Как Солженицын Шолохова травил
По теме: Шолохов: предсказание голодомора || Занимательная биография господина Барщевского
Шолохов и Солженицын
О сложных взаимоотношениях двух Нобелевских лауреатов
30 лет назад, 21 февраля 1984 года, скончался великий русский советский писатель, лауреат Нобелевской премии Михаил Александрович Шолохов. Последние годы его жизни были отравлены активно подхваченной на Западе давней клеветой, что якобы не он был автором «Тихого Дона». К сожалению, одним из самых активных застрельщиков этой кампании был другой Нобелевский лауреат - Александр Исаевич Солженицын. ©Никто, даже враги Шолохова, сегодня не спорят с тем, что он был прежде всего писателем. И в то же время, многие годы продолжается дискуссия на тему, кем по преимуществу являлся Солженицын - писателем или политиком? Например, П.В. Палиевский и В.Н. Крупин считают, что литературное значение творчества Солженицына было преувеличено в политических целях сначала на Западе, а потом и в России (О Солженицыне - не по лжи // Лит. газета, 2008, 10.XII). Действительно, трудно назвать после Ивана Денисовича Шухова какого-нибудь оригинального, запоминающегося героя прозы Солженицына Это большей частью реальные исторические личности. И сам Солженицын в большинстве своих произведений скорее историк и публицист, нежели прозаик.
Тема Шолохова занимает значительное место в литературной публицистике и мемуаристике Солженицына. Он посвятил Шолохову две статьи и большую главу в книге «Бодался теленок с дубом», не говоря уже об устных высказываниях и интервью. Отношения Солженицына и Шолохова не заладились с первого же знакомства на встрече Н.С. Хрущева с творческой интеллигенцией в Кремле в декабре 1962 года. Хрущев тогда позировал перед кинокамерами, пожимая руку Солженицыну, в то время как Шолохов находился где-то на заднем плане. Когда же Шолохов захотел познакомиться с Солженицыным, тот повел себя откровенно холодно: «Тоскливо мне стало, и сказать совершенно нечего даже любезного». Такая встреча породила у писателей взаимное чувство неловкости, которое, надо полагать, не смогли рассеять ни извинительное, со ссылками на обстоятельства и комплиментами письмо Солженицына в адрес «автора бессмертного “Тихого Дона”», ни положительная оценка Шолоховым «Одного дня Ивана Денисовича».
Впоследствии их отношения (уже заочные) лишь ухудшились. Шолохов, в отличие от многих известных советских писателей, ответственно относился к своему положению видного советского общественного деятеля, члена ЦК КПСС и депутата Верховного Совета СССР, считал его не просто привилегированной формой признания властью его писательских заслуг, а идейной и гражданской обязанностью.
Шолохов никогда не был приспособленцем, что подтвердила его борьба не на живот, а на смерть с ростовской партийной и чекистской верхушкой и с самим всесильным наркомом Ежовым, развязавшими кровавые репрессии на Дону в 30-е гг.
Эту борьбу я подробно, на основе документов, описал в своем романе «Огонь в степи» /«Шолохов»/). Но правящую партию Шолохов считал своей партией, а советское государство - своим государством. Солженицын, как мы знаем, придерживался совершенно иных позиций.
И здесь исключительно важно отметить, что его взгляды на Шолохова как на «плагиатора» и «продавшегося коммунистам средненького писателя» совершенно не разделяли большинство русских писателей-антикоммунистов и общественных деятелей первой и второй волн эмиграции. Возьмем одного из героев «Тихого Дона», атамана Донского казачьего войска генерала Петра Николаевича Краснова. Он описан Шолоховым большей частью иронично. Но реальный Краснов (будучи, к тому же, писателем) никогда не сомневался, что именно Шолохов - автор романа. В 1944 или 1945 г. в Северной Италии писатель-эмигрант Борис Ширяев записал свою беседу с Красновым о Шолохове, в которой генерал, служивший в то время при гитлеровской армии, в частности, сказал: «Это исключительно огромный по размерам своего таланта писатель, и вы увидите, как он развернется еще в дальнейшем... Я столь высоко ценю Михаила Шолохова потому, что он написал правду». На шутливый вопрос Ширяева: «…значит, и то, что написано им о вас, ваше высокопревосходительство, тоже глубоко правдиво?» - Краснов самокритично ответил: «Безусловно. Факты верны. Освещение этих фактов?.. Должно быть, и оно соответствует истине... Ведь у меня тогда не было перед собой зеркала!» - закончил такой шуткой и генерал» (Воля к правде // Часовой, 1966, № 476. С. 18-20).
