(no subject)
Сказка и не только...
Размещено с согласия Катрин Дольто
КАТРИН ДОЛЬТО-ТОЛИЧ (ФРАНЦИЯ)
ВОЗДУШНЫЕ ЗМЕИ, ИЛИ ПОЧЕМУ НАДО РАССКАЗЫВАТЬ СКАЗКИ?
Выступление в Театре Рон-Пуэн по случаю Дня словесности
Жаку Лекоку
Жили-были крестьяне, муж и жена, они жили одни очень далеко, у подножия горы, на дальней опушке большого леса, что отделял их от города. Они жили так далеко от всех, что, когда однажды зимним днем жена родила близнецов, мальчика и девочку, то ни один врач, ни одна акушерка не смогли пройти через занесенный снегом лес, чтобы помочь ей. К счастью, все прошло очень хорошо, мать и оба малыша были крепкими и здоровыми. Родители назвали детей Аврора и Трезор. Жизнь вошла в прежнее русло, дети росли. Родители их очень любили и не уставали повторять им, что они самые красивые, самые милые и самые умные дети на свете. Дети им верили, и все они были счастливы.
Однажды из леса вышли два путника, совершенно выбившихся из сил. Они шли из города и хотели пойти в гору, но, переоценив свои силы и запасы еды, сильно замерзли, их мучили голод и жажда. Они были очень счастливы, когда увидели домик, где их очень радушно приняла хозяйка. Исполненная гордости от того, что сейчас она покажет им детей, которых еще не видел ни один посторонний человек, она позвала Аврору и Трезора, которые подбежали к путникам торопясь помочь им снять обувь и принести им свежей воды, как они делали всякий раз, когда их отец возвращался с работы. Но путники, увидев их улыбающиеся лица, вдруг как-то сникли, на лицах у них появилось озабоченное выражение с оттенком некоторого смущения. Расстроенная и обеспокоенная мать спросила у них:
- Что-то не так ?
- Нет ... Нет, все хорошо... мы только немного удивлены... - сказал тот, что был помоложе.
- Увидеть Аврору и Трезора? Действительно, вам, должно быть, удивительно встретить здесь в глубине лесов двух детей, самых, как мы часто говорим с их отцом, красивых, самых милых и самых умных на свете.
- Они, действительно, очень милы, но, все же, вы должны знать... Я полагаю, что вы уже консультировались в городе... (Малыши с улыбкой продолжали хлопотать вокруг гостей, но по напряженным лицам было видно, что они внимательно вслушиваются в этот разговор).
- У кого мы должны были проконсультироваться?
- У специалиста.
- Зачем?
- Чтобы обратить внимание на некоторые неблагоприятные моменты...
- Какие неблагоприятные моменты?
Тем временем в дом вернулся отец детей и, почувствовав, что идет какой-то напряженный разговор, замер на пороге, вслушиваясь в слова незнакомцев. Малыши прильнули к нему.
- Но ведь вы же знаете, что они не совсем... как другие, вы обратили внимание на их лица... их руки? У этих детей не все в порядке, - на одном дыхании выпалил он.
- Мы ничего такого не замечали, для нас это наши дети, наше чудо, мы их любим... И точка.
- Послушайте, я не хочу вас огорчать, - сказал человек и подал маленький клочок белого картона, - я - врач и думаю, что у ваших детей имеется какая-то генетическая аномалия, сейчас все вроде бы идет хорошо, но позже... И потом, возможно, у них есть связанные с этим пороки, так часто бывает. Я вам даю свою визитную карточку; когда будете в городе, позвоните мне в больницу, я вас отведу к коллеге, он подтвердит вам диагноз, Но не волнуйтесь, все это, может, и не так страшно... Они еще маленькие.
Он говорил это с неким подобием улыбки в уголках рта.
- И потом, правда, они очень милы, - сказал тот, что был постарше, с какой-то вымученной улыбкой.
Вот и все. Отдохнув и поев, они ушли, рассыпавшись в благодарностях.
Родители посмотрели друг на друга и заплакали. Значит, те небольшие особенности, которые казались им очаровательными в фигурах и лицах их дорогих детей, отныне следовало называть «аномалиями»... Будущее представало серым, пороки витали в воздухе, как предвестники несчастья. Аврора и Трезор спрятались за большим буфетом, прижавшись друг к другу, они понимали, что это опасно, догадывались, что это очень серьезно. В доме все потускнело, грудь сжали каменные тиски, горло перехватило. Даже пыль не плясала больше в лучах солнца, которое все же продолжало светить в окно, как и раньше. Но все было уже не так, как прежде, дети испытывали некое новое для них чувство -отчаянье. Они не осмеливались подойти к родителям, чувствуя, но, не понимая, каким образом стало возможным, что узы, соединявшие их, такие тесные и нежные, как-то изменились. Все стало напряженным и колючим.
