Основы психологии познания | Часть №2
Основы психологии познания | Часть №1
✔️ ИСТОКИ КОГНИТИВНОЙ НАУКИ
Эрнст Мах в классическом труде «Анализ ощущений и отношения физического к психическому» подчеркнул непосредственную данность субъекту содержаний его сознания, считая гипотетические атомарные элементы внутреннего опыта - ощущения - общим основанием как психологии, так и физики. Вслед за Юмом Мах описывает человеческое «Я» как совокупность фиксированных в памяти телесных ощущений. Что касается физического мира, то Мах сравнивал его с полотнами французских импрессионистов, где общее впечатление оказывается результатом воздействия на наблюдателя множества локальных цветовых пятен.
Как заметил по поводу этой импрессионистической модели физического мира американский историк психологии Эдвин Боринг (Boring, 1929), для Маха палка, опущенная в воду, действительно искривляется, а если при этом и есть какая-то иллюзия, так это то, что она остается прямой. Махистское понятие «элемента», по мнению ряда авторов, легло в основу системы философских взглядов основателя научной психологии Вундта.
«Психология, - писал Вундт, - не должна начаться там, где она вероятнее всего и закончится».
Возможность психологии как самостоятельной науки гарантируется, по его мнению, тем обстоятельством, что в галилеевско-ньютоновской механистической картине мира не нашлось места для вторичных качеств объектов. Поскольку эти качества, тем не менее, существуют для нашего сознания, должна существовать и научная дисциплина, занимающаяся их разработкой.
Подобно Декарту, Вундт проводит жесткое разграничение между непосредственной доступностью данных самонаблюдения и косвенным характером знания о внешних физических событиях.
Это нашло выражение в вундтовской теории двух уровней сознания - перцепции и апперцепции, которым соответствуют два типа объединения психических элементов - ассоциативный и апперцептивный.
Первый уровень относительно примитивен, на нем господствуют механические законы ассоциаций по смежности и по общему сходству. Интереснее уровень отчетливого и детального, или апперцептивного сознания. Как подчеркивает Вундт, апперцептивное объединение ощущений и эмоционально окрашенных чувствований отличается от случайных цепочек механических ассоциативных связей. Оно является результатом творческого синтеза, который сопровождается чувством волевого усилия и приводит к «переводу» апперципируемого содержания в фокальную зону внимания, или «фиксационную точку» сознания.
Апперцептивные объединения элементов сознания в структурированные системы отношений подчиняются далее законам особой психологической причинности. Одним из таких законов является зависимость части от целого. Психологическая причинность трактовалась Вундтом по аналогии с химическими реакциями, также ведущими к неаддитивным результатам. Само понятие «ментальная химия» в качестве синонима психологии было введено несколько ранее Дж.С. Миллем.
Апперцептивная организация в ее понимании Вундтом похожа на то, что современные авторы называют межкатегориальной, или схематической организацией знаний. Апперцептивные отношения несводимы к ассоциативным связям. Направление движения в этих структурных образованиях задается интересами субъекта, а не механическими ассоциациями, то есть зависит от психологических причин (отсюда принцип «психологической причинности» для процессов апперцептивного уровня).
Согласно Вундту, психические процессы всегда одновременно (параллельно) разворачиваются на двух разных уровнях. Если число ассоциативных связей нижнего уровня при этом никак не ограничено, на верхнем, апперцептивном уровне одновременно могут быть представлены только две (максимум три) группы понятий. Ограниченность числа групп на верхнем уровне организации мышления Вундт связывал с пределами объема апперципируемого содержания. Точно так же современные авторы склонны объяснять ограниченностью объема внимания, или рабочей памяти, множество разнообразнейших фактов, например, то, что на каждом уровне схематического описания текста обычно встречается не более двух-трех эпизодов.
В своей работе «Психология с эмпирической точки зрения» Брентано (Brentano, 1874) обратился к совершенно иной философской традиции - казалось бы, окончательно отвергнутому европейским Новым временем учению Аристотеля в его схоластической интерпретации, данной Фомой Аквинским (1225-1274). Определяющим принципом функционирования всего психического для Фомы Аквинского являются iniensiones animi - духовные силы человека, направленные на деятельное воплощение и преодоление возникающих при этом трудностей. В результате феномены сознания были описаны Брентано не в виде ассоциаций ощущений, а как интенционально направленные на предметы психические акты, или действия.
