"Божественная комедия" Някрошюса
9 октября
Фестиваль "Балтийский дом"
Театр Мено Фортас (Вильнюс)
Итак, еще один Някрошюс. "И мы в двадцатый раз услышали: My name is Bond. James Bond". Целая череда дежавю и сильнейшее ощущение того, что мастер исписался. И впрямь: уж много лет смотрим мы Някрошюса, а он все один и тот же. В антрактных разговорах родилось сравнение: это как если бы Лев Толстой после громкого успеха "Войны и мира" писал "Войну и мир -2", а потом 3, потом 4 и так раз до двадцати.
Фишка режиссера Някрошюса заключалась в сочетании высокой декламации (здесь его актеры редко оказывались на высоте) с резкими и много раз повторяющимися однотипными движениями, нередко акробатического характера (это его актеры умеют как никто); иногда сквозь основной текст - в одной-двух сценах - проступала настоящая актерская игра по Станиславскому (местами получалось очень удачно); и на все это накладывались символические решения главных сцен, часто переходившие в трюки. Пафосность замысла снималась внезапно вторгавшимся юмором, декламация - бегом по сцене, схематизм - психологизмом. Получалась такая "мистерия-буфф".
Элементы мистерии-буфф мы видели и вчера, только были они разрежены, как атомы кислорода в космосе. Если раньше спектакль Някрошюса поражал, давил, провоцировал всем этим "сгущенным бульоном" (как правило, один человек не успевал артикулировать все возникшие ассоциации, необходимо было делиться впечатлениями после: что не заметил один, то заметил другой), то теперь между элементами повисает пустота - а в огромных размерах някрошюсовского спектакля (давно напоминавшего некоторым критикам о графомании) это смерти подобно. Вот, например, первый акт. Я его смотрел, чтобы улыбнуться, когда Данте, встретившись с великими древности, хочет взять у всех автографы? Или чистилище, 3 акт: прием с птичьими клетками хорош, эффектно смотрится нагромождение стульев и пуфиков для очередного папы, а между ними что?
Многое из того, что получалось раньше, сегодня не работает: Данте играет артист, игравший, кажется, в "Отелло" Яго. А мог бы артист, игравший Отелло. Без разницы. Ибо Данте - фанера над Флоренцией, наподобие картонного баптистерия или картонного Ponte Vecchio, которые выносятся на сцену. При этом дантовские терцины звучат куда интереснее всего происходящего на сцене и частенько - о ужас! - ловишь себя на ощущении пошлости постановки. Пошлости добавляет и музычка, навязчивая и банальная, не соотносимая с замыслом "Божественной комедии". Был у Някрошюса раньше спектакль, в котором он пытался передать поэзию сценическими приемами - "Песнь песней". Спектакль сумбурный, неясный, но поэтический. Боюсь, поэзии режиссер больше не чувствует. Впрочем, кажется, это его изначальное свойство: во всех постановках он больше следит за логикой развития собственных метафор, чем за текстом пьесы. Метафора переходит в другую, потом развивается в третью - в таких случаях текст смолкает. Когда же метафора исчерпана, текст возвращается резким рывком, как нечто инородное спектаклю.
Но и организующие спектакль сценические метафоры (или скорее метонимии), которые были визитной карточкой режиссера более двадцати лет, истощили фантазию - их уже, видимо, неоткуда взять. Много метафор вторичных: например, те, кому никак не умереть, в первом акте бьются в зеркальную стену, а Данте с Вергилием ее проходят. Это, простите, "Орфей" Кокто, только там все круче. Еще больше автоцитат: старик, идущий по кругу и обозначающий тем самым круги ада - это уже было в прологе "Фауста" и где-то еще, сейчас не вспомню. Крик чайки у Беатриче очень напоминает птичье объяснение в любви из "Идиота". И так далее, и так далее. Когда идей мало, остается тиражировать банальность: и портреты Беатриче расставляются по всей сцене.
Забавен и неожиданен только почтальон (когда в аду из его ящика вываливаются только что опущенные туда письма, трансформировавшиеся из листьев живых деревьев, возникает ассоциация "десять лет без права переписки"; в чистилище письма уже разрешены, можно даже залезть в почтовый ящик), читающий комментарий к тексту "Божественной поэмы". Но и этот олицетворенный комментарий указывает нам на упадок Някрошюса - раньше ему комментаторы были не нужны.
