Цикл. Часть №1
Источник:kiev-andrash
Одним из инструментов определения картины мира, является накопление определенных знаний. Которые складываются в полотно из каркасных остовов и заполняющих пространство между ними, гобеленов истории.
Мода Ренессанса на гобелены, формирует определенную моду и на восприятие мира.
Он видится через слепок, как бы сказали сейчас, снимок момента, где определенные действия соединились в определенный момент выражения, призванный передать посыл. В нем должны быть мотивы, идеи, герои и последствия. Доведенная до совершенства мода, становится каноном - средством отделения внутри толкающих друг друга мыслей.
Фактически, канонизация, это создание остова по которому будут определять, что есть правильно, что есть действительно.
История подверглась своей канонизации.
Как видеть историю?
Мы мыслим категориями государства, империи, правителя, клана, денег и тп институций. В определенный момент, история мыслилась сквозь призму земельных отношений между субъектами обладающими правом на землю. Некоторые видели в истории поход героев, которые искали свое арго - золото выражения, богатство мыслей и образов.
Их путешествие было вещью в себе.
Их мысли были их остовов и внутри их малого брега, касты своих, ничто иное не имело смысла.
За пределами данного поля ретроспективного видения, истории для многих не существует - история это совокупность действий. Существо, короткое в своем веке, движимое со всех сторон трудами и страхами, с господами в башне и мрачными храмами, человек жил сезонной работой и кратким опытом познания себя и своих желаний. Способность излагать рассказ в котором бы предстали миры и люди, с возможностью видения времени и пространства, достижение недавнего времени. Изысканность речи не дает широты кругозора.
Данное уплотнение пространств умысливания, становится нитями и узорами, которые собственно и создадут свой гобелен, с тем различием, что он не будет привязан к одной точке времени и пространства, оставаясь картинкой на стене. Под каждым смещением, он станет объемной картинкой, где степень проникновения мысли в прозрачность или мутность определений, будет формировать разные по исходникам узоры и точки определения, с разными проекциями во времени.
Историк сам выбирает свой остов.
Вне контекста истории, мир так же прекрасно существует, но определение из различных слов, соединенных со временем или его представлением, есть попытка умыслить некую целостность картины и увидеть себя в ней, размещенного или устремленного. И так из века в век, без разницы кто этот умысливатель - король или шут.
Цикл, как представление, рожден из попыток описать словами, нечто находящееся в динамике движения через время и имеющее определенные закономерности, узнавание которых способно, путем трансформации представлений, создать новый модус, который становится картой, позволяющей узреть время и пространство как одномоментные со-существования естеств, которые в привычном, нонче, представлении, описываемы на своем языке - на жаргоне смертных. Последние триста лет истории, это восхождение низших классов и животных инстинктов на пирамиду управления внутри структуры, созданной на основе технологий, которые мы сейчас относим к весьма размытым понятиям как психология или воображение. Иными словами, считаем не-материальными и значит условно существующими. Но именно через эти условно существующие вещи - страх, похоть, жажда любви, гнев и видения образов не существующих в опознаном мире, человек как вид, продолжает о-живать и о-живлять, свое пространство, чьи границы идут исключительно в его голове, подкрепленные силовыми линиями его гормонов и ограничений его плоти.
В попытках определить свое место и описать свою деятельность, он применяет определенные навыки, доставшиеся ему от прошлого, которое когда то было его настоящим. По сути именно в этом обживании пространства и упорядочивании своих действий, происходит его обитаемость. Описание определенного разумного начала в деятельности, а так же попытки изменить внешнее и выжить, и есть человек. Разум использовал доступное ему наследие, чтобы описать мир в котором оказался человек, описать его самого и стать инструментом для определения того, что будет после. При этом стоит помнить,что разум есть нисходящее явление. Он не развивался в том значении, которое вкладывается сейчас в развитие. разум был чем то, доступным только определенному кругу, который его развивал и который о нем спорил, противопоставляя чувствам и чувственному восприятию. Остальная масса - то, что сейчас принято называть "народ", было безгласным большинством, фоном на котором развивалась история разума. С другой стороны, в восприятии одних, разум был чем то вроде нового приспособления, чтобы оживить утраченные способности. Для массы рабов, чья вся суть была в прикованности к земле, разум стал путем восхождения. Там, где одни подымались, другие нисходили и в некий момент пересечения, они спорили о лестнице, по которой шли.
Так, в какой момент не возьми, деятельность общего лежит как некий слепок. Попытка умыслить линейно, приводить к нагромождению. Но все просто. Развитие человека не существует. Существует смена видов, при которой то, что обозначено как цикл, подвержено особым состояниям. Две трети назад, некие существа вознесли бастардизированный вариант самих себя. создав сословное общество и его условности, которые на пике своего могущества и одновременного вырождения, оказалось перед лицом вымирания и опускания, с осознанием того, что им на смену придут не их потомки, но те, кого они получили как рабов земли и которые подымутся чтобы стать началом следующего цикла, потому что это и есть естественная часть процессов земных. На фоне этого полотна, сходятся мазки разного цвета и густоты. Мыслить, что виллан и его лорд, ощущали себя одним целым, обманываться, будучи воспитанным на идеях равенства всех "людей". Разделение на классы и касты, как кажется в первую очередь было биологическим, и уже потом приобрело иносказательную манеру. Где то стало определением занятий, где то статуса, в конце концов, оставшись сугубо верой. Поэтому король голый. Он равен стал своей плотью галам, голодранцам нынешнего момента, которые были лег-атами прошлым перемен.
Восхождение по датам и срокам, рисуются как кажется, но это только кажется, некую картину описательной трансформации, которую стали толковать в духе эволюционного поступательного развития. Дескать от тьмы к свету, от простого к сложному. На деле же, все шло одновременно - одновременно от сложного к простому и одновременно от простого к сложному. Только сложное было разным для разных. Плоть и головной мозг, предмет яростного спора материалистов и физиологов, есть законченное явление, способное к адаптации и приспособлению, но тем не менее, уже законченное. Эволюционисты сколько угодно могут спорить о венце попыток, но плоть и мозг раскрываются, а не эволюционируют. То, что есть сейчас есть жалкий потухший карлик, от того, что было. С иной стороны, смысл этого карлика именно в этом - каждое раскрытие, каждого цикла, создает новые сети возможностей, и само мышление будучи электромагнитным импульсом в примитивном толковании, подвержено воздействию со стороны. Нет смысла спорить о машине, не заливая в нее топливо и не используя для передвижения. С иной стороны, для других, вживание в эту игрушку из плоти, с одновременным изменением самое себе путем получения импульса для раскрытия извне, стало развитием - разум лишь один из вариантов. Не самый лучший, но самый выбранный. Это оружие, в той же степени адаптированное под тьму веков, которая есть свет мира...
Цикл всегда имеет все сразу в одном.
У него нет вариаций в плане смены главного.
Масштаб действий должен быть иным, чтобы все сменить.
Те, кто его наблюдал, увидели сходства и назвали повтором. Их опыт позволил повторить его один раз. Возможно два. Поэтому они хотели и наверное хотят пойти и в третий раз. Шар был цельным. Все что мы говорим о прошлом - это выдергивание частей этого шара в наивном утверждении, что найдено что то новое. Многое, есть переделка из нашего прошлого, в их прошлое. Ведь тот, кто жил триста лет назад, имел так же свое представление о прошлом. И о будущем. В этом плане, мы есть ревизия его представлений и последствие их. Можно ли доверять этим переделкам? Или он будут сугубо обманчивым моментом? Мы мыслим в контексте дихотомии человека и внешнего мира. Но во внешнем мире, есть свои вложения и свои явления, которые сами не воспринимают человека как явление самодостаточное. Внутри разумного начала человека есть чуждость иному началу, куда более глобальному и более явственному. С иной стороны, возможно, вновь это возможно!, разум есть посредник иного явления, чуждого и всей планете, но оставшегося внутри него и выбравшего человека как своего представителя, согласно своим интересам, но не человека. Внутри этого явления нет диалога в привычном понимании. Это есть совокупность посредников и агентов, чья констелляция создает формы, которые достаточно явственно глобальны, чтобы воздействовать друг на друга и проявляться в той или иной форме. Это требует иной картины физики мира, основанной не на разделенном видении. Попытка симбиоза восприятия уже есть. Но все они существует без выводов и в сугубо прикладном русле - извлечь выгоду для животного человека и его пожирания всего окружающего пространства.