А вот другой герой «Тихого Дона», пожизненный походный атаман Донского казачьего войска генерал Петр Харитонович Попов. Так же, как и войсковой атаман Краснов, он не питал и тени сомнения, кто был автором «Тихого Дона». Сам Попов, со слов шолоховеда-эмигранта Г. Ермолаева, рассказывал, что он познакомился с этим романом в начале 30-х годов, когда жил в Болгарии: «...первое издание выходило тетрадками и было набрано на машинке. На Дону оно произвело впечатление сильное. Грамотные люди даже заподозрили, что не Ф.Д. ли Крюков автор романа? И сейчас же прислали мне несколько тетрадок с запросом, какое мое мнение? Я прочитал и сейчас же ответил: “Нет, автор не Ф. Д. Крюков, язык не его, и, хотя автор бойкий, но, видимо, начинающий... судя по началу, видно, что автор не казак, - живет он на Дону, казачий быт изучает”» (Ермолаев Г.С. Действительность и вымысел в эпопее «Тихий Дон». Описание военного совета в Ольгинской).
Что же касается самого упомянутого Германа Сергеевича Ермолаева, наиболее последовательно и профессионально отстаивавшего на Западе объективную точку зрения на авторство «Тихого Дона», то он был не только антикоммунистом, но и, подобно Краснову, т. н. «коллаборационистом», в чем имел смелость признаться в 2004 г. Ермолаев родился на Нижнем Дону в семье бывшего казачьего офицера. После захвата гитлеровской армией большей части Ростовской области в 1941-42 гг. Герман и его отец Сергей Ермолаев вступили в организованный немцами т. н. «Казачий стан» под командованием Т.И. Доманова, занимавшийся подавлением партизанского движения в Северной Италии. Об этом и о своей судьбе после поражения фашистской Германии Ермолаев рассказал в 2004 г. «Радио Свобода». Он, в частности, говорил: «Я все сделал, чтобы избежать принудительной репатриации в Советский Союз. Два года жил в лагере для беженцев в Зальцбурге. В лагере окончил русскую школу. Два года учился в университете в Граце на отделении славянской филологии. В 1949 уехал в США». (Радио Свобода. Поверх барьеров // «По русским местам в Европе» с Марио Корти: Казаки в Италии. Вед. С. Юрьенен. - Мюнхен, 2004, 9.V). Прежде подобные факты в биографических справках о Ермолаеве не приводились. Работая над рядом статей для Шолоховской энциклопедии (М., Синергия, 2012), я нашел это интервью и включил данные из него в свою статью о Г. Ермолаеве (с. 223-224), отметив, однако, что этот «коллаборационист» - «один из лучших знатоков текста «Тихого Дона»во всём мире, и многие неизвестные факты творческой биографии Шолохова открыты именно им».
Другой видный антисоветчик второй волны эмиграции, советский офицер-перебежчик Григорий Петрович Климов (Игорь Борисович Калмыков), тоже нисколько не сомневался, что обвинения Шолохова в плагиате - не только клевета, но и элемент психологической войны против СССР.
Все названные мной выше люди были коренными донскими казаками, ненавидящими советскую власть, но убеждения не помешали им ценить гений писателя-коммуниста Шолохова и считать его подлинным автором «Тихого Дона».
Так почему же в это не хотел верить другой земляк Шолохова (правда, не казак) - Александр Исаевич Солженицын?
Потому, на мой взгляд, что ни Краснов, ни Попов, ни Ермолаев, ни Климов литературными соперниками Шолохова себя не чувствовали, а вот Солженицын - очень даже чувствовал. Политика проявилась только в исходном моменте их противостояния. Опытный Шолохов, по письмам которого еще в 30-е гг. принимались решения на уровне Политбюро, одним из первых раскусил Солженицына. В политических вопросах Михаил Александрович был более проницательным человеком, чем, скажем, А.Т. Твардовский, который искренне верил, что Солженицын преодолеет психологию репрессированного человека с его естественными претензиями к властям и станет советским писателем, пусть и с оппозиционным уклоном. Вероятно, Шолохов понял по таким документам, как открытое письмо Солженицына IV съезду Союза писателей СССР в 1967 г., что идеи Солженицына направлены не на преобразование советской системы, а на полный слом ее как таковой, чего, конечно, как советский государственник не мог принять совершенно. Отсюда - его крайне резкие высказывания в адрес Солженицына.
Вполне понятна и ответная неприязнь Солженицына к Шолохову, но в ней, однако, есть некая загадка. В самом деле: если борьбу Солженицына с советской властью и Союзом писателей не поддерживал даже Твардовский и его либеральное окружение, то не мог же Солженицын всерьез надеяться, что ее поддержит более «консервативный» Шолохов? Здесь надо вспомнить о писательских амбициях Солженицына, который, по словам Е.С. Булгаковой, считал себя ни много ни мало «младшим братом» самого М.А. Булгакова (Палиевский Петр. Что проявило время // Лит. газета, 2008, № 50).
Но утвердиться в качестве первого русского писателя своей эпохи Солженицыну явно мешал Шолохов - автор одного из лучших романов ХХ века, лауреат Нобелевской премии по литературе (1965).
Причем, если Шолохов-романист пожинал плоды заслуженной литературной славы, то появившиеся сначала в «самиздате», а потом и в «тамиздате» (т. е. на Западе) политически острые на тот момент романы Солженицына («Раковой корпус», «В круге первом») в художественном смысле не выдерживали никакого сравнения с «Тихим Доном».
