Георгий Менткевич, интервью, 2007-й. «Куда вы, доктор, лезете? Это не ваше дело. Мы деньги собираем»

[eugen1962]

Решил запостить в журнал интервью Георгия Менткевича разных лет. Но не применительно к нынешнему конфликту в онкоцентре им.Блохина. А безотносительно. Примерно так, как я привел материалы о главе фонда "Настенька", чтобы показать, какого хорошего, светлого человека поливают грязью всякие негодяи ( Глава фонда «Настенька» Джамиля Алиева: Каждый день нужно делать что-то для мира. 25.08.2017), как я понимаю, за то, что она просто сказала правду. Публично. И о травле сложившегося коллектива онкологов, и о том, что родителей никто не заставлял писать петиции Путину ( Не мешайте врачам онкоцентра спасать наших детей! Про петиции в защиту врачей онкоцентра им.Блохина), записывать видеообращения, а наоборот, их лишь отговаривали от публичных акций, во избежание карательных санкций новоназначенной дирекции.
В случае Джамили Алиевой я "отделался" лишь одной публикацией, где помимо большого интервью лишь привёл множество ссылок на её интервью иные. А, применительно к Менткевичу, мне представляется, что надо опубликовать серию. Поскольку тут охват вопросов значительно шире. Это не только благотворительность, это и про детскую онкологию, онкологическую помощь детям в РФ, здравоохранение и не только.
Впрочем, серию я уже начал тут, где в самом конце (под катом) я приводил попавшееся на глаза видеоинтервью Георгия Людомировича, данное им в 2012-м году: Эфир на Первом образвательном общероссийском телеканале 16 сентября 2012г. (с) Телекомпания СГУ ТВ. Программа "Имена".
Ну так продолжим. Год 2007-й.

90% закупок оборудования для детской онкологии финансируют благотворители. 01.06.2007, Газета / Municipal Press


Сегодня Международный день защиты детей. "Подарок" к празднику преподнесли и российские власти: с 29 мая таможня приостановила вывоз из страны любых биологических образцов человека. Под запретом, таким образом, оказались даже анализы крови. Возможные последствия - смерть пациентов, в том числе и детей: они могут не дождаться донорских тканей для трансплантации. Если не помогает государство, больным детям и их родителям остается надеяться на благотворителей. Причем зачастую - иностранных.

2 июня в Лондоне состоится благотворительный вечер с участием мировых звезд и политических деятелей, организованный Международным благотворительным фондом помощи детям, страдающим онкологическими заболеваниями, имени Раисы Горбачевой. Все собранные средства пойдут на приобретение оборудования для детских клиник Москвы и Санкт-Петербурга, на строительство первого детского хосписа в Подмосковье.

О том, с какими проблемами в России приходится сталкиваться как пациентам, так и врачам, работающим в сфере детской онкологии, в интервью обозревателю "Газеты" Галине Ляшенко рассказал профессор, заведующий отделением химиотерапии и трансплантации костного мозга НИИ детской онкологии и гематологии Российского онкологического научного центра имени Н.Н. Блохина Георгий Менткевич.

- Когда болеет ребенок - это всегда трагедия. Когда у ребенка болезнь онкологическая - это трагедия вдвойне. Вы с этим сталкиваетесь каждый день. По ночам нормально спите?

- Нормально. Спросите почему? Да потому что ситуация в детской онкологии значительно лучше, чем во взрослой. У взрослых мы говорим об излечении не очень большого процента больных. В большинстве же случаев речь идет о продлении жизни. У детей ситуация несколько другая. Они болеют другими формами рака, которые излечиваются лучше, чем у взрослых. И подавляющее большинство тех детей, кто попадает в мое отделение, выздоравливают. Они будут жить нормальной жизнью. У них будет профессия, семья, дети. Так что ситуация тут не безнадежная.
В США, к примеру, в 2010 году количество людей, перенесших в детстве рак и излечившихся, приблизится к 2 млн.
Хотя, безусловно, это серьезное состояние. Ребенок все-таки может погибнуть. Даже если брать, к примеру, лимфобластный лейкоз, наиболее часто встречающуюся в детском возрасте опухоль, от которого мы излечиваем почти 90% больных, но 10% все-таки погибают.
Всего же в России разными формами рака ежегодно заболевают около 5 тысяч детей, из них примерно 500 первичных больных ежегодно проходят через наш центр.

- Почему вы приводите статистику излечившихся в США? Какова ситуация в России?

- Медицинская статистика по России практически отсутствует. Потому что система здравоохранения в России в целом работает плохо, а в последние годы хуже, чем работала раньше. Вкладывается меньше денег в современные технологии, образовательный процесс, мотивацию врачей и сестер.
Что же касается результатов, которые мы получаем у себя в Институте детской онкологии, то они очень близки к тем, что есть в Европе и США. Мы никого не отправляем на лечение за границу. Мы все можем сделать здесь.

- Даже в условиях нехватки средств?

- Даже в таких условиях. Пока. Однако Минздравсоцразвития не успокаивается, разваливая высокотехнологичную помощь. Сегодня нам квотируют меньшее количество больных, чем мы лечим. То есть нам заранее говорят: вы, к примеру, можете пролечить 50 больных, а мы вам заплатим только за 30. А дальше - что хотите, то и делайте. Такова позиция Минздравсоцразвития, которое встало между деньгами пациентов и осуществлением лечебного процесса, присвоило себе деньги бюджета и диктует, кому и что купит, кому и что даст. Такой организации системы здравоохранения нет ни в одной развитой стране мира. Никто не распоряжается деньгами пациентов.

- Как вы прокомментируете недавнее распоряжение Федеральной таможенной службы о запрете вывоза из России биологических образцов человека?