Подобная постановка вопроса была первым симптомом появления функционализма в психологии, то есть перехода к рассмотрению возможных функций сознания, таких как регуляция активности, удовлетворение потребностей и, в конечном счете, биологическая адаптация в самом широком смысле слова.
Дарвин трактовал положительные и отрицательные эмоции как проявление имеющих приспособительное значение поведенческих тенденций приближения или, соответственно, избегания. Под влиянием общей эволюционной трактовки эмоций у животных и человека с функционалистских позиций стали рассматриваться и познавательные процессы у человека. Зачастую при этом происходило уточнение и ограничение функций сознания, которое постепенно перестало восприниматься как синоним психики.
Физиолог Иван Михайлович Сеченов (1829-1905) доказал в простых экспериментах на мозге лягушки существование такого механизма центрального физиологического торможения. Точка зрения, согласно которой феномены сознания возникают тогда, когда кора мозга начинает контролировать посредством торможения автоматическое развертывание рефлекторных процессов, намного опередила свое время. Она, в частности, хорошо вписывается в современные двух уровневые модели взаимоотношений сознательных («контролируемых») и автоматических процессов.
Теодюль Рибо (1839- 1916)(одновременно с Джеймсом и датчанином Ланге) разработал так называемую моторную теорию сознания, суть которой состоит в признании внутренней, идеомоторной активности основой феноменов восприятия, внимания и воображения. Он же последовательно призывал к эволюционному анализу высших психических процессов и личности.
Согласно «закону Клапареда», осознание отнюдь не является постоянным атрибутом психических процессов и специфически связано лишь с моментами затруднений в реализации привычных действий.
Эдмунд Гуссерль (1859-1917) лишает феномены сознания психологического оттенка. Эмпирическое «Я» выполняет при этом лишь функцию точки отсчета, делающей возможной интенциональное отношение к предметам. Последние также понимались им как идеальные, не выходящие за пределы «чистого сознания» («Bewusstsein rein als es selbst») конструкты, подобные математическим понятиям. Он подчеркивал значение обыденного сознания, включенного в направленную на решение жизненных задач активность (по принципу «in-der-Welt-sein» - «бытия в мире»). Эта форма сознания отличалась им от отстраненного, рефлексирующего сознания предыдущих философских учений. На практике это напоминает предположение Клапареда об осознании эпизодов, которые нарушают привычный ход событий.
Так, рефлексивное осознание некоторого предмета, например молотка, обычно происходит при нарушении привычного потока активности, когда молоток слишком тяжел или у него внезапно ломается рукоятка.
По мнению представителей вюрцбургской школы, при решении задач возникают направленные на достижение цели процессы - мысли, которые отличаются от имеющих чувственную (сенсорную и аффективную) окраску элементов вундтовской психологии прежде всего своим процессуальным и безобразным характером.
Сначала Освальд Кюльпе (1862-1915), а затем его ученик Карл Бюлер (1879-1963) подчеркнули целенаправленный и операциональный характер мышления. Подобно тому как в арифметике есть не только числа, но и операции над ними, «решающие последние константы в мышлении - это вовсе не чувственные представления, которые одно за другим разворачиваются в нас, а мыслительные операции над меняющимся материалом образов представлений».
На одном из этапов развития своих взглядов Эдвард Титченер (1867-1927) пришел к выводу, что сознание состоит примерно из 44 000 элементов, которые в разных комбинациях порождают все восприятия, мысли и эмоции: «Дайте мне мои элементы и позвольте мне соединить их при психофизических условиях, и я обещаю вам показать психику взрослого человека как структуру без пропусков и изъянов».
Элиас Мюллер (1850-1934) обосновал в 1900 году теорию двух различных форм памяти - динамической («персеверирующей») и постоянной.