Не исключено, что именно опасение остаться в истории литературы «вторым номером» после Шолохова, в тени «Тихого Дона», и привело Солженицына к решению морально дезавуировать, «отменить» Шолохова как писателя. Для этого он выбрал два основных пути: поддержал старинную сплетню о присвоении Шолоховым рукописи «Тихого Дона» и всячески пытался принизить значение остального творчества Шолохова, главным образом, «Поднятой целины».
Именно Солженицын оказал всемерную поддержку и помощь И.Н. Медведевой-Томашевской (псевдоним - Д*) в работе над книгой «Стремя «Тихого Дона», где на уровне вульгарного литературоведения рассматривалась возможность, что 1-я половина «Тихого Дона» принадлежит перу известного до революции донского писателя Ф.Д. Крюкова, написал к ней апологетическое предисловие и помог опубликовать за границей. Осведомленный в тонкостях психологической войны Григорий Климов оспаривал утверждение Солженицына, что Д* работала «бескорыстно»: «Году этак в 1969 среди кандидатов на докторскую степень в области русской литературы ходило заманчивое предложение: стипендия в 5000 долларов. Но при этом маленький «соцзаказ» - требуется доказать, что Шолохов НЕ автор «Тихого Дона». Кто-то соблазнился, сидел и копался в этой области. Потом эту диссертацию пустили под маркой анонимного «советского литературоведа Д.», который сразу же сыграл в ящик. А для пущей важности расписаться под этим дали Солженицыну. Типичная фальшивка психологической войны. Ведь я сам работал в области этой психвойны и мог бы накатать целую диссертацию о таких фальшивках».
Поскольку действие «Тихого Дона»переваливает за 1920 год, когда умер Крюков, Солженицын вынужден был поддержать анекдотическую версию С.П. Старикова, что «Тихий Дон» «дописал» тесть Шолохова Петр Громославский. Понимая, однако, что Крюков - довольно слабая кандидатура на роль «первого автора» «Тихого Дона», Солженицын выдвинул еще одну, безымянную: «Не могу абсолютно уверенно исключить, что - был, жил, никогда публично не проявленный, оставшийся всем не известен, в Гражданскую войну расцветший и вослед за ней погибший еще один донской литературный гений…» (Невырванная тайна // В кн. Д*: Стремя «Тихого Дона». Загадки романа. - Париж, 1974. С. 192).
Повторяя доводы о «плагиате» Шолохова, высказанные еще в ноябре 1928 г. Е.Г. Левицкой писателем-рапповцем Феоктистом Березовским, Солженицын, по сути, добавляет от себя («Невырванная тайна», «Бодался теленок с дубом») лишь один: такой правоверный коммунист, как Шолохов, не мог создать отнюдь не лояльный к коммунизму роман «Тихий Дон».
Говоря о Шолохове в своих статьях и выступлениях, Солженицын либо прибегает к передержкам, либо пользуется весьма недостоверной информацией о его жизни и творчестве.
В предисловии к книге Д* Солженицын безосновательно ссылается на исследования Г.С. Ермолаева, поскольку, в отличие от него, не читал писем Шолохова Сталину и Горькому 30-х гг., иначе бы не сделал ложный вывод, будто Шолохов «до сегодня остался верен психологии продотрядов и ЧОНа». Солженицын искажает содержание статьи Ермолаева «Политическая правка «Тихого Дона», когда пишет: «А еще удивляет, что Шолохов в течение лет давал согласие на многочисленные беспринципные правки “Тихого Дона”», ибо Ермолаев постоянно подчеркивает в этой статье, что Шолохов дважды, в книжных изданиях «Тихого Дона» 1933 и 1956 гг., убирал «многочисленные беспринципные правки», внесенные без его согласия редакторами журнала «Октябрь» в 1932 г. и ответственным редактором К. Потаповым в книжном издании 1953 г. Более того, Шолохов добился, что сокращенные редакторами «Октября» куски 3-й книги «Тихого Дона» были напечатаны отдельной журнальной подачей («Октябрь», 1932, май-июнь) - случай уникальный в советской литературе.
Другой пример произвольной трактовки Солженицыным фактов: «А вскоре (речь идет о 1929 г. - А. В.) и сам непререкаемый Сталин назвал Шолохова «знаменитым писателем нашего времени». Не поспоришь». Но никакого спора не было и в принципе не предполагалось. Фраза, о которой пишет Солженицын, была употреблена Сталиным в письме Ф. Кону от 9.VII.1929, напечатанном лишь… в декабре 1949, в 12-м томе собр. соч. Сталина. Однако оно никак не способствовало укреплению писательских позиций Шолохова: наоборот, поскольку дальше Сталин писал о «ряде грубейших ошибок и прямо неверных сведений насчет Сырцова, Подтелкова, Кривошлыкова и др.» в «Тихом Доне». Публикация этого письма остановила на три с половиной года переиздание всех произведений «знаменитого писателя нашего времени»!
