Гений карьеры: Демократический заговор # Заговор президентов # Незваные гости
Гений карьеры. Схемы, которые привели Горбачева к власти
Книга Олега Давыдова «Гений карьеры. Схемы, которые привели Горбачева к власти» представляет собой психоаналитическое исследование судьбы и карьеры Михаила Горбачева. Опираясь на узловые моменты биографии Горбачева, автор вскрывает структуру его личности и обнаруживает поведенческие стереотипы, которые обусловили его стремительное возвышение в рамках партийной иерархии. Это, так сказать, история успеха советского карьериста.
Олег Давыдов
© эссеист
Содержание и введение
Гений карьеры: Демократический заговор
Мы уже отмечали, что в ново-огаревском процессе Ельцин вел себя довольно разумно. Никаких слишком явных выпадов против Горбачева не допускал, но и не давал расслабляться, сразу обламывал. Вел к финалу на коротком поводке. Ну и поведение нашего героя было соответствующим - он сдавал позицию за позицией.
Справа налево: Горбачев, Рыжков, Ельцин. Фото: Юрий Лизунов и Владимир Мусаэльян
Но это вовсе не значит, что Ельцин собирался подписывать договор в том виде, в каком он был в конце концов согласован. Михаил Сергеевич знает это прекрасно, но рассказывает об этом опять-таки как-то слишком сдержанно. Все по той же причине - из боязни трогать то, что может начать издавать неприятные запахи. Однако совсем ничего не говорить о том, что всех больше всего интересует, мемуаристу никак нельзя. И Горбачев кое на что осторожно намекает. Опосредовано, через цитаты.
Например, напоминает, что гораздо позднее, когда уже бессмысленно было говорить о подписании ново-огаревских соглашений, хорошо информированная Галина Старовойтова публично заявляла, что «Президент России вряд ли подписал бы Договор в таком виде, как намечалось на 20 августа, он высказал бы какие-то оговорки». Зная Ельцина, в этом нельзя сомневаться. Не исключено даже, что он мог устроить скандал прямо во время церемонии подписания - для того, чтобы вообще ничего не подписывать. И уж во всяком случае - сразу после подписания со стороны Бориса Николаевича обязательно бы последовали шаги, сводящие на нет всю ценность Союзного договора для Горбачева. Демократическое окружение главы россиян уже готовило почву для этого.
Вот, например, в «Независимой газете» от 8.08.91 на первой странице появляется «Обращение у президенту России Б.Н. Ельцину», подписанное рядом активных демократов (первым в ряду семи подписантов стоит Юрий Афанасьев, а последней - Елена Боннер). В нем говорится, что «текст договора в той редакции, в какой он будет подписан, неизвестен населению России», а прежний текст - не обсужден и неудовлетворителен. Далее следуют объяснения, того, почему документ подписывать не надо. В частности: «Никто не в состоянии объяснить, зачем России, как и любой другой из республик, иметь над собой двух президентов, если мы не хотим зависеть от их взаимоотношений. Зачем нужны два Верховных Совета - источник «войны законов? Зачем нужны - одно над другим - два правительства? И можно ли правовому государству жить по двум Конституциям сразу? Наконец, надо ли вообще создавать такой Союз, в который заведомо не хотят вступать шесть из бывших пятнадцати союзных республик»…
Ну, в тот момент - еще не совсем «бывших», да ладно. Цель обращения ясна: не надо спешить подписывать Договор, а надо его всесторонне обсудить, вынести на референдум… Задача определённа: тянуть время, дабы дать возможность процессам распада идти без помех. Не желательно, чтобы этим процессам что-то препятствовало. А чтобы никто не мог обвинить подписантов в том, что они вообще против любого союзного соглашения, в «Обращении» сказано: «Что же касается юридической базы, необходимой для оперативного решения тех или иных текущих проблем, то для этого, на наш взгляд, было бы вполне достаточно временного соглашения, которое могло быть заключено тем же составом участников в объявленные сроки». Ну и в конце добавлен призыв к демократической общественности: присоединяйтесь.