В основе перехода от динамического к постоянному формату сохранения знаний, по их мнению, должен лежать некоторый (в то время совершенно гипотетический) процесс нейрофизиологической консолидации следа. Соответствующее различение было использовано и в первых моделях запоминания когнитивной психологии, как различие процессов в первичной (кратковременной) и вторичной (долговременной) памяти.
Мюллер также разработал вполне созвучную последующим моделям когнитивной психологии теорию, в которой попытался, исходя из юмовской схемы ассоциации элементов сознания, объяснить целенаправленный характер мышления. Решение этой задачи оказалось возможным лишь благодаря построению иерархической системы, в которой категориальные представления оказались под контролем некоторого более высокого уровня, принимающего решения о торможении или активации ассоциативных связей.
Учеником Мюллера А. Иостом были описаны два общих закона динамики прочности следа памяти.
Согласно первому из законов Моста, из двух ассоциаций равной прочности, но разного возраста более старая забывается медленнее.
Второй закон имеет отношение к заучиванию материала: приращение прочности следа, вызванное новым заучиванием, обратно пропорционально исходной прочности следа.
Вместе с тем и в этой области исследований вновь отчетливо выступила невозможность однозначной интерпретации интроспективных данных.
• Поведенческие и физикалистские направления.
Хорошим примером могут служить работы ученика Джеймса, видного представителя функционализма Эдварда Л. Торндайка, сформулировавшего три общих закона научения у человека и животных:
- Закон эффекта - реакции на некоторую ситуацию («стимул»), которые получают положительное подкрепление, постепенно закрепляются и становятся привычными ответами на эту ситуацию;
- Закон готовности - серия последовательно подкрепляемых реакций постепенно образует цепной рефлекс;
- Закон упражнения - ассоциативные связи между стимулами и реакциями укрепляются при повторении и ослабевают при его отсутствии.
С помощью этих законов, как считал Торндайк, можно объяснить усложнение поведения в процессах развития, не прибегая к традиционной терминологии психологии сознания. Законы научения Торндайка стали основой для описания процессов так называемого оперантного научения в бихевиоризме и необихевиоризме.
Гештальтпсихология была более радикальным направлением психологической мысли, чем бихевиоризм. В философии гештальтистов привлекали идеи Канта об априорных формах созерцания, а также современной им феноменологии. Образцом научных исследований стала физика.
Они отказались от терминологии менталистской психологии и выдвинули программу изучения априорных качеств целостностных форм - Gestaltqualitaeten, описанных ранее в физике Э. Махом и в философии учеником Брентано Христианом фон Эренфельсом. Таким качеством целостности, например, обладает мелодия. Она легко узнается нами при проигрывании в другом музыкальном ключе, хотя при этом меняются все физические звуки, а следовательно, и предполагаемые сенсорные составляющие восприятия (или «ощущения»).
Целостным гештальтом является любое наше восприятие, так как воспринимаемая картина неизбежно организуется нами на имеющую «характер предмета» (и феноменально как бы выступающую вперед) фигуру и имеющий «характер субстанции» (и как бы продолжающийся за фигурой) фон.
Гештальтпсихологами были выявлены основные закономерности такого разделения. С их точки зрения, разделение феноменального (воспринимаемого) поля на фигуру и фон - объективный процесс, определяемый так называемыми законами перцептивной организации.
Первоначально Вертхаймером было выделено 6 таких законов, которые затем стали объединять в некоторый единый «закон прегнантности».
Объекты, которые
- расположены близко друг к другу («закон близости»),
- имеют похожие яркостные и цветовые характеристики («сходства»),
- ограничивают небольшую, замкнутую («замкнутости»)
- и симметричную область («симметрии»),
- естественно продолжают друг друга («хорошего продолжения»),
- движутся примерно с равной скоростью в одном направлении («общей судьбы»),
скорее будут восприняты как единое целое, или фигура, а не как разрозненные элементы среды, или фон.
Новизна исследовательской программы гештальтпсихологов состояла и в том, что они призывали двигаться «от сложного к простому», а не «от простого к сложному». С этой точки зрения можно сравнить элементаристский подход к объяснению решения задач в вюрцбургской школе и особенно в бихевиоризме с пониманием мышления гештальтпсихологами. Для них мышление было процессом, имеющим, подобно мелодии, начальные, промежуточные и финальные фазы.