Столь же несправедливы и облыжны обвинения Солженицына в «бесстыдно-пропагандистском», «бессовестно-клеветническом» характере «Поднятой целины» Шолохова («По донскому разбору»). По утверждению Солженицына, Шолохов «ни словом, ни теньюшкой» не дает знать в романе о Вёшенском антибольшевистском восстании 1919 г. Это неправда, - например, в главе XII 1-й кн. «Поднятой целины» оно упоминается дважды: «С кольями бы пошли, как вёшенцы в девятнадцатом году!»; «Но только теперь казаки стали ученые. Их бивали смертно за восстания».
О раскулачивании в «Поднятой целине» Солженицын писал: «… весело вышвыривают в феврале семьи с младенцами из обжитых домов, и автор не упоминает лишних подробностей: куда? каким образом? где конвой, этап?» Солженицын не обратил внимания или проигнорировал, что эти же вопросы задает в «Поднятой целине» райуполномоченный ГПУ Захарченко, обращаясь к первому секретарю райкома: «Куда их девать? Из округа ничего нет. Под них эшелоны нужны. На чем их отправлять, куда отправлять?» Растерянность Захарченко объясняется тем, что раскулаченные из Гремячьего Лога - первые в районе. Что же касается остальных «лишних подробностей», то всем читателям «Поднятой целины», исключая почему-то Солженицына, они хорошо известны: раскулаченных отправили из Гремячьего Лога колхозными подводами в райцентр, а потом они (во всяком случае, Дамасковы) оказались в Котласе Коми АССР, где Дамасков-старший вскоре умер от «внутреннего воспаления». Само же раскулачивание, судя по известной реакции Андрея Разметнова в гл. IX 1-й кн. «Поднятой целины», происходило не так уж «весело», как полагает Солженицын: «У Гаева детей одиннадцать штук! Пришли мы - как они взъюжились, шапку схватывает! На мне ажник волос ворохнулся!».
Иногда бездоказательность обвинений Солженицына в адрес «Поднятой целины» Шолохова принимает откровенно грубый характер: «Скрывается давление «Плана» окружкома и райкома, а все жертвы выдаются за внутреннюю необходимость самого колхоза, всё в интересах колхозников (ни строчки о том, что государство столько-то отымает или отымет)». В гл. ХХ 1-й кн. «Поднятой целины» секретарь райкома Корчжинский ясно говорит Давыдову о «Плане»: «Как не торопись, если округ и край жмут, дышать не дают! Семфонд должен быть создан еще к первому февраля, а ты…»
Совершенно непонятна фраза Солженицына о том, что в «Поднятой целине» нет «ни строчки» о возможности отъема государством хлеба у колхозников. Как же нет, если именно на этой возможности основана интрига не одной, а даже нескольких глав 1-й книги «Поднятой целины»?
Ярче всего подобные опасения были выражены середняком Банником в гл. XXIV 1-й кн.: «Соберете хлебец, а потом его на пароходы да в чужие земли? Антанабили покупать, чтобы партийные со своими стрижеными бабами катались?».
Безусловно, по «Поднятой целине» видно, что она написана человеком, в 1930-32 гг. являвшимся кандидатом в члены компартии, а с 1939 г. - делегатом всех партсъездов. Но всё равно это было достаточно острое по тем временам и уж точно не «бессовестно-клеветническое» произведение. Большинство претензий к Шолохову, как мы видим, вымышлены Солженицыным. Цель таких топорно сработанных «разоблачений» ясна: он хотел показать, что автор «бесстыдно-пропагандистской» «Поднятой целины» никак не мог написать правдивого «Тихого Дона». При этом Солженицын особо подчеркивал: «…не хранятся ни в одном архиве, никому никогда не предъявлены, не показаны черновики и рукописи романа» («Невырванная тайна»).
Когда же норвежский исследователь Гейр Хьетсо прислал Солженицыну свою совместную с Густавссоном, Бекманом и Нилом книгу «Кто написал “Тихий Дон”?» (1984), доказывающую на основе компьютерных исследований, что автор «Тихого Дона» - Шолохов, Солженицын не сумел скрыть своего раздражения: «Значит, если карандаш и ложка примерно одной длины, то они суть одно и тоже».
Солженицыну довелось дожить до того времени (1999), когда принадлежавшая Шолохову рукопись первых двух книг «Тихого Дона» была, наконец, найдена. Надо сказать, что в 1990-2000-х он пересмотрел некоторые свои взгляды диссидентской поры. Так, в рассказе «На краях» (1995) Александр Исаевич воздал должное полководческому гению Г.К. Жукова, которого прежде обвинял в «заваливании трупами» противника.
Увы, даже узнав о существовании шолоховской рукописи, Солженицын не захотел или не нашел в себе моральных сил отказаться от своей ошибочной точки зрения на авторство «Тихого Дона».