Они долго оставались так, застыв в печали, не способные вернуться к прежней жизни.
Вдруг в дверь постучали, сердца родителей тут же сильно забились, это, несомненно, вернулся врач, он скажет, что ошибся и попросит прощения за сказанное, скажет, что все в порядке.
Но нет. это была всего лишь слепая старуха, которая постучалась, чтобы узнать дорогу и попросить воды. Очень довольные при виде новой гостьи, принесшей с собой свежий воздух, Аврора и Трезор устроили ей праздник; весело щебеча, они развязали у нее шнурки на ботинках со сложными узелками и в один миг, она даже не успела опомниться, усадили ее в кресло у камина, подав ей большой стакан воды. Старушка сказала, что она часто ходила этой дорогой раньше, в те времена, когда еще была зрячей, она играла с их дедушкой и бабушкой, когда те были детьми, вот в этой самой комнате; она говорила об этом с глубоким волнением.
Она взяла в свои ладони лицо сначала одного, потом другого ребенка и долго изучала их, как это делают слепые. Все затаили дыхание. Закончив, она положила свои, легкие, как перышко, ладони на лица обоих детей и спокойно сказала:
- Как вам с ними повезло! Эти дети, действительно, самые красивые, самые милые и самые умные на свете.
Своими ладонями она почувствовала, как губы их расплылись в улыбке. Родители не знали, что и сказать, но все же они почувствовали себя гораздо лучше.
- А не зажечь ли нам огонь? У бабушки холодные ноги, - сказал Трезор. Сказано - сделано, положили хворост, отец пошел за поленом и разжег огонь... с помощью клочка белого картона, который прошлый гость оставил на столе...
Почему нужно рассказывать сказки?
Я думаю, что это нужно просто потому, что мы единственные млекопитающие, способные к речи; следовательно, рассказывать сказки и вступать в разговор, - это значит быть человеком. Если бы мы не рассказывали друг другу сказки, то что бы мы смогли передать? Только коды и знания. Речь дарит возможность говорить то, что есть всегда и везде. Два животных могут тереться друг об друга, чтобы дать понять, что они любят друг друга, но они не смогут сказать: «я всегда тебя ждал(а)» или «я никогда тебя не забуду». Речь позволяет увязывать пространство со временем, она открывает простор воображению. Это то, в чем нуждаются люди. Можно было бы еще сказать, что рассказывать сказки, - это, быть может, единственный способ уравновесить ужас быть человеком и чудо быть человеком. Сегодня много говорили о рассказах, мифах, эпопеях, можно было бы подняться еще выше к тому, что произошло когда-то, когда люди придумали трагедию, чтобы задобрить трагическое и насилие между людьми, когда Аристотель и Платон взяли на вооружение эпопею перед лицом трагедии. Проще говоря, когда кто-либо рассказывает нам историю, сказку, он воссоединяется сам и соединяет нас с миллиардами людей, живших многие века, чтобы каждый из нас побыл там в тот момент, когда разворачивается повествование. Таким образом, по ходу сказки мы путешествуем во времени и пространстве, через все континенты. Это очень большая
привилегия. Истории, продираясь через времена, дошли до нас помятые ударами культур и говорят нам об универсальности. Запрещать себе рассказывать истории, потакать обществу, где сказок не рассказывают, - это крайне опасная вещь. Рассказывать истории - это выражение своей политической позиции. Можно сказать, что тот, кто рассказывает историю, соединяет малую повседневную реальность, в которой живет, с реальностью всего человечества. Таким образом, можно видеть в речи ниточки воздушного змея. История - это воздушный змей, слова его держат и заставляют двигаться по направлению потока меняющихся чувств. Внизу есть маленький мир, в котором каждый день мы пробуждаемся. Он не обязательно хорош, но, если смотреть по ходу движения воздушного змея, то он становится возможным для жизни. Мы делаем то же самое в наших профессиях. Мы иногда принимаем детей, безумных от несчастья и горя, потому что в их жизни есть огромная прореха: их бросили, потеряли, забыли на войне или они пережили слишком страшные, невыносимые вещи. Другие переполнены внутренними конфликтами, сеющими хаос у них в сердцах; они не дают им знать, кто они, что думают, что хотят. И вот мы осмеливаемся предстать перед этими детьми и сказать: «Я расскажу тебе твою историю, то, что ты прожил до рождения и после. Твоя история - это твое тайное сокровище, это сокровище принадлежит тебе, даже если ты о нем не помнишь, даже если я его не знаю. В нем есть ?ещи трудные, вещи, от которых больно, но есть обязательно хорошее, потому что ты здесь». Говорить так - это значит давать ему в руки нити его летящего воздушного змея. И это - фантастическая помощь, когда кто-то расскажет ему его историю, показав, почему она прекрасна, даже если и ужасна. (Ведь если не удается прийти к тому, что жизнь прекрасна, даже если она и ужасна, то этому человеку не нужно быть терапевтом). Каждый ему расскажет его историю через призму какого-то количества знаний, но также через призму своей личности. Не найдется двух терапевтов, чтобы вернуть одним и тем же способом ребенку его сокровище. В рассказе другого человека ребенок понимает, что он может быть на расстоянии со своей собственной историей, что он может на нее посмотреть как бы издалека и оторваться от реальности. И только это может нам позволить меньше страдать. Расстояние - главный инструмент ухода от эгоцентризма. Когда ты привязан к реальности, то ты как бабочка на булавке; если можно посмотреть на эту реальность по-другому, сменить угол зрения, то ею можно поделиться, о ней можно рассказать, она становится легче. Когда кто-то может вам рассказать свою историю, он уже не так несчастен, но иногда нужно до этого, чтобы кто-то ему сказал и так думал на самом деле: «Я тебя слушаю, у тебя есть история и она прекрасна, потому что твоя».
