Технология в античном мире существовала повсюду, но только не в сознании людей.
В последующие века образованные люди продолжали называть изготовление вещей "ремеслом", а проявление изобретательности - "искусством". По мере распространения инструментов, машин и механизмов, выполняемые с их помощью работы стали называть "практическим искусством". Каждое практическое искусство - горное дело, ткачество, металлургия, рукоделие - включало в себя тайное знание, которое мастер передавал ученику. Но это по-прежнему было "искусство", исключительное порождение своего творца, и сам термин "техника" сохранял изначальный греческий смысл "ремесла" и "хитрости".
На протяжении последующего времени искусство и техника продолжали восприниматься как сугубо индивидуальные сферы. Любые проявления ремесла, будь то железная изгородь или рецепт из трав, считались уникальным выражением конкретного мастерства конкретной личности. Всё созданное было результатом работы единичного гения.
Словами историка Карла Митчема: "классический ум не мог представить себе крупносерийное производство, и не только по техническим причинам".
В Средневековой Европе самым значительным проявлением искусности было использование новых источников энергии.
Эффективный конский хомут получил широкое распространение, что значительно увеличило площадь обрабатываемых земель, а усовершенствование водяных и ветряных мельниц увеличило производство древесины и муки и улучшило работу насосов.
Всё это изобилие было достигнуто при отсутствии рабства.
Как писал Линн Уайт, историк, специализировавшийся на истории техники, "главным достижением Позднего Средневековья были не готические соборы, не эпические поэмы и не схоластика: впервые в истории была создана сложная цивилизация, воздвигнутая не на потных спинах рабов или батраков-кули, а в первую очередь за счёт использования других, не связанных с людьми источников энергии".
Машины стали нашими кули.
В 18 веке промышленная революция, в числе прочих революций, совершила переворот в обществе. Механические создания вторгались в дома и фермы, но у этого вторжения по-прежнему не было имени.
Наконец, в 1802 году,
Иоганн Бекман, профессор экономики в Гёттингском университете в Германии, подобрал имя для этой восходящей силы.
Бекман утверждал, что стремительное распространение и растущая важность практических искусств делают необходимым их "систематическое изучение". Он указал на технические приёмы архитектуры, химии, металлургии, каменной кладки, мануфактурного производства, и впервые в истории он заявил, что эти отрасли знаний связаны между собой.
Он объединил их в общем курсе и написал учебник, озаглавив его "Руководство по Технологии" (или, по-немецки, "Tecnologie"), воскресив, таким образом, это забытое греческое слово.
Когда оно получило имя, мы наконец-то смогли это увидеть.
А как только мы это увидели, мы были поражены тем, как люди раньше умудрялись этого не замечать.
Заслугой Бекмана было не только то, что он назвал невидимое.
Одним из первых он осознал, что наши творения представляют собой нечто большее, чем совокупность случайных изобретений и удачных идей. Сумма технологий так долго оставалась за рамками нашего восприятия, потому что нас отвлекала её маскарадная личина порождения исключительных гениев-одиночек. Стоило Бекману снять эту маску, и наше искусство, наши артефакты предстали перед нами, как взаимозависимые компоненты, вплетённые в ткань единого безличного целого.
Каждое новое изобретение для своего внедрения нуждается в успешной работе предыдущих изобретений. Машины не могут общаться между собой без протянутых медных нервов электричества. Электричество не может существовать без вен из угля или урана, или перегороженных дамбами рек, или хотя бы без добычи драгоценных металлов для производства солнечных батарей. Метаболизм фабрик невозможен без циркуляции транспорта. Молот невозможен без пилы, способной выточить рукоять; рукоять невозможна без молота, способного выковать пилу. Эта глобальная, замкнутая сама на себя и связанная сама с собою сеть систем, подсистем, машин, труб, дорог, проводов, кодов, вычислителей, сенсоров, архивов, активаторов, общей памяти и источников энергии - весь этот великий механизм из взаимосвязанных и взаимозависимых деталей представляет собой единую систему.
Когда учёные стали изучать, как эта система работает, они вскоре обнаружили нечто необычное: крупные технические системы часто вели себя подобно очень примитивным живым организмам.
Картинка кликабельна
С технологиями произошло нечто странное.
Лучшие их образцы стали всё больше и больше отрываться от материальных носителей. Фантастические устройства постоянно становились меньше, требовали меньше вещества, но производили больше работы. Часть этих лучших образцов технологий, например, компьютерные программы, вообще не имела материальной основы.
Тут нет ничего нового; любой список величайших изобретений в истории включает в себя весьма эфемерные пункты: календарь, алфавит, компас, пенициллин, двойная бухгалтерия, конституция США, противозачаточные таблетки, одомашнивание животных, ноль, теория болезнетворных микроорганизмов, лазеры, электричество, микросхемы и т.д. Большую часть этого списка можно спокойно уронить себе на ногу без каких-либо негативных последствий.
