Цыферки и цытаты
В продолжение поста про соотношение сил - одним из тезисов там была слабость командного состава РККА в отличие от ВСЮР.
Вот немного примерных циферок в подтверждения этого тезиса:
По Кавтарадзе численность офицеров в белых армиях на Юге России - 50 тыс. человек, в РККА - 70-75 тыс. человек. При этом необходимо учитывать, что если во ВСЮР пик притока офицеров это лето-осень 1919 года - время наибольших успехов и территориальных приобретений армий А.И. Деникина. Соответственно, рассчитывать на какой-то массовый приток офицеров позднее не имеет смысла, при этом среди офицеров, прошедших через РККА за годы Гражданской войны, присутствуют и попавшие туда в 1920 году и позже, в том числе порядка 14 тысяч бывших белых офицеров. Так, на 1 апреля 1919 года в РККА было мобилизовано 28 410 тысяч офицеров, еще 8 тыс. по оценкам Кавтарадзе пришли в РККА добровольно в 1918 году (из них многие впрочем вскоре покинули Красную армию - либо разочаровавшись в партизанском характере, присущем ей в 1918 году, либо бежали к белым). Таким образом, общее число бывших офицеров в РККА летом-осенью 1919 года (даже если учесть усилия по призыву офицеров в период с весны 1919 года) скорее всего вряд ли превышало 40 тысяч человек, а скорее всего было меньше. Кроме того, необходимо учесть и тот факт, что Южный фронт был не единственным, а до определенного момента и не главным - вплоть до весны 1919 года основные усилия советская власть направляла на Восточный фронт - и скорее всего туда шла и значительная часть мобилизованных офицеров. То есть непосредственно Южный ТВД задействовал (как на фронте, так и в тылу и в запасных частях) порядка 15-20 тысяч бывших офицеров. При этом я лично склоняюсь скорее к меньшей цифре.
Разумеется, все эти расчеты приблизительные - тут сложно вычленить тех офицеров, которые находились в тыловых учреждениях и внутренних округах РККА (так, в одном Всевобуче как правило в 1919 году находилось порядка от 1,5 (на 01.01.19) до 7,3 тысяч офицеров (на 01.07.19)), точно так же сложно вычленить тыловых офицеров и во ВСЮР. Тем не менее, общее соотношение показательно - на 50 тыс. белых офицеров РККА располагала втрое меньшим числом «красных».
При этом ситуация усугублялась следующим фактором - в РККА скудные офицерские кадры размазывались на армию, в среднем вдвое большую, чем у противника. При этом у белых, у которых значительную часть вооруженных сил составляли казачьи войска, в которых доля именно офицеров была стандартной, соответственно непосредственно в Добровольческой армии доля офицеров значительно превышал норму, что позволяло им даже на пике ее численности иметь части, укомплектованные в какой-то степени офицерами, занимавшими рядовые должности.
Кроме этого, именно на Юг попала основная часть идейных - соответственно наиболее мотивированных, активных и инициативных - офицеров, среди которых - опять же - была существенно выше и доля кадровых военных (в силу большей близости к местам расквартирования войск в мирное время).
Могли ли большевики пойти по пути создания меньшей по численности, но более качественной армии? Представляется, что в условиях такого неравенства в числе квалифицированных военных кадров вряд ли. Любая их армия при достижении сравнимого качества заметно уступала бы белым в численности. Соответственно путь создания значительно большей по численности армии был единственным вариантом, единственной возможностью победить ВСЮР для красного командования.
При этом ситуация на другом - Восточном фронте - разительно отличалась от южного ТВД. Сибирь в силу отсутствия значительного количества расквартированных там в мирное время войск и значительного меньшей численности населения располагала гораздо меньшими численно офицерскими кадрами. И - по первой причине - существенно меньше была доля кадровых военных.
Так, в частности в отношении колчаковского офицерства отмечалось, что в Сибири «… в отличие от общепринятых критериев, по которым кадровыми считаются офицеры, получившие образование в объеме полного курса военных училищ, то есть до войны, здесь к ним относились все офицеры, произведенные по 1915 год включительно. Но и при таком подходе всех таких офицеров насчитывалось менее тысячи, а остальные 15-16 тыс. были производства 1916-17 гг.» (В. Галин, «Тенденции», со ссылкой на Г.Эйхе, «Уфимская авантюра Колчака»). Известный оренбургский исследователь Ганин писал, что например «в 63-тысячной Западной армии к середине апреля было лишь 138 кадровых офицеров и 2548 офицеров военного времени».