И это прискорбно.
Андрей Воронцов
специально для «Столетия»
Шолохов и Солженицын
О сложных взаимоотношениях двух Нобелевских лауреатов
30 лет назад, 21 февраля 1984 года, скончался великий русский советский писатель, лауреат Нобелевской премии Михаил Александрович Шолохов. Последние годы его жизни были отравлены активно подхваченной на Западе давней клеветой, что якобы не он был автором «Тихого Дона». К сожалению, одним из самых активных застрельщиков этой кампании был другой Нобелевский лауреат - Александр Исаевич Солженицын. ©Никто, даже враги Шолохова, сегодня не спорят с тем, что он был прежде всего писателем. И в то же время, многие годы продолжается дискуссия на тему, кем по преимуществу являлся Солженицын - писателем или политиком? Например, П.В. Палиевский и В.Н. Крупин считают, что литературное значение творчества Солженицына было преувеличено в политических целях сначала на Западе, а потом и в России (О Солженицыне - не по лжи // Лит. газета, 2008, 10.XII). Действительно, трудно назвать после Ивана Денисовича Шухова какого-нибудь оригинального, запоминающегося героя прозы Солженицына Это большей частью реальные исторические личности. И сам Солженицын в большинстве своих произведений скорее историк и публицист, нежели прозаик.
Тема Шолохова занимает значительное место в литературной публицистике и мемуаристике Солженицына. Он посвятил Шолохову две статьи и большую главу в книге «Бодался теленок с дубом», не говоря уже об устных высказываниях и интервью. Отношения Солженицына и Шолохова не заладились с первого же знакомства на встрече Н.С. Хрущева с творческой интеллигенцией в Кремле в декабре 1962 года. Хрущев тогда позировал перед кинокамерами, пожимая руку Солженицыну, в то время как Шолохов находился где-то на заднем плане. Когда же Шолохов захотел познакомиться с Солженицыным, тот повел себя откровенно холодно: «Тоскливо мне стало, и сказать совершенно нечего даже любезного». Такая встреча породила у писателей взаимное чувство неловкости, которое, надо полагать, не смогли рассеять ни извинительное, со ссылками на обстоятельства и комплиментами письмо Солженицына в адрес «автора бессмертного “Тихого Дона”», ни положительная оценка Шолоховым «Одного дня Ивана Денисовича».
Впоследствии их отношения (уже заочные) лишь ухудшились. Шолохов, в отличие от многих известных советских писателей, ответственно относился к своему положению видного советского общественного деятеля, члена ЦК КПСС и депутата Верховного Совета СССР, считал его не просто привилегированной формой признания властью его писательских заслуг, а идейной и гражданской обязанностью.
Шолохов никогда не был приспособленцем, что подтвердила его борьба не на живот, а на смерть с ростовской партийной и чекистской верхушкой и с самим всесильным наркомом Ежовым, развязавшими кровавые репрессии на Дону в 30-е гг.
Эту борьбу я подробно, на основе документов, описал в своем романе «Огонь в степи» /«Шолохов»/). Но правящую партию Шолохов считал своей партией, а советское государство - своим государством. Солженицын, как мы знаем, придерживался совершенно иных позиций.
И здесь исключительно важно отметить, что его взгляды на Шолохова как на «плагиатора» и «продавшегося коммунистам средненького писателя» совершенно не разделяли большинство русских писателей-антикоммунистов и общественных деятелей первой и второй волн эмиграции. Возьмем одного из героев «Тихого Дона», атамана Донского казачьего войска генерала Петра Николаевича Краснова. Он описан Шолоховым большей частью иронично. Но реальный Краснов (будучи, к тому же, писателем) никогда не сомневался, что именно Шолохов - автор романа. В 1944 или 1945 г. в Северной Италии писатель-эмигрант Борис Ширяев записал свою беседу с Красновым о Шолохове, в которой генерал, служивший в то время при гитлеровской армии, в частности, сказал: «Это исключительно огромный по размерам своего таланта писатель, и вы увидите, как он развернется еще в дальнейшем... Я столь высоко ценю Михаила Шолохова потому, что он написал правду». На шутливый вопрос Ширяева: «…значит, и то, что написано им о вас, ваше высокопревосходительство, тоже глубоко правдиво?» - Краснов самокритично ответил: «Безусловно. Факты верны. Освещение этих фактов?.. Должно быть, и оно соответствует истине... Ведь у меня тогда не было перед собой зеркала!» - закончил такой шуткой и генерал» (Воля к правде // Часовой, 1966, № 476. С. 18-20).