Собственно, это «Обращение» к Борису Николаевичу появилось в газете как раз под состоявшееся в тот же день заседание Координационного совета движения «Демократическая Россия» (являвшееся политической опорой Ельцина). На заседании было принято Заявление, в которое вошли основные положения «Обращения». И появилось кое-что еще. В частности, первым пунктом в Заявлении стояло требование, чтобы договор был подписан одновременно как минимум четырьмя республиками - РСФСР, Казахстаном, Украиной и Белоруссией. Или пусть дадут гарантии, что подпишут. Хитрость в том, что Украина пока что не собиралась вообще ничего подписывать…
Безусловно, многое из того, что зафиксировано в цитированном выше «Обращении», а также в Заявлении, принятом на Координационном совете «Демократической России», совершенно разумно. Нельзя позволять подписывать столь важные документы, как Союзный договор, создающий новое государство, бог знает кому, тем более - тайно, без широкого обсуждения (окончательный текст договора был опубликован только 16.08.91). Но только все равно эти разумные апелляции к Ельцину - чистейшей воды демагогия. И направлена она лично против Горбачева, поскольку конечная цель обращенцев - не дать подписать Договор, о котором президент так хлопочет. Я не берусь утверждать, что «Обращение» знатных демократов было заранее и во всех деталях согласовано с Борисом Николаевичем, но в том, что оно элемент кампании российского руководства, направленной на срыв подписания Союзного договора, очень трудно усомниться.
И вот почему: в тот же день, в той же газете, но на второй ее странице (буквально на обратной стороне «Обращения» общественности к Ельцину) содержится текст под названием «Проект союзного договора к подписанию готов. Но российские депутаты хотят с ним ознакомиться». В начале этого текста автор напоминает о том, что в июне Борис Ельцин приложил большие усилия к тому, чтобы российский парламент принял постановление о подписании Союзного договора. В результате постановление было принято. Далее: «Кто бы мог подумать тогда, что документ этот, а вернее, одна его фраза, окажется вскоре серьезным препятствием для дальнейших действий российского президента. В конце постановления черным по белому написано: «перед подписанием текст Союзного договора представить Верховному Совету РСФСР». Уже объявлено, что официальная делегация Российской Федерации подпишет Союзный договор через две недели, 20 августа. А сессия Верховного Совета России возобновится лишь в середине сентября». Иными словами: намечается конфликт между жаждущим подписать Договор Ельциным и принципиальными депутатами, которые не могут не уважать букву собственных постановлений и требуют либо немедленно собрать Верховный Совет (что технически невыполнимо), либо перенести день подписания…
Но кто же заметил это противоречие и принципиально поставил вопрос перед Борисом Николаевичем, который из-за обилия государственных дел проморгал столь существенную деталь? Ну конечно, советник российского президента и председатель Комитета ВС РСФСР по законодательству Сергей Шахрай. Тот самый Шахрай, который через четыре месяца станет вдохновителем и организатором беловежского путча, который успешно демонтирует Советский Союз. Тенденция, однако.
А вот что рассказал Анатолий Лукьянов 20.08.91 на встрече с союзными депутатами демократического крыла: «14 августа заместитель главы правительства России Лобов заявил, что не согласен с целым рядом положений Союзного договора, что Россия не будет выполнять целый ряд пунктов Договора. Поэтому Михаил Сергеевич просил на 21 августа собрать Совет Федерации. В ответ мы получили издевательский ответ Ельцина, что после подписания Союзного договора никаких Советов Федерации и никаких союзных органов не существует». Из этой стенограммы (опубликованной в книге ведших дело ГКЧП генпрокурора России Валентина Степанкова и его заместителя Евгения Лисова «Кремлевский заговор») прямо следует, что Борис Николаевич и его люди к 14 числу уже совсем не церемонились с президентом СССР.
Гений карьеры: Заговор президентов
При желании можно набрать еще ворох свидетельств того, что демократически настроенные товарищи деятельно вели подкоп под новоогаревский вариант Договора. Но достаточно. И так уже ясно, что российские демократы стремились к тому, чтобы сделать союзного президента в лучшем случае декоративной фигурой. Михаил Сергеевич не мог об этом не знать, но в своих воспоминаниях он предпочитает об этом знании умалчивать. А если и говорит, то всячески выгораживает победившего Ельцина, на которого, мол, давило его окружение. Вот пишет, например: «Разговаривая с Ельциным 14 августа по телефону, я понял, что Президент Российской Федерации чувствует себя неуверенно, колеблется. Спросил, вижу ли я, каким нападкам он подвергается. Мой ответ свелся к тому, - передаю наш разговор по смыслу - что не меньшим нападкам подвергается и президент страны. Меня критикуют за то, что я, подписав Договор, подвергну опасности целостность государства, а Президента России - за то, что он, сделав то же самое, продлит жизнь империи. Но раз недовольны и крайне правые, и крайне левые, то это лишь свидетельствует, что мы на правильном пути».
