«Новое Время» выдвигало на первый план идею русской государственности, боролось с попытками под маской критики развалить мощное здание российского государства, громило разрушительные тенденции левых партий, словом, удачно или неудачно, другой вопрос - защищало те русские позиции, которые мы, с этих позиций теперь выбитые, - оцениваем несколько иначе, чем мы их оценивали в 1914 году. Может быть, несколько иначе оценили бы и М. Меньшикова, кончавшего свои предвоенные статьи неизменным caeterum censero: «а сколько у нас пулеметов?». Пулеметов у нас не хватило. Но призыв иметь пулеметы был «ретроградством, империализмом, черносотенством». Меньшиков заплатил за это и за многое другое расстрелом»159.
Розанов, к примеру, сравнивал царскую Россию со здоровым человеком, у которого болел зуб. Революция, дескать, этот зуб, то бишь Самодержавие, вырвала. И теперь «Илье Муромцу никто не связывает ноги»163. Второй, Меньшиков, «успокаивал» монархистов: не народ предал Царя, а Царь предал народ. Революционная лихорадка настолько подействовала на Михаила Осиповича, что и он, изменяя своему публицистическому таланту, не удержался от банальных сравнений: «… мы твердо верим, что освобожденный народ наш, сбросив с себя груз преступного самодержавия, окажется гораздо сильнее, чем был, как богатырь, сорвавший свои оковы»164.
А ведь всего год назад на докладе председателя Совета министров Б. В. Штюрмера по случаю 40-летия суворинского издания Государь Император Николай Александрович начертал: «Ценю стойкость, с какою „Новое Время“ всегда охраняло русские национальные идеалы, желаю газете дальнейшего процветания»165.
И вот, в условиях революционной истерии, когда от имени Великих Князей распоясавшиеся борзописцы публиковали свои «интервью», а члены Императорского Дома не могли даже поместить опровержения166, скромный репортер Солоневич и публикует свою заметку, общий смысл которой можно кратко выразить так: Россия находится в состоянии войны, и свершившийся переворот явно на руку врагу. Сказать больше и конкретнее было просто невозможно - при всей наступившей «свободе слова». И появилась у него такая возможность нескоро - почти через 20 лет.
“А всё-таки, чем ни оправдывайся, мы, главнокомандующие, все изменники присяге и предатели своего Государя! О, если бы я только мог предвидеть несостоятельность Временного правительства и Брест-Литовский договор, я никогда бы не обратился к Государю с просьбой об отречении! Нас всех ожидает та же участь и поделом!”
Главнокомандующий армиями Северо-Западного фронта генерал-адъютант Алексей Ермолаевич Эверт, единственный раскаявшийся из числа генералов царских изменников. Убит большевиками в ноябре 1918 г.
«В сознании подсоветских масс - в особенности, крестьянства - образ Николая Второго сконструировался совсем не в том аспекте, которого ожидали убийцы. Не Николай Кровавый, нe Николай Последний, а Царь-Мученик. Заплативший жизнь за свою верность России, за верность тому слову, которое Он дал от имени России и проданный своим «средостением». О жизни и о гибели Государя ходит масса слухов - в большинстве случаев совершенно апокрифических, создаются легенды, путей которых никто проследить не в состоянии. И именем Государя как бы возглавляется тот многомиллионный синодик мучеников за землю русскую, к которому каждый день сталинской власти вписывает новые имена. Для монархической идеи нет оружия более сильного, чем легенды и мученический венец. Призрак Царя Мученика бродит по России, и он тем более страшен для власть имущих - что его ни в какой подвал не затащишь»167.
Увы, увы, Иван Лукьянович. До сих пор лишь единицы видят это.
Они снова просят себе на престол красного императора-антихриста и обожествляют грузинского бандита и вора в законе.
Безумное стадо просит чечевичной похлебки концлагерей, и псы возвращается на свою блевотину, и вымытая свинья идет валяться в грязи.