А вот другой герой «Тихого Дона», пожизненный походный атаман Донского казачьего войска генерал Петр Харитонович Попов. Так же, как и войсковой атаман Краснов, он не питал и тени сомнения, кто был автором «Тихого Дона». Сам Попов, со слов шолоховеда-эмигранта Г. Ермолаева, рассказывал, что он познакомился с этим романом в начале 30-х годов, когда жил в Болгарии: «...первое издание выходило тетрадками и было набрано на машинке. На Дону оно произвело впечатление сильное. Грамотные люди даже заподозрили, что не Ф.Д. ли Крюков автор романа? И сейчас же прислали мне несколько тетрадок с запросом, какое мое мнение? Я прочитал и сейчас же ответил: “Нет, автор не Ф. Д. Крюков, язык не его, и, хотя автор бойкий, но, видимо, начинающий... судя по началу, видно, что автор не казак, - живет он на Дону, казачий быт изучает”» (Ермолаев Г.С. Действительность и вымысел в эпопее «Тихий Дон». Описание военного совета в Ольгинской).
Что же касается самого упомянутого Германа Сергеевича Ермолаева, наиболее последовательно и профессионально отстаивавшего на Западе объективную точку зрения на авторство «Тихого Дона», то он был не только антикоммунистом, но и, подобно Краснову, т. н. «коллаборационистом», в чем имел смелость признаться в 2004 г. Ермолаев родился на Нижнем Дону в семье бывшего казачьего офицера. После захвата гитлеровской армией большей части Ростовской области в 1941-42 гг. Герман и его отец Сергей Ермолаев вступили в организованный немцами т. н. «Казачий стан» под командованием Т.И. Доманова, занимавшийся подавлением партизанского движения в Северной Италии. Об этом и о своей судьбе после поражения фашистской Германии Ермолаев рассказал в 2004 г. «Радио Свобода». Он, в частности, говорил: «Я все сделал, чтобы избежать принудительной репатриации в Советский Союз. Два года жил в лагере для беженцев в Зальцбурге. В лагере окончил русскую школу. Два года учился в университете в Граце на отделении славянской филологии. В 1949 уехал в США». (Радио Свобода. Поверх барьеров // «По русским местам в Европе» с Марио Корти: Казаки в Италии. Вед. С. Юрьенен. - Мюнхен, 2004, 9.V). Прежде подобные факты в биографических справках о Ермолаеве не приводились. Работая над рядом статей для Шолоховской энциклопедии (М., Синергия, 2012), я нашел это интервью и включил данные из него в свою статью о Г. Ермолаеве (с. 223-224), отметив, однако, что этот «коллаборационист» - «один из лучших знатоков текста «Тихого Дона»во всём мире, и многие неизвестные факты творческой биографии Шолохова открыты именно им».
Другой видный антисоветчик второй волны эмиграции, советский офицер-перебежчик Григорий Петрович Климов (Игорь Борисович Калмыков), тоже нисколько не сомневался, что обвинения Шолохова в плагиате - не только клевета, но и элемент психологической войны против СССР.
Все названные мной выше люди были коренными донскими казаками, ненавидящими советскую власть, но убеждения не помешали им ценить гений писателя-коммуниста Шолохова и считать его подлинным автором «Тихого Дона».
Так почему же в это не хотел верить другой земляк Шолохова (правда, не казак) - Александр Исаевич Солженицын?
Потому, на мой взгляд, что ни Краснов, ни Попов, ни Ермолаев, ни Климов литературными соперниками Шолохова себя не чувствовали, а вот Солженицын - очень даже чувствовал. Политика проявилась только в исходном моменте их противостояния. Опытный Шолохов, по письмам которого еще в 30-е гг. принимались решения на уровне Политбюро, одним из первых раскусил Солженицына. В политических вопросах Михаил Александрович был более проницательным человеком, чем, скажем, А.Т. Твардовский, который искренне верил, что Солженицын преодолеет психологию репрессированного человека с его естественными претензиями к властям и станет советским писателем, пусть и с оппозиционным уклоном. Вероятно, Шолохов понял по таким документам, как открытое письмо Солженицына IV съезду Союза писателей СССР в 1967 г., что идеи Солженицына направлены не на преобразование советской системы, а на полный слом ее как таковой, чего, конечно, как советский государственник не мог принять совершенно. Отсюда - его крайне резкие высказывания в адрес Солженицына.
Вполне понятна и ответная неприязнь Солженицына к Шолохову, но в ней, однако, есть некая загадка. В самом деле: если борьбу Солженицына с советской властью и Союзом писателей не поддерживал даже Твардовский и его либеральное окружение, то не мог же Солженицын всерьез надеяться, что ее поддержит более «консервативный» Шолохов? Здесь надо вспомнить о писательских амбициях Солженицына, который, по словам Е.С. Булгаковой, считал себя ни много ни мало «младшим братом» самого М.А. Булгакова (Палиевский Петр. Что проявило время // Лит. газета, 2008, № 50).
Но утвердиться в качестве первого русского писателя своей эпохи Солженицыну явно мешал Шолохов - автор одного из лучших романов ХХ века, лауреат Нобелевской премии по литературе (1965).
Причем, если Шолохов-романист пожинал плоды заслуженной литературной славы, то появившиеся сначала в «самиздате», а потом и в «тамиздате» (т. е. на Западе) политически острые на тот момент романы Солженицына («Раковой корпус», «В круге первом») в художественном смысле не выдерживали никакого сравнения с «Тихим Доном».