Горбачев и Назарбаев. 1991 год
Только подумать: Ельцин «чувствует себя неуверенно, колеблется», Лобов, видите ли, на него давит (см. выше свидетельство Лукьянова о том, кто на кого и как давит). А Горбачев к этому давлению относится с пониманием, потому как на него тоже давят. Более того, по его мнению это недовольство и левых, и правых свидетельствует о правильности пути двух людей, чье основное занятие в жизни - деструктивные игры бессознательного. К психологическому смыслу этого «правильного пути», мы еще подойдем, а пока заметим, что несмотря на все желание идеализировать августовское поведение своего спасителя, Михаил Сергеевич все же подчас дает понять, какова была настоящая роль Ельцина в создании ситуации путча. Вот, например: «Он давно, на протяжении нескольких месяцев (со мной об этом делился Назарбаев), вел закулисные разговор об альтернативном соглашении «четверки» - России, Украины, Белоруссии и Казахстана. Разговор то затухал, то возобновлялся, эта идея не покидала Президента Российской Федерации, и не только его». А кого же еще? Ну ясно, что - российских демократов, которые считали подписание Договора сохраняет всесилие центра и государство коммунистической номенклатуры. А еще? Еще - истинных демократов из союзных республик, которые непрочь были превратиться в туркмен-, узбек- и прочих баши.
Этим достойным людям, вкусившим своеволия, совсем не с руки было иметь над собой какой-то Союзный центр. Они предпочли бы устроиться как-нибудь без Горбачева. И они искали способа эта сделать. Помимо двустронних соглашений, которые они заключали через голову Центра, уже опробовались способы заключать групповые соглашения. Без Горбачева. Правда, пока еще это были весьма предварительные соглашения, но - лиха беда начало. Процесс шел. 14.08.91 в городе Ташкенте завершилась встреча президентов среднеазиатских республик и Казахстана. На ней обсуждался Союзный договор и было принято соглашение об организации межреспубликанского консультативного совета. Инициатором был Назарбаев…
А 16.08.91 (как раз в этот день был, наконец, опубликован окончательный текст проекта Союзного договора) в Алма-Ату к Назарбаеву прилетел Ельцин. Как сообщалось - для обмена ратификационными грамотами договора между Россией и Казахстаном. Но - не только для этого. Перед 20-м надо было еще кое-что обсудить. Что именно? Да вот то, что обсуждалось и на ташкентской встрече и, видимо, раньше - встречу лидеров пятнадцати республик, составлявших Советский Союз, без участия Центра. Без Горбачева, который до времени даже не знал о подготовке такой встречи. Эта встреча была запланирована на конец августа в Алма-Ате. Информация о ней просочилась (или была вброшена?) как раз 16-го, в день прибытия Ельцина на казахскую землю. И это было большущим сюрпризом для нашего героя. Еще не подписав Договор, республики игнорируют Центр. А что будет дальше?
Дальше случился путч, поэтому можно только догадываться, к чему могли привести в тех условиях все эти исключающие участие Союзного центра переговоры. Ну вот Горбачев и догадывался… Болдин вспоминает, что 16.08.91 ему позвонил Михаил Сергеевич, он был возмущен. «На повышенных тонах, раздраженный, стал расспрашивать о совещании в Алма-Ате руководителей республик. Ответить что-либо вразумительное на это я не мог. Во-первых, потому, что сам не знал об этом совещании. А во-вторых, у него были члены Совета Безопасности и помощники, которые специально занимались подобными делами.