Кавтарадзе в своей монографии отмечал, что из примерно 350 генштабистов колчаковской армии 7/8 получили свое образование не в старой Николаевской академии, а в той, которая была создана в Сибири перешедшим на сторону Колчака преподавательским составом учебного заведения, эвакуированного большевиками в Екатеринбург. Д.Симонов писал, что «большинство офицеров, подобно своим подчиненным, попало в белую армию по мобилизации и к военной службе относилось, как к неприятной обязанности. Анализируя морально-психологическое состояние колчаковской армии, подполковник В. Н. Руссиянов в информационной сводке от 23 июня 1919 г. отмечал отсутствие у большинства офицеров знания "настроения и психики своих солдат", и наличие у них больше "мягкости" и "сентиментальности", чем "сознания силы" и "настойчивости". Офицеры, по словам Руссиянова, "смотрят на события и свое участие в войне с точки зрения фатализма, а не неумолимой жизненной необходимости". Там же «тыловые офицеры оказались плохими воспитателями и руководителями солдат. Еще в марте адмирал Колчак жаловался председателю Совета министров П. В. Вологодскому на стихийное явление в тылу "развал до хулиганства в среде офицерства". Разложение тех или иных частей колчаковской армии начиналось с офицерского состава, и уже затем распространялось на солдат. Так, например, после получения известия об оставлении белыми Омска почти половина находившихся в Поспелихе офицеров 43-го полка сказалась больными и уехала в Барнаул».
Про проблемы с дисциплиной писал и упоминавшийся выше Ганин: «1917 год разложил как солдата, так и офицера. В годы Гражданской войны в офицерской среде стала проявляться непочтительность к старшим, распространились карточная игра и другие развлечения, пьянство (возможно, вследствие безысходности) и даже мародёрство. К примеру, в приказе по Восточному фронту 85 от 8 сентября 1919 года говорилось, что командир 6-го Оренбургского казачьего полка войсковой старшина А. А. Избышев "за уклонение от боевых операций и беспрерывное пьянство" разжалован в рядовые . … На белом Востоке практически не было ни одного начальника дивизии, командира корпуса, командующего армией (например, Гайда, Пепеляев, Дутов), не говоря уже об атаманах, которые бы в условиях Гражданской войны не совершали дисциплинарных проступков. Старшие начальники подавали дурной пример всем остальным. Абсолютного значения приказа не существовало… Воинская дисциплина, равно как и взаимодействие, отсутствовали как таковые. Совершенно иначе дисциплина была поставлена у красных».
Показателен например доклад полковника Котомина, бывшего у красных командиром бригады и бежавшего к белым, и реакция на него офицерства колчаковской армии. Будберг писал 9 августа 1919: "Вчера состоялась публичная лекция полковника Котомина, бежавшего из Красной Армии; присутствующие не поняли горечи лектора, указавшего на то, что в комиссарской армии много больше порядка и дисциплины, чем у нас, и произвели грандиозный скандал, с попыткой избить лектора, одного из идейнейших работников нашего национального Центра; особенно обиделись, когда К. отметил, что в красной армии пьяный офицер невозможен, ибо его сейчас же застрелит любой комиссар или коммунист; у нас же в Петропавловске идет такое пьянство, что совестно за русскую армию".
Проблемы эти были видны и современникам - в частности колчаковский министр И.И. Сукин писал следующее: «Главная масса офицерства в Сибири принадлежала к числу произведенных во время войны, а не профессиональных военных. Офицеры эти обладали невысокими качествами дисциплины и военных знаний. Лишь впоследствии, вместе с военными успехами, начался приток опытных офицеров с юга и севера России и из-за границы. Многие в Сибири считали, что незначительность профессионального военного элемента в нашей армии есть большое преимущество, делавшее ее более гибкой и приспособленной к гражданской войне, где стратегия иногда менее важна, нежели близость к солдату и правильное чутье народных настроений. Но раздавались, конечно, голоса и в обратном смысле, а именно среди некоторых генералов господствовало убеждение, что победа над большевиками станет возможной лишь тогда, когда наши армии будут выведены из партизанского состояния и переустроены в регулярные и правильно управляемые отряды. Так или иначе, но командный состав наших войск, без всяких сомнений, был крайне неудовлетворителен. Младшие офицеры представляли собой серую массу, недостаточно воспитанную, старшие же начальники были лишены дарований, дисциплины и настойчивости, которых требовали тяжести условий борьбы. В этом отношении Красная Армия всегда имела над нами решающее преимущество, ибо ее командный состав был, с одной стороны, опытен, а с другой - вынужден подчиняться строжайшей дисциплине, которую большевики особенно применяли в отношении офицеров».