Физика мира картина более обширная, чем история. История - копошение на поверхности слов. Внутри них идут свои вехи, указатели, на то, что является естественными разделениями физики цикла, проявленными своими переходами в общем обустройстве обжитого пространства.
В архитектурном плане городов, смена планировке стоит водоразделом. Это четкое и неистребимое проявление иного образа мысли и краеугольный камень перехода, который отвергает всякое поступательное движение в виде переходящих друг в друга подобий. С другой стороны, города, как "города", это не то же самое что "города" как феномен истории. В понятиях скажем, 17 века, город это одно - множественность в иноформе. Нонче, город это унитарное определение, явленное в духе эпохи консульства - мэрия и окрест, те структура в которой живут обитаемые места. Из всех вариаций, по сути остались только город и деревня. Формы управления, формы поселения, акцент на статусе или размере, все это поглощено одной универсалией - город. все остальное имеет сугубо феноменальный характер - Нью Йорк, Лондон или Париж, это уже не город. Это явление, имеющее форму, выросшую из города.
Поэтому, чтобы увидеть место города в сфере, увидеть его генезис, стоит понять и его окрест. Тот самый обрий, лежащий от урба. Городские магистраты в конце средних веков, считали своим обрием окрест в радиусе 30 км от своего урба. Это был их мир обитаемый, достаточный, чтобы внутренними ресурсами, ресурсами внутри этого заданного круга, прокормить и обеспечить тот самый "город". Монструозные мегаполисы, наподобие Венеции, Неаполя или Милана, мыслили категориями государства - они кормились пшеницей привозимой в огромных количествах с других стран - Сицилии, Египта, Причерноморья. Они мыслили как капиталисты по связям внутри всего обжитого пространства, пренебрегая природным и естественным рацио. Их логистика меняла ландшафт и была часто вопреки, а не потому что.
Их капитал и их ресурс внутренней силы позволял им это.
Чтобы умыслить все вместе, используя города и не только города, следует вначале создать остовы нового дискурса. Ввести новые понятия, осмыслить уже известное.
Это сделано достаточно широко в западной историографии.
Многие вещи, которые яростно оспариваются в академической науке бывшего советского кругозора, уже давно изучены, но банально неизвестны ввиду невежества и предрассудков. Ревизия история это вовсе не борьба с некими демонами хронологии. Это пересмотр восприятия известного, что в немалой степени меняет его трактовку. В этом плане, на деле, я весьма далек от пересмотра истории в духе фоменковщины или чего то подобного. Все эти стремления снять одного идола, чтобы водрузить другого, не более чем возня шулеров в охоте за деньгами простаков. По сути нет никакого ФиНа. Это лишь адаптированная под великодержавный шовинизм новых "немцев", идеологическая парадигма народника Морозова, которая была призвана снести идеологические барьеры для нарастающего нового мира.
Новый мир - мир тотальной ре(а)бо-люции, просветления рабов, нуждался в тотально новой парадигме умысливания истории.
Расшатав сами определения прошлого, можно было осаждать бастионы социальной структуры, цементируемой этой самой историей. Вдобавок, удар по долгой хронологии, это был удар скрытых сил по завуалированному подлогу счетных систем, когда лукавые цифры были заменены прямым пониманием и прочтением. Гениальное решение, но дети Геракла вернулись и они напомнили, что вся их система само определения, не более чем иллюзия. Фактически Морозов был интуитивным визионером, который еще видел спайки и швы которые были исключительно сконструированы внутри разума и его же способами. То, что было изначально интерпретацией, поколение земных уже воспринимало как реальность.
Рабы получили в наследство вовсе не землю, но историю, в которой им, рабам, не было места.
Им отвели сроки, настолько размытые, что едва ли они могли осознать что им дали. Более того - кто бы осозновал? Революция 1789 г, была революцией за эмансипацию лавочников, юристов, купцов и ремесленников. Массы низшего сословия, все еще оставались за пределами этого места света равных. Эгалите, было во-галиванием не для всех. В той же степени, захваченные массы 1917 г, вновь, оставили за бортом главное - уничтожение сословий и привилегий. Одни угнетатели сменились другими. Блага часто превышали зло. Истребление привело к полному фиаско идей земных, которые стали синекурами все тех же прошлых богов.
Если хочешь оставить все как есть, измени все.
Уже говорилось о численности проживающих в Европе.
Ремарки будут лишь в том, что реальных цифр у нас нет.
Приходские книги рождений и смертей, стали вестись лишь с 16-17 вв, как реакция на Реформацию и определение своих.
Французская Республика, заменив клерикальные книги регистраций, объявила свою собственную статистику, которая показывает удивительный стабильный гомеостаз малых коммун по всей Франции - начиная с революционных 1790-х, вплоть до конца XIX века, население весьма стабильно - редкие годы прироста, сменяются годами упадка и только с концом Второй Империи, виден неуклонный рост. Та же картина должна быть применена и к другим странам. Едва ли они были чем то отличны. Германия, аки Пруссия и ее круг "союзов", показывает стабильный прирост в населении, чья численность превзойдет Францию в середине позапрошлого века, сменив демографического гегемона. Вновь таки, речь идет о 34-40 млн населения.
Монструозные цифры Российской империи, рождены из прироста в территории и эмигрантах. Как кажется, гоголевские "мертвые души" так же имели место быть, особенно в связи с махинациями 1861 года. Впрочем даже будь они реальными, это не меняло ситуации - в перерасчете на территорию, это гигантская диспропорция - обитаемая западная часть и полупустыня за пределами Уральских гор. В немалой степени, помимо отсутствия статистики, проблему создают суждения и фальсификации. Во многом, цифры статистики и оценки населения, основаны на предположениях историков и ошибочных цифрах.
В точности, никто и никогда не задавался вопросом, что значат цифры "античных" и "средневековых" источников.
Поэтому с легкостью Мюльхаузена, звучат рассуждения о миллионах убиенных в Китае, миллионах погибших от чумы и миллионах шагающих из одного конца света в другой. Основанная на теории, что многочисленность есть признак процветания, ложная статистика создает ложные предпосылки. Далее идут нарративные приемы - преувеличение как самый используемый. Едва ли 100 тысяч испанских мужчин за всю историю колонизации Америки, покинуло Иберийский полуостров - это официальные данные. В сравнении с миграцией 300 тыс французов в Испанию в течении XVII века, это ничто. Но рассуждения о колонизации Америк создают нарративный миф о масштабности явления.
В большей степени он основан на словесной игре, чем на фактах.
В той же мере, стремление местных историков давать оценки своей земле, особенно населению, всегда устремлены в сторону преувеличения и удревнения данных. Не стоит забывать, что каждая эпоха думает в пределах ограничений собственного окружения. В раннюю франкскую эпоху, земельный фонд Галлии мог составлять не более 3% от того, что использовано сейчас - все остальное было пустоши и леса. Но в терминах того времени, разве будет ошибкой сказать, что вся земля в использовании, если весь доступный ресурс действительно задействован?
Чтобы понять размер этого "вся" и "весь", нужно иметь сравнение.
Но оно часто недоступно.
Либо же присутствует исключительно в голове автора.