Не исключено, что именно опасение остаться в истории литературы «вторым номером» после Шолохова, в тени «Тихого Дона», и привело Солженицына к решению морально дезавуировать, «отменить» Шолохова как писателя. Для этого он выбрал два основных пути: поддержал старинную сплетню о присвоении Шолоховым рукописи «Тихого Дона» и всячески пытался принизить значение остального творчества Шолохова, главным образом, «Поднятой целины».
Именно Солженицын оказал всемерную поддержку и помощь И.Н. Медведевой-Томашевской (псевдоним - Д*) в работе над книгой «Стремя «Тихого Дона», где на уровне вульгарного литературоведения рассматривалась возможность, что 1-я половина «Тихого Дона» принадлежит перу известного до революции донского писателя Ф.Д. Крюкова, написал к ней апологетическое предисловие и помог опубликовать за границей. Осведомленный в тонкостях психологической войны Григорий Климов оспаривал утверждение Солженицына, что Д* работала «бескорыстно»: «Году этак в 1969 среди кандидатов на докторскую степень в области русской литературы ходило заманчивое предложение: стипендия в 5000 долларов. Но при этом маленький «соцзаказ» - требуется доказать, что Шолохов НЕ автор «Тихого Дона». Кто-то соблазнился, сидел и копался в этой области. Потом эту диссертацию пустили под маркой анонимного «советского литературоведа Д.», который сразу же сыграл в ящик. А для пущей важности расписаться под этим дали Солженицыну. Типичная фальшивка психологической войны. Ведь я сам работал в области этой психвойны и мог бы накатать целую диссертацию о таких фальшивках».
Поскольку действие «Тихого Дона»переваливает за 1920 год, когда умер Крюков, Солженицын вынужден был поддержать анекдотическую версию С.П. Старикова, что «Тихий Дон» «дописал» тесть Шолохова Петр Громославский. Понимая, однако, что Крюков - довольно слабая кандидатура на роль «первого автора» «Тихого Дона», Солженицын выдвинул еще одну, безымянную: «Не могу абсолютно уверенно исключить, что - был, жил, никогда публично не проявленный, оставшийся всем не известен, в Гражданскую войну расцветший и вослед за ней погибший еще один донской литературный гений…» (Невырванная тайна // В кн. Д*: Стремя «Тихого Дона». Загадки романа. - Париж, 1974. С. 192).
Повторяя доводы о «плагиате» Шолохова, высказанные еще в ноябре 1928 г. Е.Г. Левицкой писателем-рапповцем Феоктистом Березовским, Солженицын, по сути, добавляет от себя («Невырванная тайна», «Бодался теленок с дубом») лишь один: такой правоверный коммунист, как Шолохов, не мог создать отнюдь не лояльный к коммунизму роман «Тихий Дон».
Говоря о Шолохове в своих статьях и выступлениях, Солженицын либо прибегает к передержкам, либо пользуется весьма недостоверной информацией о его жизни и творчестве.
В предисловии к книге Д* Солженицын безосновательно ссылается на исследования Г.С. Ермолаева, поскольку, в отличие от него, не читал писем Шолохова Сталину и Горькому 30-х гг., иначе бы не сделал ложный вывод, будто Шолохов «до сегодня остался верен психологии продотрядов и ЧОНа». Солженицын искажает содержание статьи Ермолаева «Политическая правка «Тихого Дона», когда пишет: «А еще удивляет, что Шолохов в течение лет давал согласие на многочисленные беспринципные правки “Тихого Дона”», ибо Ермолаев постоянно подчеркивает в этой статье, что Шолохов дважды, в книжных изданиях «Тихого Дона» 1933 и 1956 гг., убирал «многочисленные беспринципные правки», внесенные без его согласия редакторами журнала «Октябрь» в 1932 г. и ответственным редактором К. Потаповым в книжном издании 1953 г. Более того, Шолохов добился, что сокращенные редакторами «Октября» куски 3-й книги «Тихого Дона» были напечатаны отдельной журнальной подачей («Октябрь», 1932, май-июнь) - случай уникальный в советской литературе.
Другой пример произвольной трактовки Солженицыным фактов: «А вскоре (речь идет о 1929 г. - А. В.) и сам непререкаемый Сталин назвал Шолохова «знаменитым писателем нашего времени». Не поспоришь». Но никакого спора не было и в принципе не предполагалось. Фраза, о которой пишет Солженицын, была употреблена Сталиным в письме Ф. Кону от 9.VII.1929, напечатанном лишь… в декабре 1949, в 12-м томе собр. соч. Сталина. Однако оно никак не способствовало укреплению писательских позиций Шолохова: наоборот, поскольку дальше Сталин писал о «ряде грубейших ошибок и прямо неверных сведений насчет Сырцова, Подтелкова, Кривошлыкова и др.» в «Тихом Доне». Публикация этого письма остановила на три с половиной года переиздание всех произведений «знаменитого писателя нашего времени»!