Ситуация усугублялась тем, что - по словам Генштаба генерала Филатьева - «в Сибири, благодаря неопытности и уступчивости адмирала Колчака, никто не хотел мириться с положением, соответствующим его чину и званию в царской армии, каждый норовил шагнуть через три, четыре и больше ступеней. Благодаря этому разрослось число высших штабов за счет боевых единиц. Группа в 12-15 тысяч человек, т.е. то, что в нашей армии военного времени было меньше дивизии, в Сибири составляло армию, да не просто армию, а отдельную, т.е. командующий ею пользовался правами и содержанием главнокомандующего. Армия делилась на два корпуса по 7-8 тысяч человек; дальше шли дивизии и полки силою иногда всего в 200 человек, т.е. меньше нормальной роты, а бывали дивизии и в 400 человек». В условиях острого дефицита командных кадров эффект был просто губителен: «Если бы такая щедрость в установлении командных ступеней не влекла за собой ничего, кроме излишних денежных расходов, можно было бы не очень печалиться. Но она ослабляла и без того слабый командный состав, отвлекала массу офицеров на штабные должности и механически вызывала создание корпусных, дивизионных и пр. обозов, причем численность повозок не сообразовывалась ни со штатами, ни с потребностями, а исключительно зависела от возможности отнять у населения большее или меньшее количество повозок и лошадей… Отсюда-то и получилось, что из 800 тысяч ртов в строю оказывалось всего 70 тысяч бойцов, которых обслуживали: штаб главнокомандующего, пять штабов армий, 11 штабов корпусов и 35 штабов дивизий. Какие невероятные и к тому же ненужные трудности должно было испытывать интендантство и другие управления, чтобы прокормить и снабдить всю эту ораву небоевого элемента.». О том же писал и Сукин: «Одной из печальных сторон нашей фронтовой военной организации было изобилие нестроевых должностей как офицерских, так и нижних чинов. На каждые сто штыков приходилось приблизительно 200-300 нестроевых, исполнявших разные тыловые обязанности. Что же касается штабов, то последние разрослись до невероятных размеров, скопив в себе политиканствующий и недостаточно активный элемент. Штабы эти не пользовались в большинстве случаев доверием войсковых частей. Они, в сущности, лишь едва ими руководили, ибо служба связи была так скверно налажена, войска же растянуты на столь больших расстояниях, что директивы штабов имели второстепенное значение, и каждая часть действовала почти самостоятельно. Штабы, таким образом, скорее регистрировали развитие фактических событий, нежели ими управляли».
В отличие от белых красные на данном ТВД сумели побороть партизанщину и эволюционировать к регулярной армии, обеспечить армию не меньшим числом офицеров и при этом наладить жесткую дисциплину. Кроме мобилизации и массового привлечения на службу офицеров старой армии, большую роль сыграло и использование унтер-офицерского и рядового состава с опытом мировой войны. Как отмечал Симонов, «Руководители белого движения на востоке России не осмелились провести в тыловых округах мобилизацию в армию запасных солдат старших возрастов, имевших боевой опыт Первой мировой войны, так как считали их политически неблагонадежными. В отличие от белых большевики на укомплектование своих вооруженных сил привлекали прежде всего бывших солдат-фронтовиков, благодаря чему сколачивание частей и соединений Красной Армии проходило в предельно короткие сроки». О том же писал ЕМНИП и Какурин.
Результатом невысокого качества колчаковских войск было то, что на Юге России было невозможно себе представить: «Однако какими бы талантами ни обладали военачальники, без войск они ничего сделать не могут. А войск у Колчака не было. По крайней мере, в сравнении с красными. Законы военного искусства непреложны и говорят о необходимости, как минимум, троекратного превосходства над противником для успешного ведения наступления. При несоблюдении этого условия и отсутствии резервов для развития успеха операция приведёт лишь к напрасной гибели людей, что и произошло весной-летом 1919 года. К началу наступления белые обладали лишь двойным превосходством в силах, причём учитывая нестроевых, а не только боевой состав. Реальное соотношение, скорее всего, было для них ещё менее выигрышным.» И это при том, что на Юге белые добивались гораздо больших успехов при обратном соотношении сил. В результате в Сибири победа красных оказалась в первую очередь как раз следствием больших организационных способностей большевиков, сумевших создать гораздо более боеспособную армию.