- Ты понимаешь, как это называется. Сепаратно, проигнорировав мнение президента СССР, местечковые лидеры решают государственные вопросы. Это заговор. Так не оставлю дело. Надо немедля принимать меры…»
Насчет «принимать меры», это Болдин, конечно, намекает на то, что Михаил Сергеевич позвонил компетентным товарищам и велел начинать опереточный путч. Вряд ли дело обстояло именно так. Но вот в том, что, действительно, был такой разговор, а также в том, что президент до крайности возмущался по поводу поведения «местечковых лидеров», усомниться очень трудно. Хотя бы потому, что, судя по книжке Болдина, ее автор так до сих пор и не знает, о чем Горбачев вел тогда речь - о прошедшей ташкентской встрече, о встрече Ельцина с Назарбаевым, которая только что началась, или о будущей встрече пятнадцати лидеров в Алма-Ате. Скорей всего в воспоминаниях сего достойного руководителя аппарата президента СССР все это смешалось. Потому что - и на самом деле все это был единый процесс, элементами которого были: и обращения к Ельцину демократических товарищей; и нарочитое забывание российским президентом содержания внесенных им в парламент документов; и неожиданное (запоздалое, но очень уместное) вспоминание всякого рода шахраями именно тех пунктов из них, без которых - ну никак нельзя было Договор подписывать; и хамское поведением российских министров, самого Бориса Николаевича по отношению к представителям Союзного парламента… И еще многое и многое другое. Это был ползучий процесс уклонения от ново-огаревских соглашений. Состоялось бы 20-го подписание Договора или нет, совершенно неважно. Горбачев все равно оставался ни с чем. Этот сценарий готовился.
Ну так вот, обсудив с Назарбаевым сценарий действий на конец августа, Ельцин принял предложение казахского лидера немного по-восточному расслабиться. Дело было 18-го. Поехали куда-то в горы, где на берегу быстрой речки были накрыты столы. Обильная еда, море выпивки… Что еще нужно масштабному руководителю для счастья? Казахи народ гостеприимный, перегородили речку, устроили нечто вроде купальни. Русский президент примет рюмку и погружает державное тело в прохладные струи. Александр Коржаков, его главный охранник, вокруг бегает: вылезайте, Борис Николаевич, вода уж больно студена, как бы чего не вышло… Тот вылезет, еще рюмку-другую махнет и опять - тело в прохладу купели - благодать!
Назарбаев и Ельцин в Музее народных инструментов имени Ыхласа в Алма-Ате
Фото Владимира Проскурина
Назарбаев хозяин прекрасный, нагнал музыкантов. Концерт! Один хор, другой, потом третий… Борис Николаевич, как только домбры заслышал, потребовал ложки, стал аккомпанировать. Возможно, даже стучал ими по чьим нибудь кстати подвернувшимся бошкам. Во всяком случае, Коржаков в своей книжке «От рассвета до заката» рассказывает о неистребимой страсти своего хозяина отбивать такт деревянными ложками по чужим головам как раз в связи с этим пиром во время чумы в горах Казахстана.
«Пора улетать. Назарбаев нас не отпускает, - рассказывает Борис Николаевич, у которого по его признанию «уже в глазах рябит от всего этого». Ну что тут поделать? «Вылет отложили на час. Потом еще на час. У Нарсултана Абишевича восточное гостеприимство - не навязчивое, а мягкое, деликатное. Но хватка та же», - констатирует Ельцин и продолжает: - «И вот тут я почувствовал неладное. Какой-то перебор, пережим». Насилу вырвался. До Москвы удалось добраться только к полуночи. «Не думаю, что наша трехчасовая задержка с вылетом из Алма-Аты была случайной. Быть может, что-то прояснится в процессе над ГКЧП». Бог знает, на что человек намекает… Если - на какую-то деликатную роль Нарсултана Абишевича в как раз в эти часы начинавшемся путче, то я протестую. Назарбаев здесь ни при чем.
Гений карьеры: Незваные гости
В пять часов пополудни, когда президент России вовсю предавался восточной разнеженности, президенту СССР, по-европейски спокойно отдыхавшему на даче в Форосе, доложили, что прибыли товарищи Бакланов, Болдин, Варенников, Шенин в сопровождении двух генералов от госбезопасности - Плеханова и Генералова. В момент их прибытия на объекте «Заря» (так по терминологии КГБ называлась Форосская дача) замолчали телефоны. Так судьба стучится в дверь.
Лебединое озеро
Прежде, чем принять заговорщиков, Михаил Сергеевич, конечно, пошел к жене. В дневнике Раисы Максимовны это описано так: «Ко мне в комнату вдруг стремительно вошел Михаил Сергеевич. Взволнован. «Произошло что-то тяжкое, - говорит. - Может быть, страшное». Далее президент информирует супругу о том, кто приехал, и продолжает: «Требуют встречи со мной. Они уже на территории дачи, около дома. Но я никого не приглашал!» Оцените смятение мальчика, почуявшего неладное («они уже на территории») и хватающегося за женскую юбку в жажде успокоения, поддержки (каковую и получает сполна), поймите его состояние: связь «вся отключена! Это изоляция! Значит, заговор? Арест?» И тут же: «Ни на какие авантюры, ни на какие сделки я не пойду. Не поддамся ни на какие угрозы, шантаж».