Так, одной из тенденций зарождающегося краеведчества, была любовь придумывать славное прошлое путем переноса исторической значимости в удаленные древние времена. Захудалая деревенька, с единственной "средневековой" церковью, в которой от средневековья было пара камней, освященных легендой местного значения, становилась великим римским поселением. Если не было и намека на Рим - галльским, германским или каким еще. Если ничего подобного в обозримых письменных данных не было, придумывалось великое прошлое на основании легенд и "археологии". До сих пор, большинство выводов основано на ложных утверждениях копателей земли. Все эти "культуры" и "находки", усложнены нагромождением мнений и выдуманными описаниями. Примешана политика - гордыня толкада искать компенсацию бесславному настоящему в славном прошлом. Разный тип поселений мог быть одновременным, но в глазах археологов, он есть нечто существующее само по себе. Чем больше мусора из-под земли, тем шире полет фантазии....
Общий тренд утверждает, что рост населения начался с эпохи Каролингов, медленно, неуверенно, усилившись к 12 веку и достигнув пика в 14, когда чума свела на нет все демографические достижения.
Дальше - пике вниз и начало восстановления и бурный рост лишь с 1500 года.
Эти условные даты - 1600 год, как предельный лимит для письменных доверительных источников статистики, и 1500 год, как предельный лимит интуитивного понимания, что это и есть начало "нашего" мира, схожего в мышлении и восприятии с тем, как это делаем мы сейчас (будучи и сами порождением этого явления), фактически и есть стартовые моменты, с которых начинают аккуратные отсчеты населения.
При этом главный фактор - умысливание территории как места обитания.
Это верно лишь в самом общем обобщении - нынешние страны и их границы, являются следствиями представлений прошлого, но не причиной, как пытаются это представить сейчас. Никакой естественной экспансии в пределах "исторической территории", никогда не было. Ее придумали впоследствии, чтобы как то оправдать состояние вещей на момент закрепления границ.
В ход шло все - география, политика, религия. Проще всего было странам отделенным - Испании или Англии.
Меньше повезло России или Германии. Совсем уж катастрофа - Австро-Венгрия.
Приходится признавать, что явление «территории» как расчетной единицы не верно в определении понятий цельного комплекса - умысливание той же Европы через некие общие знаменатели - Christendom, Купол или как иначе, теряется в узком спектре представлений рожденных в узком спектре мыслящих. Фактически, проговариваемое, есть отражение мышления меньшинства в меньшинстве.
На условный 1600 год, едва ли не 98% населения восточнее Днепра пребывало все еще в состоянии крестьянского быта полу-родового строя. Наиболее урбинизированная часть Европы - устье Рейна и Фландрия, в лучшем случае имело показатель урбанизации в 55% как самый оптимистический - чуть дальше от реки и начинаются фризские пустоши.
Там же владения утрехтских архиепископов, Дрент или Гронинген, где вся территория может быть разделена на один город и сельскую округу. Такие округа постоянно вклиниваются в более обжитые островки, по которым и создается первичное впечатление о Нидерландах той эпохи. Такое состояние имеется по всюду - у одних море, у других горы, у третьих леса, у иных поля и пустоши, затопленные болота или пустующие низины - расселение неравномерно и говорить о «развитии» территорий в терминах рожденных из эпохи автобанов и железных дорог, крайне не разумно. Впрочем, все зависит от собственно исторической подачи - наследие советской историографии все еще мыслит категориями «освоения», «намолачивания», «нарубливания», «нарождения», «расширения», вместо попыток принять существующее как есть.
Навязанный капитализмом способ мышления постоянного поиска сюрплюса, для бесконечного улучшения, есть новшество нашей эпохи, в искаженном виде повторяющее утрированное кальвинистско-буржуазное - богатство есть знак божий.
Для жизни в чистом виде, цикличность природы куда более важна, чем сроки прибытия кораблей в гавани. Это и есть наложение миров и модусов - городская жизнь с ее бурным развитием, сменяющая все более коллективные общности, создают новое напряжение внутри рождающегося мира.
Есть ли это следствие или последствие нового цикла?
Скорее это откат из будущего в прошлого, чтобы обеспечить свершение перехода в надлежащий момент. Когда знаешь, что тебя ждет, ты можешь попытаться обустроить свой путь в новый мир, равно как и увидеть в какую сторону приложить усилия. Впрочем это лишь попытки описать то, что нужно сначала понять в контексте того, как они мыслили в прошлом, потом адаптировать к собственному мышлению и своим категориям, потом отказаться от попыток влиять на интерпретации и наконец быть достаточно честным, чтобы сказать - этого уже нет.
Обратимся к, пусть и оценочным, но все же цифрам.
На условный 1500 год, Священная Римская германия имела около 12 млн жителей (весьма субъективная и спорная оценка, но точных цифр вновь таки, нет ни у кого), из которых, в среднем по разным территориям, около 8-12% составляли горожане, в некоторых регионах, как в по-Рейньи, плотность урбанизации доходила и до 30%, около 5-6% - дворянство. Дворяне никогда не были многочисленны - в самой шляхетной стране, Речи Посполитой, на момент ее раздела, дворянство, или шляхта, составляла около 10% населения.
Учитывая специфику термина, новые хозяева земель затруднялись определиться со статусом этих "дворян". Российская империя часть шляхты записала как свободных мещан, а некоторых как и свободных холопов.
К 1500 году, статус дворянства был все еще размыт и весьма не определен. Поэтому цифра в 5% кажется предельной.
На духовенство приходилось не менее или, не более, как смотреть, 4%. Около 1% можно отдать монастырям и 0,5% не определенному статусу жителей - бродяг и изгоев, гостей, путешественников и прочих прибывающих на землях Империи.
Таким образом, в цифровом выражении, это будет примерно такая картина - около 1 млн - жители городов, 600 тысяч дворяне, 450-500 - духовенство. 100-120 тысяч - монахи и монастырские служки. Остальные - почти 10 млн за малым изъяном, крестьяне и бесправные рабы земли.
Внутри этих сословных страт, разумеется стояли свои преграды и разделения. Из общей массы дворянства, не более 30 тысяч принадлежали к крупной земельной аристократии. Из них, едва ли 500-600 человек, были реальными Семьями с большой буквы к которым следует добавить их родственников и клиентов. Двор императора - это 1-2 тысячи человек чиновников и обслуги из разных сословий, еще 5 тысяч верных разбросанных по империи и мизерное число человек личной стражи-армии, не считая тех, кто придет по первому зову под знамена короля римлян. Та же история с буржуазией, где буржуа-негоциант, владетель крупных капиталов, вовсе не тождественен, буржуа - лавочнику и ремесленнику. Среди духовенства - принцы-епископы и принцы-аббаты, скорее аристократия, чем клирос. Их титулы светских имен подтверждение. Члены светской аристократии, имели и духовные саны, мало чем различая способ достижения власти. Высшая орденская элита Тевтонцев или Иоаннитов, так же стояла отдельно, не будучи родовитой в терминах богатства, но часто имея родословную не короче королевской.
Вся эта помпезная структура держалась, фактически, на соглашениях сторон и не способности каждой из противоборствующих фракций к быстрой мобилизации ресурсов и людей. Император с несколькими тысячи обученных воинов, вполне мог удерживать власть над несколькими миллионами подданных, большая часть из которых не видела ничего дальше соседней деревни. Тем не менее, внутри этих внешне замкнутых страт, постоянно присутствовала миграция, как сословная, так и территориальная. Поэтому неудивительно, что в некоторых пограничных марках число дворян и нобилей доходило до 40-50% от общего числа жителей региона или поселения, но это было скорее исключение, рожденное фронтиром и связкой дворян и военной службы.
Понять истинные размеры этого государства, разделенного то на круги, то на государства, затруднительно - каждая земля имеет свою историю и свой интерес.