Вот немного примерных циферок в подтверждения этого тезиса:
По Кавтарадзе численность офицеров в белых армиях на Юге России - 50 тыс. человек, в РККА - 70-75 тыс. человек. При этом необходимо учитывать, что если во ВСЮР пик притока офицеров это лето-осень 1919 года - время наибольших успехов и территориальных приобретений армий А.И. Деникина. Соответственно, рассчитывать на какой-то массовый приток офицеров позднее не имеет смысла, при этом среди офицеров, прошедших через РККА за годы Гражданской войны, присутствуют и попавшие туда в 1920 году и позже, в том числе порядка 14 тысяч бывших белых офицеров. Так, на 1 апреля 1919 года в РККА было мобилизовано 28 410 тысяч офицеров, еще 8 тыс. по оценкам Кавтарадзе пришли в РККА добровольно в 1918 году (из них многие впрочем вскоре покинули Красную армию - либо разочаровавшись в партизанском характере, присущем ей в 1918 году, либо бежали к белым). Таким образом, общее число бывших офицеров в РККА летом-осенью 1919 года (даже если учесть усилия по призыву офицеров в период с весны 1919 года) скорее всего вряд ли превышало 40 тысяч человек, а скорее всего было меньше. Кроме того, необходимо учесть и тот факт, что Южный фронт был не единственным, а до определенного момента и не главным - вплоть до весны 1919 года основные усилия советская власть направляла на Восточный фронт - и скорее всего туда шла и значительная часть мобилизованных офицеров. То есть непосредственно Южный ТВД задействовал (как на фронте, так и в тылу и в запасных частях) порядка 15-20 тысяч бывших офицеров. При этом я лично склоняюсь скорее к меньшей цифре.
Разумеется, все эти расчеты приблизительные - тут сложно вычленить тех офицеров, которые находились в тыловых учреждениях и внутренних округах РККА (так, в одном Всевобуче как правило в 1919 году находилось порядка от 1,5 (на 01.01.19) до 7,3 тысяч офицеров (на 01.07.19)), точно так же сложно вычленить тыловых офицеров и во ВСЮР. Тем не менее, общее соотношение показательно - на 50 тыс. белых офицеров РККА располагала втрое меньшим числом «красных».
При этом ситуация усугублялась следующим фактором - в РККА скудные офицерские кадры размазывались на армию, в среднем вдвое большую, чем у противника. При этом у белых, у которых значительную часть вооруженных сил составляли казачьи войска, в которых доля именно офицеров была стандартной, соответственно непосредственно в Добровольческой армии доля офицеров значительно превышал норму, что позволяло им даже на пике ее численности иметь части, укомплектованные в какой-то степени офицерами, занимавшими рядовые должности.
Кроме этого, именно на Юг попала основная часть идейных - соответственно наиболее мотивированных, активных и инициативных - офицеров, среди которых - опять же - была существенно выше и доля кадровых военных (в силу большей близости к местам расквартирования войск в мирное время).
Могли ли большевики пойти по пути создания меньшей по численности, но более качественной армии? Представляется, что в условиях такого неравенства в числе квалифицированных военных кадров вряд ли. Любая их армия при достижении сравнимого качества заметно уступала бы белым в численности. Соответственно путь создания значительно большей по численности армии был единственным вариантом, единственной возможностью победить ВСЮР для красного командования.
При этом ситуация на другом - Восточном фронте - разительно отличалась от южного ТВД. Сибирь в силу отсутствия значительного количества расквартированных там в мирное время войск и значительного меньшей численности населения располагала гораздо меньшими численно офицерскими кадрами. И - по первой причине - существенно меньше была доля кадровых военных.
Так, в частности в отношении колчаковского офицерства отмечалось, что в Сибири «… в отличие от общепринятых критериев, по которым кадровыми считаются офицеры, получившие образование в объеме полного курса военных училищ, то есть до войны, здесь к ним относились все офицеры, произведенные по 1915 год включительно. Но и при таком подходе всех таких офицеров насчитывалось менее тысячи, а остальные 15-16 тыс. были производства 1916-17 гг.» (В. Галин, «Тенденции», со ссылкой на Г.Эйхе, «Уфимская авантюра Колчака»). Известный оренбургский исследователь Ганин писал, что например «в 63-тысячной Западной армии к середине апреля было лишь 138 кадровых офицеров и 2548 офицеров военного времени».