Основу финальной фазы составлял инсайт (английский перевод немецкого термина Einsicht) - целостное переструктурирование проблемной ситуации, после которого решение становилось очевидным.
Результаты этих работ имели фундаментальное общеметодологическое значение. Они первыми показали, что обходные пути часто короче прямых, а простые решения неадекватны в сложных ситуациях или в стратегической перспективе. Такое понимание мышления разительно отличалось от описания процессов решения задач их современниками и главными оппонентами - бихевиористами, которые считали, что процессы решения задач основаны на механическом повторении проб и ошибок.
Многие гештальтпсихологи, прежде всего Кёлер, были сторонниками крайней формы физического редукционизма, получившей позднее название теории идентичности психики и мозга. Факторы, определяющие динамику гештальтов, были переведены ими из области психических феноменов - «феноменального» - в область физико-химических процессов, разворачивающихся в коре головного мозга.
В философском плане гештальтпсихологи придерживались представления о тройном изоморфизме - структурной идентичности физических, физиологических и психических процессов. В перспективе они надеялись свести феноменальные явления к состояниям мозга. Если нет психологических законов, которые не были бы одновременно законами процессов в нервной системе, то достаточно полное описание состояний живого человеческого мозга должно позволить до последней детали восстановить субъективные переживания. Законы внутренней психофизики (то есть законы отношений физиологических и психических процессов) мыслились при этом по типу законов, описывающих огромный класс физических процессов: от формирования кристаллов в перенасыщенном растворе до образования галактик.
• Кризис научной психологии.
Начав с гаяилеевских претензий на научное объяснение феноменального мира и поведения, оба ведущих направления психологии середины 20-го века пришли вскоре к отрицанию ведущих постулатов. Так, в частности, выяснилось, что законы образования гештальтов не только не всеобщи, но не распространяются даже на те феномены, по отношению к которым они первоначально были сформулированы. Оптико-геометрические иллюзии оказались зависящими от культурных факторов (Лурия, 1974) и как стало выясняться в последнее время, от характера осуществляемых по отношению к объектам действий.
Сегодня для нас гештальтпсихология - это не грандиозное обобщение закономерностей физических, физиологических и психических процессов, а множество изолированных, хотя подчас и чрезвычайно любопытных феноменов.
Еще более демонстративную неудачу потерпел необихевиоризм. Накопленные в результате исследований данные заставили пересмотреть предположение об атомарной, сенсомоторной (ассоциативные цепочки пар «стимул-реакция») основе научения. Так, оказалось, что крысы, постепенно научившиеся пробегать лабиринт, сразу же находят нужный путь, если им неожиданно приходится преодолевать его вплавь. Очевидно, основой навыка не могут быть просто цепочки заученных зрительно-двигательных связей, поскольку они полностью меняются при изменении характера движений. Вероятной основой могло бы быть некоторое более абстрактное топографическое знание, своего рода когнитивная карта лабиринта.
Точно так же поисковая активность животных в лабиринте обычно оказывается не совсем случайной.
Вместо простого накопления совершенно случайных проб и ошибок наблюдается скорее что-то вроде систематического обследования участков лабиринта, которое можно сравнить с проверкой одной частной «гипотезы» за другой.
Как отмечалось, необихевиоризм служит примером гомогенного объяснения научения. Гомогенное объяснение всех форм научения эквивалентно попытке описать самые разнообразные химические реакции одной единственной формулой.
Коррекции и многочисленные дополнения к бихевиористским законам научения практически свели на нет их гомогенный характер.
Самый серьезный удар по необихевиоризму был, однако, нанесен не психологами и биологами, а практически мало кому известным тогда молодым лингвистом.
Ноам Хомский ввел в современную лингвистику, а заодно и в психологию понятие «правило», с помощью которого можно объяснить, каким образом индивид способен понять или «породить» новое, никогда ранее не слышанное им высказывание.