Империя с Габсбургами отошла к ее окраине - Австрия и Пруссия, будучи колониями, христианского и средиземноморского мира, закончили историю Империи путем передачи дотоле подчиненному и окраинному в понятиях капитализма, Северу пальмы первенства.
Австрия ушла в небытие, исчерпав потенциал внутренней колонизации и своего противостояния с турками.
Пруссия сыграла на отчуждении - более развитый средиземноморский мир, был побежден более бедной во всех отношениях Северной Европой, поднявшей знамя Реформации как идею отделения от доминирования Южной Европы.
В терминах населения Империя все так же оставалась неравномерной. Ее восточные земли были менее населены чем западные. Ее южные территории были более развиты и заселены, чем северные. Из двух южных частей, кажется, исходя из более поздних цифр, Бавария была более густонаселена, чем горная и лесистая Швабия. Но именно Швабия дала Габсбургов и Штауфенов. Прусские Гогенцоллерны и Фуггеры Аугсбурга, выходцы из Швабии.
Неравномерность заселения была изначально. География определяла тип коммуникаций и тип поселений. Экспансия "немцев" на восток, была бы невозможна, не имей этот восток избыточной свободной земли, а запад избыточного населения. Как кажется, несмотря на мнимо малое количество - Европа уже страдала от перенаселенности.
Это особенно заметно в отношении Франции, которую тогда называли Галлией. Ее самые развитые и самые населенные области лежали в пределах Бургундии, Атлантики и долин рек. При сверх-плотности (в понятиях 1600 года) населения, приводившего к миграциям, внутри Галлии лежали обширные земли, где редко можно было встретить человека. Горные массивы в районе Альп и Роны, Арденны, пустоши вдоль гасконского побережья, болота и нагорья, леса и долины, все это было внутри страны, которая считалась самой населенной в Европе. Эту пальму первенства Галлия сохранила вплоть до середины 19 века. По оценкам, на момент падения монархии в 1789 году, во Франции проживало четверть населения всей Европы.
В этом она была преемницей Италии.
Если на 1500 год, Галлии приписывают около 14 млн населения (кто то говорит о 10, кто то о 16, кто то о 12 млн), то Италии отдают те же 10-12 млн, цифра сопоставимая с Германией, с тем различием, что она останется неизменной на протяжении нескольких столетий, пока индустриализации не захватит и Апеннины, стимулируя рождаемость новшествами комфорта, медицины и улучшенным питанием. Это значит, что Италия была равна всей остальной за-альпийской Империи в потенциале своего населения.
Внутри самой Италии, оно распределялось неравномерно.
В одно время, Неаполь станет новым Парижем или Лондоном Средиземноморья. В 17 веке здесь жило по разным оценкам от 250 до 350 тыс жителей. В XVIII веке, еще больше. Вся Сицилия на 1500 год, едва ли могла насчитывать 600-650 тыс жителей. Равно как и остальная Южная Италия была не так богата заселена. Север изначально имел больше городов, но и здесь цифры условны. Известно, что в 1630-1631, от вспышки очередной эпидемии, 19 северных городов потеряли почти 393 тыс жителей. Милан один - 86 тысяч.
Верить ли этим цифрам?
Были десятки других эпидемий и потерь.
Охотничьи угодия герцога возле города Павии,были крупнее, чем сам город Павия. Армии в 5-15 тысяч были нормой. Это говорит о малом мобилизационном ресурсе, равно как и малом населении. Историки говорят о почти 1,4 млн горожан в северной Италии 1500 года. Горожан, жителей было больше. Это высокий процент урбанизации и доминирующий феномен. Милан, Венеция, Флоренция - три центра урбанизации, культуры и власти. Разбег в населении между лидерами и следующими в десятке был огромен - цифры падают с сотен до десятков тысяч. Тридцать - уже много, 10 тыс - норма, если верить что так было. Как думается, это преувеличение.
Если посмотреть на Амальфи, в период своего наивысшего могущества, город был скорее портом для общего интереса - это оставляет феномен морской республики, но поднимает вопросы - нужно ли иметь большое население, чтобы процветать?
Вопрос, к которому стоит вернуться.
Если посмотреть на папское государство того же времени, по которому можно судить лишь косвенно и исключительно с большими допущениями, то уровень урбанизации здесь едва ли доходил до 20% в развитых землях, к которым отнюдь не относились ни Кампанья, ни Лацио. Рим ютился на восьмой части своего "античного" предшественника. Замки были многочисленны, деревни разбросаны. Города зачастую были все еще частной собственностью родовых фамилий, выростая из родовых деревень. Войска Чезаре Борджия, штурмующие Романью и Пентаполис, входили из диких земель в адриатический край городов и вилл. То, что представляется как укрепление центральной власти, на деле было экспансией из менее развитой территории, на более развитую, хоть и более фрагментированную.
Фактически вся Европа оплатила Риму пап его завоевания.
При этом, уровень нобилей, как самого подвижного сословия, в папском государстве едва ли превышал 1-2 % от общего населения. Стоит отметить, что многие нобили, не только в Италии, предпочитали своим сеньориям, городские дома. Очень немногие могли позволить себе крупные поместья, как в Бурбоновской Франции. К этим цифрам стоит добавит городских патрициев, малых и больших, владетельные семьи мелких feudi, их клиентуру. Но и даже тогда, их число едва ли превысит 3% против почти 8-9% клироса и 2-3% монастырского страто. Эти условные цифры - они сугубо оценочны и могут быть оспорены. Клирики выросли в числе вместе с ростом папства. Дворянство этих земель могло быть истреблено в ходе войн. Времена Колонна, Орсини или графов Тускуламских, уже канули в лету, уступив папский трон grand famlia, приобретших корпоративный статус и сменивших местечковую аристократию. Немало было пришельцев - лангобарды, франки, провансальцы, анжуйцы, галлы Людовика и Франциска, арагонцы и немцы Карла V, все они мешали свою кровь, каждый желая править, а не быть управляемым.
Большая часть населения просто переваривала вновь прибывших, изменяясь и подстраиваясь под изменения. То, что мы называем историей, было флуктациями единиц, которые производили громадные перемены, спускающиеся по пирамиде жестких социальных условностей. Для крестьянства, с его стабильным мором 4 к 1, а то и больше, с его низким уровнем жизни и низким сроком этой самой жизни, модус времени и ре-альность, текла в совершенно иных выражениях и словесах, чем для нобиля, живущего в замке и в идеале, сложившимся в ту эпоху переломного 1500 года, никуда уже не ездящему, не бродящему по свету, но пребывающему внутри своего собственного дворца - палаццо или кастелло, оплоте иного мира, чьи двери закрываются при виде грубых людей. Внутри этой территории, которая якобы правила всем христианским миром, на деле пребывало не более 600-700 тыс человек в пределах 1500 года. Позднее, к 1550 г, будут говорить о 1,7 млн жителей Папского государства. Вернее, считается что эта цифра верна с учетом Рима и допущений по территориям.
Когда Борджиа утверждали свою гегемонию над так называем даром Пипина, на деле они действовали в пределах бывшего Равеннского экзархата. Именно эта срединная словно поясом охватывающая Италию, территория, и стала будущим Папским государством. Обычно игнорируют тот факт, что именно Равенна была столицей Западной Римской Империи с 402 года. Равно как и то, что Равенна была столицей всех владений Византии в Италии. Как и то, что дар Пипина папе, это передача остатков этого самого Равеннского экзархата. Все что делали Борджиа в 16 веке - это захватывали земли в пределах Равенского экхархата, который они называли Пииновым даром. В узком смысле, Патриномия Святого Петра - это только Лацио.
Забавно, что Османы делали то же внутри старой фемы Опсикион - говорят, правда, что это было на столетия ранее и что Османы были завоевателями. Весьма образованные завоеватели - они весьма четко осознавали административные границы старой Ромейской империи времен Геркалидов, те почти тысячелетней давности…
Картинка кликабильна
Одним из инструментов определения картины мира, является накопление определенных знаний. Которые складываются в полотно из каркасных остовов и заполняющих пространство между ними, гобеленов истории.