Кавтарадзе в своей монографии отмечал, что из примерно 350 генштабистов колчаковской армии 7/8 получили свое образование не в старой Николаевской академии, а в той, которая была создана в Сибири перешедшим на сторону Колчака преподавательским составом учебного заведения, эвакуированного большевиками в Екатеринбург. Д.Симонов писал, что «большинство офицеров, подобно своим подчиненным, попало в белую армию по мобилизации и к военной службе относилось, как к неприятной обязанности. Анализируя морально-психологическое состояние колчаковской армии, подполковник В. Н. Руссиянов в информационной сводке от 23 июня 1919 г. отмечал отсутствие у большинства офицеров знания "настроения и психики своих солдат", и наличие у них больше "мягкости" и "сентиментальности", чем "сознания силы" и "настойчивости". Офицеры, по словам Руссиянова, "смотрят на события и свое участие в войне с точки зрения фатализма, а не неумолимой жизненной необходимости". Там же «тыловые офицеры оказались плохими воспитателями и руководителями солдат. Еще в марте адмирал Колчак жаловался председателю Совета министров П. В. Вологодскому на стихийное явление в тылу "развал до хулиганства в среде офицерства". Разложение тех или иных частей колчаковской армии начиналось с офицерского состава, и уже затем распространялось на солдат. Так, например, после получения известия об оставлении белыми Омска почти половина находившихся в Поспелихе офицеров 43-го полка сказалась больными и уехала в Барнаул».
Про проблемы с дисциплиной писал и упоминавшийся выше Ганин: «1917 год разложил как солдата, так и офицера. В годы Гражданской войны в офицерской среде стала проявляться непочтительность к старшим, распространились карточная игра и другие развлечения, пьянство (возможно, вследствие безысходности) и даже мародёрство. К примеру, в приказе по Восточному фронту 85 от 8 сентября 1919 года говорилось, что командир 6-го Оренбургского казачьего полка войсковой старшина А. А. Избышев "за уклонение от боевых операций и беспрерывное пьянство" разжалован в рядовые . … На белом Востоке практически не было ни одного начальника дивизии, командира корпуса, командующего армией (например, Гайда, Пепеляев, Дутов), не говоря уже об атаманах, которые бы в условиях Гражданской войны не совершали дисциплинарных проступков. Старшие начальники подавали дурной пример всем остальным. Абсолютного значения приказа не существовало… Воинская дисциплина, равно как и взаимодействие, отсутствовали как таковые. Совершенно иначе дисциплина была поставлена у красных».
Показателен например доклад полковника Котомина, бывшего у красных командиром бригады и бежавшего к белым, и реакция на него офицерства колчаковской армии. Будберг писал 9 августа 1919: "Вчера состоялась публичная лекция полковника Котомина, бежавшего из Красной Армии; присутствующие не поняли горечи лектора, указавшего на то, что в комиссарской армии много больше порядка и дисциплины, чем у нас, и произвели грандиозный скандал, с попыткой избить лектора, одного из идейнейших работников нашего национального Центра; особенно обиделись, когда К. отметил, что в красной армии пьяный офицер невозможен, ибо его сейчас же застрелит любой комиссар или коммунист; у нас же в Петропавловске идет такое пьянство, что совестно за русскую армию".
Проблемы эти были видны и современникам - в частности колчаковский министр И.И. Сукин писал следующее: «Главная масса офицерства в Сибири принадлежала к числу произведенных во время войны, а не профессиональных военных. Офицеры эти обладали невысокими качествами дисциплины и военных знаний. Лишь впоследствии, вместе с военными успехами, начался приток опытных офицеров с юга и севера России и из-за границы. Многие в Сибири считали, что незначительность профессионального военного элемента в нашей армии есть большое преимущество, делавшее ее более гибкой и приспособленной к гражданской войне, где стратегия иногда менее важна, нежели близость к солдату и правильное чутье народных настроений. Но раздавались, конечно, голоса и в обратном смысле, а именно среди некоторых генералов господствовало убеждение, что победа над большевиками станет возможной лишь тогда, когда наши армии будут выведены из партизанского состояния и переустроены в регулярные и правильно управляемые отряды. Так или иначе, но командный состав наших войск, без всяких сомнений, был крайне неудовлетворителен. Младшие офицеры представляли собой серую массу, недостаточно воспитанную, старшие же начальники были лишены дарований, дисциплины и настойчивости, которых требовали тяжести условий борьбы. В этом отношении Красная Армия всегда имела над нами решающее преимущество, ибо ее командный состав был, с одной стороны, опытен, а с другой - вынужден подчиняться строжайшей дисциплине, которую большевики особенно применяли в отношении офицеров».