В качестве наглядной иллюстрации подобных порождающих, или генеративных возможностей даже очень простых правил, объединенных в логический алгоритм (программу, или грамматику), мы приводим рисунок:
в котором множество элементов сложных визуальных структур созданы в результате повторного (рекурсивного) применения всего лишь нескольких графических операций. Изменение параметров правил позволяет построить структуру другого типа, вплоть до создания динамических репрезентаций, допустим, изображения дерева на ветру с синхронно гнущимися ветками и трепещущими листьями!
Взрослый человек способен легко понять более 1020 предложений, что совершенно непонятно, если исходить из представлений о бессознательном накоплении ассоциаций или о намеренном заучивании конкретных сочетаний слов. Точно так же уже в раннем онтогенезе дети всех народов мира обнаруживают удивительную компетентность и систематичность в области грамматики - при выстраивании в определенном порядке и согласовании сравнительно немногих известных им слов при порождении высказываний. То, что успешность внешнего поведения может зависеть от использования ограниченного числа внутренних, применяемых по отношению к новым ситуациям правил, далеко выходило за рамки сугубо ассоцианистских объяснительных схем сторонников необихевиоризма и стало одним из краеугольных положений когнитивной психологии.
Теория Хомского (Chomsky, 1957; 1959), разработанная в эти годы, получила название генеративная (порождающая) грамматика, так как она имела отношение к порождению и пониманию лишь формальной, синтаксической стороны речи. Содержательная сторона речи - семантика (значение слов) и прагматика (соответствие речи социальной ситуации общения) - при этом фактически не рассматривалась (как не рассматривается она и в ряде последующих модификаций концепции Хомского, которая по сегодняшний день остается центрированной на синтаксисе).
В порождающей грамматике различаются два типа правил:
- правила структурирования фразы (правила перезаписи);
- правила трансформации.
Те и другие по существу являются алгоритмами, позволяющими описать абстрактную глубинную структуру предложения и создать множество синтаксически (а следовательно, и семантически) правильных парафраз этого предложения - его поверхностных реализаций.
Многочисленные последователи Хомского в лингвистике и за ее пределами попытались обосновать представление о биологической врожденности абстрактно-математических правил генеративной грамматики. Так, в одной из последних работ Хомский и его коллеги проанализировали системы коммуникативных сигналов, используемые различными видами животных (птицами, обезьянами, дельфинами), и пришли к выводу, что при всем разнообразии и возможности повторов «темы» в этих сигналах отсутствуют признаки рекурсивного вложения фрагментов, составляющего формальную основу генеративных возможностей человеческого языка. Выдвинутые Хомским в ранних работах аргументы не только расчистили путь для когнитивного подхода - они по сегодняшний день сохранили свою актуальность и служат предметом интенсивных научных споров, уточняющих наши представления о природе языка и познания.
Итак, в 1950-е годы произошла общая дискредитация бихевиористской программы исследований и психология вторично за свою короткую историю оказалась в состоянии методологического кризиса.
В эти годы появляются первые когнитивные теории, развиваемые учениками эмигрировавших в США гештальтпсихологов. Например, ученик Вертхаймера и Кёлера Фриц Хайдер (Heider, 1958) предположил в теории когнитивного баланса, что действие побуждается неуравновешенностью отношений между компонентами - знаниями, людьми, группами, вещами - актуальной психологической ситуации.
Важную роль в мотивации поведения играют, по Хайдеру, процессы каузальной атрибуции - различные субъективные стратегии объяснения причин успешных и неуспешных действий. Так, успехи близких нам людей мы скорее склонны объяснять устойчивыми личностными характеристиками («способностями»), тогда как неудачи списываем на случайное стечение обстоятельств.
Ученик Бюлера, представитель «вероятностного функционализма» Эгон Брунс-вик (1903-1955) отметил, что в силу сложности среды наши познавательные процессы - от восприятия до мышления - могут быть лишь вероятностной «игрой в угадывание», чреватой возникновением иллюзий, как только условия отклоняются от типичных. Он же первым поставил вопрос об экологической валидности, соответствии условий исследования типичным условиям жизни.
/Величковский Б. | "Когнитивная наука: Основы психологии познания"/
Продолжение следует.