Мода Ренессанса на гобелены, формирует определенную моду и на восприятие мира.
Он видится через слепок, как бы сказали сейчас, снимок момента, где определенные действия соединились в определенный момент выражения, призванный передать посыл. В нем должны быть мотивы, идеи, герои и последствия. Доведенная до совершенства мода, становится каноном - средством отделения внутри толкающих друг друга мыслей.
Фактически, канонизация, это создание остова по которому будут определять, что есть правильно, что есть действительно.
История подверглась своей канонизации.
Как видеть историю?
Мы мыслим категориями государства, империи, правителя, клана, денег и тп институций. В определенный момент, история мыслилась сквозь призму земельных отношений между субъектами обладающими правом на землю. Некоторые видели в истории поход героев, которые искали свое арго - золото выражения, богатство мыслей и образов.
Их путешествие было вещью в себе.
Их мысли были их остовов и внутри их малого брега, касты своих, ничто иное не имело смысла.
За пределами данного поля ретроспективного видения, истории для многих не существует - история это совокупность действий. Существо, короткое в своем веке, движимое со всех сторон трудами и страхами, с господами в башне и мрачными храмами, человек жил сезонной работой и кратким опытом познания себя и своих желаний. Способность излагать рассказ в котором бы предстали миры и люди, с возможностью видения времени и пространства, достижение недавнего времени. Изысканность речи не дает широты кругозора.
Данное уплотнение пространств умысливания, становится нитями и узорами, которые собственно и создадут свой гобелен, с тем различием, что он не будет привязан к одной точке времени и пространства, оставаясь картинкой на стене. Под каждым смещением, он станет объемной картинкой, где степень проникновения мысли в прозрачность или мутность определений, будет формировать разные по исходникам узоры и точки определения, с разными проекциями во времени.
Историк сам выбирает свой остов.
Вне контекста истории, мир так же прекрасно существует, но определение из различных слов, соединенных со временем или его представлением, есть попытка умыслить некую целостность картины и увидеть себя в ней, размещенного или устремленного. И так из века в век, без разницы кто этот умысливатель - король или шут.
Цикл, как представление, рожден из попыток описать словами, нечто находящееся в динамике движения через время и имеющее определенные закономерности, узнавание которых способно, путем трансформации представлений, создать новый модус, который становится картой, позволяющей узреть время и пространство как одномоментные со-существования естеств, которые в привычном, нонче, представлении, описываемы на своем языке - на жаргоне смертных. Последние триста лет истории, это восхождение низших классов и животных инстинктов на пирамиду управления внутри структуры, созданной на основе технологий, которые мы сейчас относим к весьма размытым понятиям как психология или воображение. Иными словами, считаем не-материальными и значит условно существующими. Но именно через эти условно существующие вещи - страх, похоть, жажда любви, гнев и видения образов не существующих в опознаном мире, человек как вид, продолжает о-живать и о-живлять, свое пространство, чьи границы идут исключительно в его голове, подкрепленные силовыми линиями его гормонов и ограничений его плоти.
В попытках определить свое место и описать свою деятельность, он применяет определенные навыки, доставшиеся ему от прошлого, которое когда то было его настоящим. По сути именно в этом обживании пространства и упорядочивании своих действий, происходит его обитаемость. Описание определенного разумного начала в деятельности, а так же попытки изменить внешнее и выжить, и есть человек. Разум использовал доступное ему наследие, чтобы описать мир в котором оказался человек, описать его самого и стать инструментом для определения того, что будет после. При этом стоит помнить,что разум есть нисходящее явление. Он не развивался в том значении, которое вкладывается сейчас в развитие. разум был чем то, доступным только определенному кругу, который его развивал и который о нем спорил, противопоставляя чувствам и чувственному восприятию. Остальная масса - то, что сейчас принято называть "народ", было безгласным большинством, фоном на котором развивалась история разума. С другой стороны, в восприятии одних, разум был чем то вроде нового приспособления, чтобы оживить утраченные способности. Для массы рабов, чья вся суть была в прикованности к земле, разум стал путем восхождения. Там, где одни подымались, другие нисходили и в некий момент пересечения, они спорили о лестнице, по которой шли.
Так, в какой момент не возьми, деятельность общего лежит как некий слепок. Попытка умыслить линейно, приводить к нагромождению. Но все просто. Развитие человека не существует. Существует смена видов, при которой то, что обозначено как цикл, подвержено особым состояниям. Две трети назад, некие существа вознесли бастардизированный вариант самих себя. создав сословное общество и его условности, которые на пике своего могущества и одновременного вырождения, оказалось перед лицом вымирания и опускания, с осознанием того, что им на смену придут не их потомки, но те, кого они получили как рабов земли и которые подымутся чтобы стать началом следующего цикла, потому что это и есть естественная часть процессов земных. На фоне этого полотна, сходятся мазки разного цвета и густоты. Мыслить, что виллан и его лорд, ощущали себя одним целым, обманываться, будучи воспитанным на идеях равенства всех "людей". Разделение на классы и касты, как кажется в первую очередь было биологическим, и уже потом приобрело иносказательную манеру. Где то стало определением занятий, где то статуса, в конце концов, оставшись сугубо верой. Поэтому король голый. Он равен стал своей плотью галам, голодранцам нынешнего момента, которые были лег-атами прошлым перемен.
Восхождение по датам и срокам, рисуются как кажется, но это только кажется, некую картину описательной трансформации, которую стали толковать в духе эволюционного поступательного развития. Дескать от тьмы к свету, от простого к сложному. На деле же, все шло одновременно - одновременно от сложного к простому и одновременно от простого к сложному. Только сложное было разным для разных. Плоть и головной мозг, предмет яростного спора материалистов и физиологов, есть законченное явление, способное к адаптации и приспособлению, но тем не менее, уже законченное. Эволюционисты сколько угодно могут спорить о венце попыток, но плоть и мозг раскрываются, а не эволюционируют. То, что есть сейчас есть жалкий потухший карлик, от того, что было. С иной стороны, смысл этого карлика именно в этом - каждое раскрытие, каждого цикла, создает новые сети возможностей, и само мышление будучи электромагнитным импульсом в примитивном толковании, подвержено воздействию со стороны. Нет смысла спорить о машине, не заливая в нее топливо и не используя для передвижения. С иной стороны, для других, вживание в эту игрушку из плоти, с одновременным изменением самое себе путем получения импульса для раскрытия извне, стало развитием - разум лишь один из вариантов. Не самый лучший, но самый выбранный. Это оружие, в той же степени адаптированное под тьму веков, которая есть свет мира...
Цикл всегда имеет все сразу в одном.
У него нет вариаций в плане смены главного.
Масштаб действий должен быть иным, чтобы все сменить.
Те, кто его наблюдал, увидели сходства и назвали повтором. Их опыт позволил повторить его один раз. Возможно два. Поэтому они хотели и наверное хотят пойти и в третий раз. Шар был цельным. Все что мы говорим о прошлом - это выдергивание частей этого шара в наивном утверждении, что найдено что то новое. Многое, есть переделка из нашего прошлого, в их прошлое. Ведь тот, кто жил триста лет назад, имел так же свое представление о прошлом. И о будущем. В этом плане, мы есть ревизия его представлений и последствие их. Можно ли доверять этим переделкам? Или он будут сугубо обманчивым моментом? Мы мыслим в контексте дихотомии человека и внешнего мира. Но во внешнем мире, есть свои вложения и свои явления, которые сами не воспринимают человека как явление самодостаточное. Внутри разумного начала человека есть чуждость иному началу, куда более глобальному и более явственному. С иной стороны, возможно, вновь это возможно!, разум есть посредник иного явления, чуждого и всей планете, но оставшегося внутри него и выбравшего человека как своего представителя, согласно своим интересам, но не человека. Внутри этого явления нет диалога в привычном понимании. Это есть совокупность посредников и агентов, чья констелляция создает формы, которые достаточно явственно глобальны, чтобы воздействовать друг на друга и проявляться в той или иной форме. Это требует иной картины физики мира, основанной не на разделенном видении. Попытка симбиоза восприятия уже есть. Но все они существует без выводов и в сугубо прикладном русле - извлечь выгоду для животного человека и его пожирания всего окружающего пространства.