Но теперь процессы расставания с материальными носителями ускорились.
Учёные осознали поразительную вещь: какое бы определение "жизни" мы не дали, суть жизни заключена не в её физической основе, не в молекулах ДНК, тканях, плоти, а в неосязаемой организованной структуре энергии и информации, которую содержат вышеупомянутые материальные носители.
И когда с технологии был снят покров из атомов, мы увидели, что в основе своей она тоже связана с идеями и информацией.
И жизнь, и технологии в равной степени основываются на нематериальных потоках информации.
Необходима большая ясность в отношении силы, циркулирующей внутри технологий.
Была ли это всего лишь призрачная информация?
Или технологиям всё-таки нужна материальная основа?
Была ли эта сила естественным или искусственным явлением?
Было очевидно, что технологии представляли собой дальнейшее развитие живой природы, но в какой степени они отличались от природы?
Было также очевидно, что технологии являются порождением человеческого разума, но чём заключается фундаментальная разница между порождениями нашего разума (пусть даже "мыслящими" порождениями, типа искусственного интеллекта) и самим нашим разумом?
Являются ли технологии человеческим или нечеловеческим феноменом?
Продвижение технологий. Мы привыкли представлять себе технологии в виде начищенных до блеска инструментов, гаджетов. Даже если мы согласны с тем, что технологии могут существовать в нематериальной форме, например, в виде программного обеспечения, мы не склонны включать в эту категорию живопись, литературу, музыку, танцы, поэзию и искусство в целом.
А стоило бы.
Если тысяча строчек UNIX-кода считается технологией (веб-страница), то тогда и тысяча строчек английского языка ("Гамлет") тоже должна ею считаться.
И то, и другое способно изменить наше поведение, повлиять на ход событий или способствовать будущим изобретениям. Сонет Шекспира или фуга Баха, таким образом, находятся в той же категории, что и поисковый алгоритм Гугла или iPod: это нечто полезное и порождённое разумом.
Не в наших силах отделить друг от друга различные взаимопронекающие технологии, использовавшиеся при создании фильма "Game of Thrones". Набранный текст романа-первоисточника является таким же изобретением, как и оцифрованная компьютерная модель фантастических существ из романа. И то, и другое представляет собой полезное порождение человеческого воображения. И то, и другое оказывает мощное влияние на людей. И то, и другое технологично.
Почему бы просто не назвать эту обширную совокупность изобретений и творений культурой?
По правде говоря, некоторые так и делают.
В этом смысле, культура включает в себя все технологии, которые мы на сегодняшний момент изобрели, плюс продукцию этих изобретений и все остальные порождения нашего коллективного разума.
Если под "культурой" иметь в виду не только местные этнические культуры, а всю совокупную культуру человеческого вида в целом, то тогда этот термин будет близок к той обширной сфере технологий, о которой я говорю.
Но термину культура не хватает одной ключевой детали.
Он слишком узкий.
Когда в 1802 году Бекман дал технологии имя, он признал, что изобретаемые нами вещи порождают другие изобретения, образуя своего рода самоподдерживающийся процесс.
Технические науки позволяют создавать новые инструменты, которые способствуют развитию новых технических наук, которые порождают новые инструменты, и так до бесконечности. Вещи стали настолько сложными по своему устройству и настолько взаимосвязанными по своему происхождению, что они образовали новое целое: технологию.
Термин культура не передаёт эту важнейшую идею самопорождаемого импульса развития, который толкает технологию вперёд.
Но честно говоря, и термин технология тут не совсем подходит.
Он тоже слишком узкий, потому что "технология" может так же означать конкретный набор методов и устройств, как в словах "биотехнология", или "цифровые технологии", или "технологии каменного века".
Поэтому я не без колебаний, но придумал слово, которое будет обозначать высшую, всемирную, чудовищно переплетённую систему технологий, которая пульсирует вокруг нас.
Я назвал её техниум.
Техниум далеко выходит за рамки сугубо механических устройств, охватывая культуру, искусство, социальные институты и любого рода интеллектуальные продукты.
Техниум включает в себя нематериальные сущности, такие как компьютерные программы, юридические нормы и философские концепции. И, что самое главное, он включает в себя способность наших изобретений порождать импульсы, которые поощряют создание дополнительных инструментов, изобретение дополнительных технологий, установление дополнительных взаимно поддерживающихся связей.
Техниум - самоподдерживающейся система создания нового.
В какой-то момент, в ходе своей эволюции, система наших инструментов, машин и идей вместила в себя столько контуров обратной связи и сложных взаимоотношений, что в результате она стала в чём-то независимой.
Она стала проявлять определённую автономию.
/Kevin Kelly | "What Technology Wants"/
Click to view