Столь же несправедливы и облыжны обвинения Солженицына в «бесстыдно-пропагандистском», «бессовестно-клеветническом» характере «Поднятой целины» Шолохова («По донскому разбору»). По утверждению Солженицына, Шолохов «ни словом, ни теньюшкой» не дает знать в романе о Вёшенском антибольшевистском восстании 1919 г. Это неправда, - например, в главе XII 1-й кн. «Поднятой целины» оно упоминается дважды: «С кольями бы пошли, как вёшенцы в девятнадцатом году!»; «Но только теперь казаки стали ученые. Их бивали смертно за восстания».
О раскулачивании в «Поднятой целине» Солженицын писал: «… весело вышвыривают в феврале семьи с младенцами из обжитых домов, и автор не упоминает лишних подробностей: куда? каким образом? где конвой, этап?» Солженицын не обратил внимания или проигнорировал, что эти же вопросы задает в «Поднятой целине» райуполномоченный ГПУ Захарченко, обращаясь к первому секретарю райкома: «Куда их девать? Из округа ничего нет. Под них эшелоны нужны. На чем их отправлять, куда отправлять?» Растерянность Захарченко объясняется тем, что раскулаченные из Гремячьего Лога - первые в районе. Что же касается остальных «лишних подробностей», то всем читателям «Поднятой целины», исключая почему-то Солженицына, они хорошо известны: раскулаченных отправили из Гремячьего Лога колхозными подводами в райцентр, а потом они (во всяком случае, Дамасковы) оказались в Котласе Коми АССР, где Дамасков-старший вскоре умер от «внутреннего воспаления». Само же раскулачивание, судя по известной реакции Андрея Разметнова в гл. IX 1-й кн. «Поднятой целины», происходило не так уж «весело», как полагает Солженицын: «У Гаева детей одиннадцать штук! Пришли мы - как они взъюжились, шапку схватывает! На мне ажник волос ворохнулся!».
Иногда бездоказательность обвинений Солженицына в адрес «Поднятой целины» Шолохова принимает откровенно грубый характер: «Скрывается давление «Плана» окружкома и райкома, а все жертвы выдаются за внутреннюю необходимость самого колхоза, всё в интересах колхозников (ни строчки о том, что государство столько-то отымает или отымет)». В гл. ХХ 1-й кн. «Поднятой целины» секретарь райкома Корчжинский ясно говорит Давыдову о «Плане»: «Как не торопись, если округ и край жмут, дышать не дают! Семфонд должен быть создан еще к первому февраля, а ты…»
Совершенно непонятна фраза Солженицына о том, что в «Поднятой целине» нет «ни строчки» о возможности отъема государством хлеба у колхозников. Как же нет, если именно на этой возможности основана интрига не одной, а даже нескольких глав 1-й книги «Поднятой целины»?
Ярче всего подобные опасения были выражены середняком Банником в гл. XXIV 1-й кн.: «Соберете хлебец, а потом его на пароходы да в чужие земли? Антанабили покупать, чтобы партийные со своими стрижеными бабами катались?».
Безусловно, по «Поднятой целине» видно, что она написана человеком, в 1930-32 гг. являвшимся кандидатом в члены компартии, а с 1939 г. - делегатом всех партсъездов. Но всё равно это было достаточно острое по тем временам и уж точно не «бессовестно-клеветническое» произведение. Большинство претензий к Шолохову, как мы видим, вымышлены Солженицыным. Цель таких топорно сработанных «разоблачений» ясна: он хотел показать, что автор «бесстыдно-пропагандистской» «Поднятой целины» никак не мог написать правдивого «Тихого Дона». При этом Солженицын особо подчеркивал: «…не хранятся ни в одном архиве, никому никогда не предъявлены, не показаны черновики и рукописи романа» («Невырванная тайна»).
Когда же норвежский исследователь Гейр Хьетсо прислал Солженицыну свою совместную с Густавссоном, Бекманом и Нилом книгу «Кто написал “Тихий Дон”?» (1984), доказывающую на основе компьютерных исследований, что автор «Тихого Дона» - Шолохов, Солженицын не сумел скрыть своего раздражения: «Значит, если карандаш и ложка примерно одной длины, то они суть одно и тоже».
Солженицыну довелось дожить до того времени (1999), когда принадлежавшая Шолохову рукопись первых двух книг «Тихого Дона» была, наконец, найдена. Надо сказать, что в 1990-2000-х он пересмотрел некоторые свои взгляды диссидентской поры. Так, в рассказе «На краях» (1995) Александр Исаевич воздал должное полководческому гению Г.К. Жукова, которого прежде обвинял в «заваливании трупами» противника.
Увы, даже узнав о существовании шолоховской рукописи, Солженицын не захотел или не нашел в себе моральных сил отказаться от своей ошибочной точки зрения на авторство «Тихого Дона».
И это прискорбно.
Андрей Воронцов
специально для «Столетия»