Фестиваль "Балтийский дом"
Театр Мено Фортас (Вильнюс)
Итак, еще один Някрошюс. "И мы в двадцатый раз услышали: My name is Bond. James Bond". Целая череда дежавю и сильнейшее ощущение того, что мастер исписался. И впрямь: уж много лет смотрим мы Някрошюса, а он все один и тот же. В антрактных разговорах родилось сравнение: это как если бы Лев Толстой после громкого успеха "Войны и мира" писал "Войну и мир -2", а потом 3, потом 4 и так раз до двадцати.
Фишка режиссера Някрошюса заключалась в сочетании высокой декламации (здесь его актеры редко оказывались на высоте) с резкими и много раз повторяющимися однотипными движениями, нередко акробатического характера (это его актеры умеют как никто); иногда сквозь основной текст - в одной-двух сценах - проступала настоящая актерская игра по Станиславскому (местами получалось очень удачно); и на все это накладывались символические решения главных сцен, часто переходившие в трюки. Пафосность замысла снималась внезапно вторгавшимся юмором, декламация - бегом по сцене, схематизм - психологизмом. Получалась такая "мистерия-буфф".
Элементы мистерии-буфф мы видели и вчера, только были они разрежены, как атомы кислорода в космосе. Если раньше спектакль Някрошюса поражал, давил, провоцировал всем этим "сгущенным бульоном" (как правило, один человек не успевал артикулировать все возникшие ассоциации, необходимо было делиться впечатлениями после: что не заметил один, то заметил другой), то теперь между элементами повисает пустота - а в огромных размерах някрошюсовского спектакля (давно напоминавшего некоторым критикам о графомании) это смерти подобно. Вот, например, первый акт. Я его смотрел, чтобы улыбнуться, когда Данте, встретившись с великими древности, хочет взять у всех автографы? Или чистилище, 3 акт: прием с птичьими клетками хорош, эффектно смотрится нагромождение стульев и пуфиков для очередного папы, а между ними что?
Многое из того, что получалось раньше, сегодня не работает: Данте играет артист, игравший, кажется, в "Отелло" Яго. А мог бы артист, игравший Отелло. Без разницы. Ибо Данте - фанера над Флоренцией, наподобие картонного баптистерия или картонного Ponte Vecchio, которые выносятся на сцену. При этом дантовские терцины звучат куда интереснее всего происходящего на сцене и частенько - о ужас! - ловишь себя на ощущении пошлости постановки. Пошлости добавляет и музычка, навязчивая и банальная, не соотносимая с замыслом "Божественной комедии". Был у Някрошюса раньше спектакль, в котором он пытался передать поэзию сценическими приемами - "Песнь песней". Спектакль сумбурный, неясный, но поэтический. Боюсь, поэзии режиссер больше не чувствует. Впрочем, кажется, это его изначальное свойство: во всех постановках он больше следит за логикой развития собственных метафор, чем за текстом пьесы. Метафора переходит в другую, потом развивается в третью - в таких случаях текст смолкает. Когда же метафора исчерпана, текст возвращается резким рывком, как нечто инородное спектаклю.
Но и организующие спектакль сценические метафоры (или скорее метонимии), которые были визитной карточкой режиссера более двадцати лет, истощили фантазию - их уже, видимо, неоткуда взять. Много метафор вторичных: например, те, кому никак не умереть, в первом акте бьются в зеркальную стену, а Данте с Вергилием ее проходят. Это, простите, "Орфей" Кокто, только там все круче. Еще больше автоцитат: старик, идущий по кругу и обозначающий тем самым круги ада - это уже было в прологе "Фауста" и где-то еще, сейчас не вспомню. Крик чайки у Беатриче очень напоминает птичье объяснение в любви из "Идиота". И так далее, и так далее. Когда идей мало, остается тиражировать банальность: и портреты Беатриче расставляются по всей сцене.
Забавен и неожиданен только почтальон (когда в аду из его ящика вываливаются только что опущенные туда письма, трансформировавшиеся из листьев живых деревьев, возникает ассоциация "десять лет без права переписки"; в чистилище письма уже разрешены, можно даже залезть в почтовый ящик), читающий комментарий к тексту "Божественной поэмы". Но и этот олицетворенный комментарий указывает нам на упадок Някрошюса - раньше ему комментаторы были не нужны.