Физика мира картина более обширная, чем история. История - копошение на поверхности слов. Внутри них идут свои вехи, указатели, на то, что является естественными разделениями физики цикла, проявленными своими переходами в общем обустройстве обжитого пространства.
В архитектурном плане городов, смена планировке стоит водоразделом. Это четкое и неистребимое проявление иного образа мысли и краеугольный камень перехода, который отвергает всякое поступательное движение в виде переходящих друг в друга подобий. С другой стороны, города, как "города", это не то же самое что "города" как феномен истории. В понятиях скажем, 17 века, город это одно - множественность в иноформе. Нонче, город это унитарное определение, явленное в духе эпохи консульства - мэрия и окрест, те структура в которой живут обитаемые места. Из всех вариаций, по сути остались только город и деревня. Формы управления, формы поселения, акцент на статусе или размере, все это поглощено одной универсалией - город. все остальное имеет сугубо феноменальный характер - Нью Йорк, Лондон или Париж, это уже не город. Это явление, имеющее форму, выросшую из города.
Поэтому, чтобы увидеть место города в сфере, увидеть его генезис, стоит понять и его окрест. Тот самый обрий, лежащий от урба. Городские магистраты в конце средних веков, считали своим обрием окрест в радиусе 30 км от своего урба. Это был их мир обитаемый, достаточный, чтобы внутренними ресурсами, ресурсами внутри этого заданного круга, прокормить и обеспечить тот самый "город". Монструозные мегаполисы, наподобие Венеции, Неаполя или Милана, мыслили категориями государства - они кормились пшеницей привозимой в огромных количествах с других стран - Сицилии, Египта, Причерноморья. Они мыслили как капиталисты по связям внутри всего обжитого пространства, пренебрегая природным и естественным рацио. Их логистика меняла ландшафт и была часто вопреки, а не потому что.
Их капитал и их ресурс внутренней силы позволял им это.
Чтобы умыслить все вместе, используя города и не только города, следует вначале создать остовы нового дискурса. Ввести новые понятия, осмыслить уже известное.
Это сделано достаточно широко в западной историографии.
Многие вещи, которые яростно оспариваются в академической науке бывшего советского кругозора, уже давно изучены, но банально неизвестны ввиду невежества и предрассудков. Ревизия история это вовсе не борьба с некими демонами хронологии. Это пересмотр восприятия известного, что в немалой степени меняет его трактовку. В этом плане, на деле, я весьма далек от пересмотра истории в духе фоменковщины или чего то подобного. Все эти стремления снять одного идола, чтобы водрузить другого, не более чем возня шулеров в охоте за деньгами простаков. По сути нет никакого ФиНа. Это лишь адаптированная под великодержавный шовинизм новых "немцев", идеологическая парадигма народника Морозова, которая была призвана снести идеологические барьеры для нарастающего нового мира.
Новый мир - мир тотальной ре(а)бо-люции, просветления рабов, нуждался в тотально новой парадигме умысливания истории.
Расшатав сами определения прошлого, можно было осаждать бастионы социальной структуры, цементируемой этой самой историей. Вдобавок, удар по долгой хронологии, это был удар скрытых сил по завуалированному подлогу счетных систем, когда лукавые цифры были заменены прямым пониманием и прочтением. Гениальное решение, но дети Геракла вернулись и они напомнили, что вся их система само определения, не более чем иллюзия. Фактически Морозов был интуитивным визионером, который еще видел спайки и швы которые были исключительно сконструированы внутри разума и его же способами. То, что было изначально интерпретацией, поколение земных уже воспринимало как реальность.
Рабы получили в наследство вовсе не землю, но историю, в которой им, рабам, не было места.
Им отвели сроки, настолько размытые, что едва ли они могли осознать что им дали. Более того - кто бы осозновал? Революция 1789 г, была революцией за эмансипацию лавочников, юристов, купцов и ремесленников. Массы низшего сословия, все еще оставались за пределами этого места света равных. Эгалите, было во-галиванием не для всех. В той же степени, захваченные массы 1917 г, вновь, оставили за бортом главное - уничтожение сословий и привилегий. Одни угнетатели сменились другими. Блага часто превышали зло. Истребление привело к полному фиаско идей земных, которые стали синекурами все тех же прошлых богов.
Если хочешь оставить все как есть, измени все.
Уже говорилось о численности проживающих в Европе.
Ремарки будут лишь в том, что реальных цифр у нас нет.
Приходские книги рождений и смертей, стали вестись лишь с 16-17 вв, как реакция на Реформацию и определение своих.
Французская Республика, заменив клерикальные книги регистраций, объявила свою собственную статистику, которая показывает удивительный стабильный гомеостаз малых коммун по всей Франции - начиная с революционных 1790-х, вплоть до конца XIX века, население весьма стабильно - редкие годы прироста, сменяются годами упадка и только с концом Второй Империи, виден неуклонный рост. Та же картина должна быть применена и к другим странам. Едва ли они были чем то отличны. Германия, аки Пруссия и ее круг "союзов", показывает стабильный прирост в населении, чья численность превзойдет Францию в середине позапрошлого века, сменив демографического гегемона. Вновь таки, речь идет о 34-40 млн населения.
Монструозные цифры Российской империи, рождены из прироста в территории и эмигрантах. Как кажется, гоголевские "мертвые души" так же имели место быть, особенно в связи с махинациями 1861 года. Впрочем даже будь они реальными, это не меняло ситуации - в перерасчете на территорию, это гигантская диспропорция - обитаемая западная часть и полупустыня за пределами Уральских гор. В немалой степени, помимо отсутствия статистики, проблему создают суждения и фальсификации. Во многом, цифры статистики и оценки населения, основаны на предположениях историков и ошибочных цифрах.
В точности, никто и никогда не задавался вопросом, что значат цифры "античных" и "средневековых" источников.
Поэтому с легкостью Мюльхаузена, звучат рассуждения о миллионах убиенных в Китае, миллионах погибших от чумы и миллионах шагающих из одного конца света в другой. Основанная на теории, что многочисленность есть признак процветания, ложная статистика создает ложные предпосылки. Далее идут нарративные приемы - преувеличение как самый используемый. Едва ли 100 тысяч испанских мужчин за всю историю колонизации Америки, покинуло Иберийский полуостров - это официальные данные. В сравнении с миграцией 300 тыс французов в Испанию в течении XVII века, это ничто. Но рассуждения о колонизации Америк создают нарративный миф о масштабности явления.
В большей степени он основан на словесной игре, чем на фактах.
В той же мере, стремление местных историков давать оценки своей земле, особенно населению, всегда устремлены в сторону преувеличения и удревнения данных. Не стоит забывать, что каждая эпоха думает в пределах ограничений собственного окружения. В раннюю франкскую эпоху, земельный фонд Галлии мог составлять не более 3% от того, что использовано сейчас - все остальное было пустоши и леса. Но в терминах того времени, разве будет ошибкой сказать, что вся земля в использовании, если весь доступный ресурс действительно задействован?
Чтобы понять размер этого "вся" и "весь", нужно иметь сравнение.
Но оно часто недоступно.
Либо же присутствует исключительно в голове автора.