Ситуация усугублялась тем, что - по словам Генштаба генерала Филатьева - «в Сибири, благодаря неопытности и уступчивости адмирала Колчака, никто не хотел мириться с положением, соответствующим его чину и званию в царской армии, каждый норовил шагнуть через три, четыре и больше ступеней. Благодаря этому разрослось число высших штабов за счет боевых единиц. Группа в 12-15 тысяч человек, т.е. то, что в нашей армии военного времени было меньше дивизии, в Сибири составляло армию, да не просто армию, а отдельную, т.е. командующий ею пользовался правами и содержанием главнокомандующего. Армия делилась на два корпуса по 7-8 тысяч человек; дальше шли дивизии и полки силою иногда всего в 200 человек, т.е. меньше нормальной роты, а бывали дивизии и в 400 человек». В условиях острого дефицита командных кадров эффект был просто губителен: «Если бы такая щедрость в установлении командных ступеней не влекла за собой ничего, кроме излишних денежных расходов, можно было бы не очень печалиться. Но она ослабляла и без того слабый командный состав, отвлекала массу офицеров на штабные должности и механически вызывала создание корпусных, дивизионных и пр. обозов, причем численность повозок не сообразовывалась ни со штатами, ни с потребностями, а исключительно зависела от возможности отнять у населения большее или меньшее количество повозок и лошадей… Отсюда-то и получилось, что из 800 тысяч ртов в строю оказывалось всего 70 тысяч бойцов, которых обслуживали: штаб главнокомандующего, пять штабов армий, 11 штабов корпусов и 35 штабов дивизий. Какие невероятные и к тому же ненужные трудности должно было испытывать интендантство и другие управления, чтобы прокормить и снабдить всю эту ораву небоевого элемента.». О том же писал и Сукин: «Одной из печальных сторон нашей фронтовой военной организации было изобилие нестроевых должностей как офицерских, так и нижних чинов. На каждые сто штыков приходилось приблизительно 200-300 нестроевых, исполнявших разные тыловые обязанности. Что же касается штабов, то последние разрослись до невероятных размеров, скопив в себе политиканствующий и недостаточно активный элемент. Штабы эти не пользовались в большинстве случаев доверием войсковых частей. Они, в сущности, лишь едва ими руководили, ибо служба связи была так скверно налажена, войска же растянуты на столь больших расстояниях, что директивы штабов имели второстепенное значение, и каждая часть действовала почти самостоятельно. Штабы, таким образом, скорее регистрировали развитие фактических событий, нежели ими управляли».
В отличие от белых красные на данном ТВД сумели побороть партизанщину и эволюционировать к регулярной армии, обеспечить армию не меньшим числом офицеров и при этом наладить жесткую дисциплину. Кроме мобилизации и массового привлечения на службу офицеров старой армии, большую роль сыграло и использование унтер-офицерского и рядового состава с опытом мировой войны. Как отмечал Симонов, «Руководители белого движения на востоке России не осмелились провести в тыловых округах мобилизацию в армию запасных солдат старших возрастов, имевших боевой опыт Первой мировой войны, так как считали их политически неблагонадежными. В отличие от белых большевики на укомплектование своих вооруженных сил привлекали прежде всего бывших солдат-фронтовиков, благодаря чему сколачивание частей и соединений Красной Армии проходило в предельно короткие сроки». О том же писал ЕМНИП и Какурин.
Результатом невысокого качества колчаковских войск было то, что на Юге России было невозможно себе представить: «Однако какими бы талантами ни обладали военачальники, без войск они ничего сделать не могут. А войск у Колчака не было. По крайней мере, в сравнении с красными. Законы военного искусства непреложны и говорят о необходимости, как минимум, троекратного превосходства над противником для успешного ведения наступления. При несоблюдении этого условия и отсутствии резервов для развития успеха операция приведёт лишь к напрасной гибели людей, что и произошло весной-летом 1919 года. К началу наступления белые обладали лишь двойным превосходством в силах, причём учитывая нестроевых, а не только боевой состав. Реальное соотношение, скорее всего, было для них ещё менее выигрышным.» И это при том, что на Юге белые добивались гораздо больших успехов при обратном соотношении сил. В результате в Сибири победа красных оказалась в первую очередь как раз следствием больших организационных способностей большевиков, сумевших создать гораздо более боеспособную армию.