- Это уже какая-то паранойя. Во-первых, это приведет к дальнейшей изоляции российской медицинской науки от мировых достижений. Детская онкология и биоонкология давно являются международными проблемами. Большая часть исследований в этой области совместные. Ни одна страна в мире не может вести их самостоятельно. А для исследований необходимы не только ткани костного мозга, но и другие биоматериалы. Что касается практического вреда - ну погибнут у нас лишние 10-20 человек. Это не очень волнует таможню или других людей, которые приняли это решение. У нас всегда сначала издается приказ, а потом оцениваются его последствия. Это не единственный пример. Ну почему, к примеру, у нас лекарства стоят в несколько раз дороже, чем в Европе, почему они вообще недоступны льготникам? Без них люди умирают.

- На территории вашего учреждения уже давно было начато строительство специализированного детского онкоцентра. Какова его судьба?

- Он строится уже 10 лет. А точнее, уже не строится примерно пять лет. Строительство заморожено. Этот объект с самого начала был включен в газовое соглашение между Россией и Турцией: в обмен на российский газ турки обязались построить несколько объектов. В том числе этот центр. Строительство шло потрясающими темпами. Все было возведено практически за год. Уже начали завозить тяжелое оборудование, собирались его устанавливать. Оборудования завезли на $11 млн.
Но вдруг правила игры изменились: Институт детской онкологии из контракта был исключен, строительство заморожено, а оборудование просто погибает. Оно не принадлежит РФ и не установлено. Там погиб ядерно-магнитный резонатор за $1,5 млн, компьютерный томограф. Часть оборудования вообще осталась на таможне. Его никто не стал растаможивать. Не говоря уже о стоимости самого строительства, в которое было вложено около $40-50 млн.

- Каковы последствия такого отношения государства к этой проблеме?

- Если у нас пенсионеры перекрывают Ленинградское шоссе, тогда власти понимают, что дело плохо. Больные дети и их родители ничего перекрывать не будут. Они будут просто тихонечко умирать. Вот и все последствия.

- А как же нацпроект в сфере здравоохранения? Он не работает?

- Идеология этого нацпроекта как раз и заключается в том, чтобы дать возможность распоряжаться деньгами пациентов. Для каких целей? Я не знаю.

- Иными словами, в результате его реализации станет только хуже?

- Конечно. Потому что между пациентом и врачом, то есть оказанием медицинской помощи, должен быть самый короткий путь. Как это действует на Западе: есть страховая компания, которая владеет деньгами и оплачивает услуги. Для чего нужно создавать колоссальный бюрократический аппарат с федеральными агентствами и так далее? В любой другой стране роль минздрава сводится к формированию законодательной, разрешительной базы, финансированию эксклюзивных проектов, но не к оказанию помощи, которая должна осуществляться по мировым стандартам. Минздраву там делать нечего. Потому что никто в минздраве не может сказать, как лечить лейкоз или другие онкологические заболевания. Минздрав должен иметь право что-нибудь запретить, если это покажется ему очень дорого.

- Получается, кроме проблем, от нацпроекта вы ничего не получили?

- Мы от него вообще ничего не получили. Онкология с самого начала не была включена в нацпроекты. Между тем медсестры отделения онкологии или трансплантации костного мозга - это высококлассные специалисты. И на них нацпроект не распространился. Наоборот, им снимают надбавки. И зарплаты, которые они получают, составляют 5-6 тысяч рублей. Правда, сейчас продолжаются попытки включить детскую онкологию в нацпроект. Ведь надо учитывать, что детская онкология - это одна из наиболее острых социальных проблем. В развитых странах это одна из первых причин смертности детского населения.

- А в России?

- В России структура детской смертности другая. В развитых странах гораздо меньше детей погибает от инфекций, очень низкая смертность при родах и т.д. Но и в России - это большая социальная проблема. Однако у нас ей уделяют очень мало внимания.
В России это происходит на уровне вопиющих криков по телевидению, что какому-то ребенку нужно 170 тысяч евро на лечение за границей. А когда я им звоню и предлагаю провести то же лечение у нас бесплатно, то в ответ мне говорят: «Куда вы, доктор, лезете? Это не ваше дело. Мы деньги собираем».

- Что плохого в том, что кто-то собирает деньги на лечение ребенка?

- Это пример недобросовестной благотворительности. Очень часто люди собирают деньги, чтобы отправить их и ребенка за границу и за это получить серьезный откат. Говорю об этом не понаслышке. Мне в свое время делали такие предложения и предлагали посылать наших больных на лечение за границу на очень привлекательных условиях.

- То есть благотворителям доверять нельзя?

- Ну почему же. Есть действительно хорошие благотворительные организации. У нас есть очень хорошие контакты с фондом «Настенька», Благотворительным резервным фондом, некоторыми другими организациями. Мы с ними работаем и отвечаем за использование средств, а они очень серьезно отвечают перед своими учредителями и готовы к любым проверкам.

- Значит, добросовестная благотворительность все-таки существует?

- Да. При этом те фонды, которые реально и хорошо работают, с каждым годом собирают все больше и больше средств.

- О каких суммах идет речь?

- Если мы говорим о моем отделении, то 90% закупок оборудования за последние пять лет сделаны за счет благотворительных организаций. С расходным материалом ситуация обратная: 90% оплачивает бюджет. В таком же соотношении оплачиваются и препараты - примерно 9:1. Правда, в последнее время онкоцентр вынужден уменьшить количество закупаемых препаратов, перестать покупать дорогостоящие препараты последнего поколения. Потому что финансирование, как я уже говорил, сокращается.

- Благотворительная помощь идет в основном от российских благотворителей или от иностранных?

- Большая часть пожертвований идет от иностранных граждан. Хотя в последнее время начинают появляться и российские компании.