Так, одной из тенденций зарождающегося краеведчества, была любовь придумывать славное прошлое путем переноса исторической значимости в удаленные древние времена. Захудалая деревенька, с единственной "средневековой" церковью, в которой от средневековья было пара камней, освященных легендой местного значения, становилась великим римским поселением. Если не было и намека на Рим - галльским, германским или каким еще. Если ничего подобного в обозримых письменных данных не было, придумывалось великое прошлое на основании легенд и "археологии". До сих пор, большинство выводов основано на ложных утверждениях копателей земли. Все эти "культуры" и "находки", усложнены нагромождением мнений и выдуманными описаниями. Примешана политика - гордыня толкада искать компенсацию бесславному настоящему в славном прошлом. Разный тип поселений мог быть одновременным, но в глазах археологов, он есть нечто существующее само по себе. Чем больше мусора из-под земли, тем шире полет фантазии....
Общий тренд утверждает, что рост населения начался с эпохи Каролингов, медленно, неуверенно, усилившись к 12 веку и достигнув пика в 14, когда чума свела на нет все демографические достижения.
Дальше - пике вниз и начало восстановления и бурный рост лишь с 1500 года.
Эти условные даты - 1600 год, как предельный лимит для письменных доверительных источников статистики, и 1500 год, как предельный лимит интуитивного понимания, что это и есть начало "нашего" мира, схожего в мышлении и восприятии с тем, как это делаем мы сейчас (будучи и сами порождением этого явления), фактически и есть стартовые моменты, с которых начинают аккуратные отсчеты населения.
При этом главный фактор - умысливание территории как места обитания.
Это верно лишь в самом общем обобщении - нынешние страны и их границы, являются следствиями представлений прошлого, но не причиной, как пытаются это представить сейчас. Никакой естественной экспансии в пределах "исторической территории", никогда не было. Ее придумали впоследствии, чтобы как то оправдать состояние вещей на момент закрепления границ.
В ход шло все - география, политика, религия. Проще всего было странам отделенным - Испании или Англии.
Меньше повезло России или Германии. Совсем уж катастрофа - Австро-Венгрия.
Приходится признавать, что явление «территории» как расчетной единицы не верно в определении понятий цельного комплекса - умысливание той же Европы через некие общие знаменатели - Christendom, Купол или как иначе, теряется в узком спектре представлений рожденных в узком спектре мыслящих. Фактически, проговариваемое, есть отражение мышления меньшинства в меньшинстве.
На условный 1600 год, едва ли не 98% населения восточнее Днепра пребывало все еще в состоянии крестьянского быта полу-родового строя. Наиболее урбинизированная часть Европы - устье Рейна и Фландрия, в лучшем случае имело показатель урбанизации в 55% как самый оптимистический - чуть дальше от реки и начинаются фризские пустоши.
Там же владения утрехтских архиепископов, Дрент или Гронинген, где вся территория может быть разделена на один город и сельскую округу. Такие округа постоянно вклиниваются в более обжитые островки, по которым и создается первичное впечатление о Нидерландах той эпохи. Такое состояние имеется по всюду - у одних море, у других горы, у третьих леса, у иных поля и пустоши, затопленные болота или пустующие низины - расселение неравномерно и говорить о «развитии» территорий в терминах рожденных из эпохи автобанов и железных дорог, крайне не разумно. Впрочем, все зависит от собственно исторической подачи - наследие советской историографии все еще мыслит категориями «освоения», «намолачивания», «нарубливания», «нарождения», «расширения», вместо попыток принять существующее как есть.
Навязанный капитализмом способ мышления постоянного поиска сюрплюса, для бесконечного улучшения, есть новшество нашей эпохи, в искаженном виде повторяющее утрированное кальвинистско-буржуазное - богатство есть знак божий.
Для жизни в чистом виде, цикличность природы куда более важна, чем сроки прибытия кораблей в гавани. Это и есть наложение миров и модусов - городская жизнь с ее бурным развитием, сменяющая все более коллективные общности, создают новое напряжение внутри рождающегося мира.
Есть ли это следствие или последствие нового цикла?
Скорее это откат из будущего в прошлого, чтобы обеспечить свершение перехода в надлежащий момент. Когда знаешь, что тебя ждет, ты можешь попытаться обустроить свой путь в новый мир, равно как и увидеть в какую сторону приложить усилия. Впрочем это лишь попытки описать то, что нужно сначала понять в контексте того, как они мыслили в прошлом, потом адаптировать к собственному мышлению и своим категориям, потом отказаться от попыток влиять на интерпретации и наконец быть достаточно честным, чтобы сказать - этого уже нет.
Обратимся к, пусть и оценочным, но все же цифрам.
На условный 1500 год, Священная Римская германия имела около 12 млн жителей (весьма субъективная и спорная оценка, но точных цифр вновь таки, нет ни у кого), из которых, в среднем по разным территориям, около 8-12% составляли горожане, в некоторых регионах, как в по-Рейньи, плотность урбанизации доходила и до 30%, около 5-6% - дворянство. Дворяне никогда не были многочисленны - в самой шляхетной стране, Речи Посполитой, на момент ее раздела, дворянство, или шляхта, составляла около 10% населения.
Учитывая специфику термина, новые хозяева земель затруднялись определиться со статусом этих "дворян". Российская империя часть шляхты записала как свободных мещан, а некоторых как и свободных холопов.
К 1500 году, статус дворянства был все еще размыт и весьма не определен. Поэтому цифра в 5% кажется предельной.
На духовенство приходилось не менее или, не более, как смотреть, 4%. Около 1% можно отдать монастырям и 0,5% не определенному статусу жителей - бродяг и изгоев, гостей, путешественников и прочих прибывающих на землях Империи.
Таким образом, в цифровом выражении, это будет примерно такая картина - около 1 млн - жители городов, 600 тысяч дворяне, 450-500 - духовенство. 100-120 тысяч - монахи и монастырские служки. Остальные - почти 10 млн за малым изъяном, крестьяне и бесправные рабы земли.
Внутри этих сословных страт, разумеется стояли свои преграды и разделения. Из общей массы дворянства, не более 30 тысяч принадлежали к крупной земельной аристократии. Из них, едва ли 500-600 человек, были реальными Семьями с большой буквы к которым следует добавить их родственников и клиентов. Двор императора - это 1-2 тысячи человек чиновников и обслуги из разных сословий, еще 5 тысяч верных разбросанных по империи и мизерное число человек личной стражи-армии, не считая тех, кто придет по первому зову под знамена короля римлян. Та же история с буржуазией, где буржуа-негоциант, владетель крупных капиталов, вовсе не тождественен, буржуа - лавочнику и ремесленнику. Среди духовенства - принцы-епископы и принцы-аббаты, скорее аристократия, чем клирос. Их титулы светских имен подтверждение. Члены светской аристократии, имели и духовные саны, мало чем различая способ достижения власти. Высшая орденская элита Тевтонцев или Иоаннитов, так же стояла отдельно, не будучи родовитой в терминах богатства, но часто имея родословную не короче королевской.
Вся эта помпезная структура держалась, фактически, на соглашениях сторон и не способности каждой из противоборствующих фракций к быстрой мобилизации ресурсов и людей. Император с несколькими тысячи обученных воинов, вполне мог удерживать власть над несколькими миллионами подданных, большая часть из которых не видела ничего дальше соседней деревни. Тем не менее, внутри этих внешне замкнутых страт, постоянно присутствовала миграция, как сословная, так и территориальная. Поэтому неудивительно, что в некоторых пограничных марках число дворян и нобилей доходило до 40-50% от общего числа жителей региона или поселения, но это было скорее исключение, рожденное фронтиром и связкой дворян и военной службы.
Понять истинные размеры этого государства, разделенного то на круги, то на государства, затруднительно - каждая земля имеет свою историю и свой интерес.