Рассказывать историю - значит выходить из тюрьмы, каковой является наше тело. При воплощении мы приписаны к пребыванию в теле, оно навсегда наше, нравится нам это или нет. Начиная с того момента, когда мы начинаем ощущать плоть как место памяти и смысла, это
становится одушевленной телесностью* (во всей многозначности слова). Тот, кто рассказывает историю, себя выдает, он говорит «я», он выводит свой голос и делает из тела-тюрьмы одушевленную телесную сущность, т.е. инструмент, с которым можно встретиться, поделиться, творить, который можно любить. Это самый прекрасный из инструментов, это средство, которым мы все располагаем, чтобы сделать себя людьми. В этом мы все равны при рождении. Но те, к кому обращаются и рассказывают про жизнь, про любовь, про красоту, добро, про грустное, трудное и чудесное с самого рождения и даже раньше, когда они в материнском лоне, получают привилегии. Слова являются их счастливым случаем.
Интонации голоса также очень важны. Когда мы говорим, дыхание, диафрагма, все внутренние органы приходят в волнение. Когда мы думаем «да», когда мы говорим «да», ничто не походит внутри нас на то, что происходит, когда мы говорим или думаем «нет». Можно для развлечения понаблюдать за этими ощущениями в спокойном состоянии и в спокойном месте. Достаточно подумать сильно «нет» и понаблюдать, что чувствуешь в тазовой части, в легких. Когда овладеваешь этим необыкновенным инструментом - своим телом, ему можно воспеть хвалу. Достоинство мышц, благородство хрящей и сухожилий, несущих голос и заставляющих резонировать плоть, чтобы она стала носительницей смысла. Мы выпускаем дыхание, приводим в резонанс синус, и тогда происходит чудо голоса. Так, млекопитающее в нашем лице взбирается к своей человечности. Тот, кто рассказывает, окружает Другого своим голосом, воплощая магию человеческой чувственности. Сейчас много говорят о сенсорике плода, но не это представляет интерес, а как раз чувственность. Выделяют огромное количество восприятий. Но для нас интересны те, что вызывают удовольствие или неудовольствие, дают ощущение безопасности или ее отсутствия. Это и есть чувственное. Как только мы заговариваем с кем-либо другим, хотим с ним говорить - нельзя рассказывать историю кому-либо, не имея желания ее ему рассказать, - наш голос устремляется к нему и обвивается вокруг, он уносит его в интимное его воображения, которое в этот миг встречается с нашим. Когда все происходит хорошо, воображения оплодотворяются.
Мы очень мало знаем о значении вибраций внутри нас. Мы, прежде всего, вибрирующие существа: во внутриутробной жизни ребенок приближается ко всему, что вибрирует, если вы разговариваете у живота беременной женщины, ребенок, задолго до рождения, приблизится, потому что вам голос окружает его вибрациями, дающими коже приятные ощущения. И это -первая сказка. Простой факт модулирования голосом, когда произносят: «жил-был», позволяет открыть другому, если он на это согласен, целую вселенную.
В голосе присутствует что-то вроде эффекта ковра-самолета. Он уносит того, кто слушает, иногда целую толпу, на ковре, сотканном из тембра человеческого голоса.
Нет большей свободы, чем рассказывать сказку. Считать важным рассказывать сказки - это быть непобедимым по вопросу о свободе. Недавно я слышала рассказ женщины: когда она была маленькой, ее запирали в темной комнате, и она выжила, потому что рассказывала себе сказки. Это разница между изоляцией и одиночеством. Тот, кто может рассказывать себе сказки, кто может привести в движение воображаемые существа, кто может расшевелить свое воображение, тот никогда не бывает одиноким, потому что он подключен ко всему миру. Он ниспровергает понятия пространства и времени, и это самое опасное из ниспровержений.
Примечания:
*Концепт, развитый Франсом Вельдманом, создателем гаптономии.
Перевод с французского И.Б.Ворожцовой