Империя с Габсбургами отошла к ее окраине - Австрия и Пруссия, будучи колониями, христианского и средиземноморского мира, закончили историю Империи путем передачи дотоле подчиненному и окраинному в понятиях капитализма, Северу пальмы первенства.
Австрия ушла в небытие, исчерпав потенциал внутренней колонизации и своего противостояния с турками.
Пруссия сыграла на отчуждении - более развитый средиземноморский мир, был побежден более бедной во всех отношениях Северной Европой, поднявшей знамя Реформации как идею отделения от доминирования Южной Европы.
В терминах населения Империя все так же оставалась неравномерной. Ее восточные земли были менее населены чем западные. Ее южные территории были более развиты и заселены, чем северные. Из двух южных частей, кажется, исходя из более поздних цифр, Бавария была более густонаселена, чем горная и лесистая Швабия. Но именно Швабия дала Габсбургов и Штауфенов. Прусские Гогенцоллерны и Фуггеры Аугсбурга, выходцы из Швабии.
Неравномерность заселения была изначально. География определяла тип коммуникаций и тип поселений. Экспансия "немцев" на восток, была бы невозможна, не имей этот восток избыточной свободной земли, а запад избыточного населения. Как кажется, несмотря на мнимо малое количество - Европа уже страдала от перенаселенности.
Это особенно заметно в отношении Франции, которую тогда называли Галлией. Ее самые развитые и самые населенные области лежали в пределах Бургундии, Атлантики и долин рек. При сверх-плотности (в понятиях 1600 года) населения, приводившего к миграциям, внутри Галлии лежали обширные земли, где редко можно было встретить человека. Горные массивы в районе Альп и Роны, Арденны, пустоши вдоль гасконского побережья, болота и нагорья, леса и долины, все это было внутри страны, которая считалась самой населенной в Европе. Эту пальму первенства Галлия сохранила вплоть до середины 19 века. По оценкам, на момент падения монархии в 1789 году, во Франции проживало четверть населения всей Европы.
В этом она была преемницей Италии.
Если на 1500 год, Галлии приписывают около 14 млн населения (кто то говорит о 10, кто то о 16, кто то о 12 млн), то Италии отдают те же 10-12 млн, цифра сопоставимая с Германией, с тем различием, что она останется неизменной на протяжении нескольких столетий, пока индустриализации не захватит и Апеннины, стимулируя рождаемость новшествами комфорта, медицины и улучшенным питанием. Это значит, что Италия была равна всей остальной за-альпийской Империи в потенциале своего населения.
Внутри самой Италии, оно распределялось неравномерно.
В одно время, Неаполь станет новым Парижем или Лондоном Средиземноморья. В 17 веке здесь жило по разным оценкам от 250 до 350 тыс жителей. В XVIII веке, еще больше. Вся Сицилия на 1500 год, едва ли могла насчитывать 600-650 тыс жителей. Равно как и остальная Южная Италия была не так богата заселена. Север изначально имел больше городов, но и здесь цифры условны. Известно, что в 1630-1631, от вспышки очередной эпидемии, 19 северных городов потеряли почти 393 тыс жителей. Милан один - 86 тысяч.
Верить ли этим цифрам?
Были десятки других эпидемий и потерь.
Охотничьи угодия герцога возле города Павии,были крупнее, чем сам город Павия. Армии в 5-15 тысяч были нормой. Это говорит о малом мобилизационном ресурсе, равно как и малом населении. Историки говорят о почти 1,4 млн горожан в северной Италии 1500 года. Горожан, жителей было больше. Это высокий процент урбанизации и доминирующий феномен. Милан, Венеция, Флоренция - три центра урбанизации, культуры и власти. Разбег в населении между лидерами и следующими в десятке был огромен - цифры падают с сотен до десятков тысяч. Тридцать - уже много, 10 тыс - норма, если верить что так было. Как думается, это преувеличение.
Если посмотреть на Амальфи, в период своего наивысшего могущества, город был скорее портом для общего интереса - это оставляет феномен морской республики, но поднимает вопросы - нужно ли иметь большое население, чтобы процветать?
Вопрос, к которому стоит вернуться.
Если посмотреть на папское государство того же времени, по которому можно судить лишь косвенно и исключительно с большими допущениями, то уровень урбанизации здесь едва ли доходил до 20% в развитых землях, к которым отнюдь не относились ни Кампанья, ни Лацио. Рим ютился на восьмой части своего "античного" предшественника. Замки были многочисленны, деревни разбросаны. Города зачастую были все еще частной собственностью родовых фамилий, выростая из родовых деревень. Войска Чезаре Борджия, штурмующие Романью и Пентаполис, входили из диких земель в адриатический край городов и вилл. То, что представляется как укрепление центральной власти, на деле было экспансией из менее развитой территории, на более развитую, хоть и более фрагментированную.
Фактически вся Европа оплатила Риму пап его завоевания.
При этом, уровень нобилей, как самого подвижного сословия, в папском государстве едва ли превышал 1-2 % от общего населения. Стоит отметить, что многие нобили, не только в Италии, предпочитали своим сеньориям, городские дома. Очень немногие могли позволить себе крупные поместья, как в Бурбоновской Франции. К этим цифрам стоит добавит городских патрициев, малых и больших, владетельные семьи мелких feudi, их клиентуру. Но и даже тогда, их число едва ли превысит 3% против почти 8-9% клироса и 2-3% монастырского страто. Эти условные цифры - они сугубо оценочны и могут быть оспорены. Клирики выросли в числе вместе с ростом папства. Дворянство этих земель могло быть истреблено в ходе войн. Времена Колонна, Орсини или графов Тускуламских, уже канули в лету, уступив папский трон grand famlia, приобретших корпоративный статус и сменивших местечковую аристократию. Немало было пришельцев - лангобарды, франки, провансальцы, анжуйцы, галлы Людовика и Франциска, арагонцы и немцы Карла V, все они мешали свою кровь, каждый желая править, а не быть управляемым.
Большая часть населения просто переваривала вновь прибывших, изменяясь и подстраиваясь под изменения. То, что мы называем историей, было флуктациями единиц, которые производили громадные перемены, спускающиеся по пирамиде жестких социальных условностей. Для крестьянства, с его стабильным мором 4 к 1, а то и больше, с его низким уровнем жизни и низким сроком этой самой жизни, модус времени и ре-альность, текла в совершенно иных выражениях и словесах, чем для нобиля, живущего в замке и в идеале, сложившимся в ту эпоху переломного 1500 года, никуда уже не ездящему, не бродящему по свету, но пребывающему внутри своего собственного дворца - палаццо или кастелло, оплоте иного мира, чьи двери закрываются при виде грубых людей. Внутри этой территории, которая якобы правила всем христианским миром, на деле пребывало не более 600-700 тыс человек в пределах 1500 года. Позднее, к 1550 г, будут говорить о 1,7 млн жителей Папского государства. Вернее, считается что эта цифра верна с учетом Рима и допущений по территориям.
Когда Борджиа утверждали свою гегемонию над так называем даром Пипина, на деле они действовали в пределах бывшего Равеннского экзархата. Именно эта срединная словно поясом охватывающая Италию, территория, и стала будущим Папским государством. Обычно игнорируют тот факт, что именно Равенна была столицей Западной Римской Империи с 402 года. Равно как и то, что Равенна была столицей всех владений Византии в Италии. Как и то, что дар Пипина папе, это передача остатков этого самого Равеннского экзархата. Все что делали Борджиа в 16 веке - это захватывали земли в пределах Равенского экхархата, который они называли Пииновым даром. В узком смысле, Патриномия Святого Петра - это только Лацио.
Забавно, что Османы делали то же внутри старой фемы Опсикион - говорят, правда, что это было на столетия ранее и что Османы были завоевателями. Весьма образованные завоеватели - они весьма четко осознавали административные границы старой Ромейской империи времен Геркалидов, те почти тысячелетней давности…
Картинка кликабильна