Стоп, но кто сказал, что должны быть «угрозы, шантаж»? Прибывшие товарищи пока что почтительно ждут под дверью, хотя им и не терпится поговорить о положении в стране. Но вот, наконец, дождались - через сорок минут из внутренних покоев выходит глава государства. Выглядит он болезненно, передвигается с трудом (радикулит), в голосе гнев: «Что случилось? Почему без предупреждения? Почему не работают телефоны?» А действительно - почему? Валерий Болдин, в чьем изложении вся эта история выглядит едва ли не как посещение коллегами приболевшего начальника, ловко увиливает от этого вопроса. В своем «Крушении пьедестала» он все педалирует тему «обсудить ряд вопросов». И еще одну: Горбачев, мол, сам хотел введения чрезвычайного положения.
Может, и хотел, не будем этого полностью отрицать, но только вряд ли это было отчетливо осознанное хотение. И уж во всяком случае, Михаил Сергеевич не собирался брать на себя ответственность за чрезвычайщину. То есть, конечно, все знали, и он сам не раз говорил, что в стране тяжелейшая ситуация, что необходимо предпринимать какие-то чрезвычайные меры для выхода из того страшного кризиса, в который стремительно погружалась страна. Но ведь это не значит, что он намерен был отдавать приказ о введении ЧП.
И тем не менее он его отдал. Точнее говоря, показал, что не против введения ЧП. Как? Да словами и жестами. Ну вот, например, Анатолий Лукьянов в своей книжке «Переворот мнимый и настоящий» рассказывает: «3 августа 1991 года, всего за две недели до так называемого «путча» Горбачев на заседании Кабинета Министров констатировал «наличие в стране чрезвычайной ситуации и необходимости чрезвычайных мер». Причем, как он подчеркивал, «народ поймет это!»
Свежий человек, разумеется, спросит: но разве из этого следует, что президент велел готовить какие-то документы для введения чрезвычайного положения? Нет, не следует. Тем не менее документы начали готовиться. Почему? Давайте разберемся. Лукьянов подчеркивает, что о «необходимости чрезвычайных мер» Горбачев говорил «всего за две недели» до путча. Верно. Но дело-то вовсе не в том, что говорилось это за две недели до оного. Дело в том, что сказано это было как раз накануне отъезда (4.08.91) в Форос. Существеннейшая разница, ибо - одно дело просто сказать нечто в общем словесном потоке, который и завтра продолжится, и послезавтра, как некий фон, на который уже особенно никто не обращает внимания. И совсем другое - когда нечто сказано накануне путешествия, из которого уже не будет возврата в прежнюю страну. Будет возврат в страну новую, которая возникнет едва ли не в самый момент возвращения. Приедет, подпишет бумагу, и - баста. Накануне такого отъезда все, что ни скажешь, звучит как последняя воля, прощальное пожелание остающимся на хозяйстве товарищам: действуйте, народ вас поймет.
То есть разговоры о чрезвычайной ситуации, которые вел Горбачев (и правильно вел, ситуация была действительно чрезвычайной), в условиях непостижимого для здорового человеческого рассудка отъезда на отдых (куда ж ты подался, если все так чрезвычайно плохо?) можно рассматривать как своего рода подначку: вперед, действуйте. Скорее всего - подначку вполне бессознательную. Но упала эта подначка на унавоженную почву. Нормальный обыватель, может быть, не обратил бы никакого внимания на слова о «необходимости чрезвычайных мер», сказанные накануне даже такого отъезда. Но для тех, кто привык ловить каждое слово начальства, каждый намек, и при этом - очень хочет услышать именно то, о чем сам давно и навязчиво думает, слова Горбачева о чрезвычайной ситуации - едва ли не инструкция: пока меня нет, надо принимать чрезвычайные меры. И вот закрутилось, началась подготовка к введению ЧП.
При этом еще надо иметь ввиду, что «инструкция» эта получена теми самыми людьми, которые подобрал и расставил на места сам Горбачев. Он, конечно же, сетует: «Все это были люди, которых я выдвигал и которые меня теперь предали». Но мы-то знаем, что собой представляла горбачевская кадровая политика, помним, как он выращивал «кадровых деток» еще на Ставрополье. Поэтому не будем принимать всерьез эти сетования. Все это были люди, подобно своему патрону, малоприспособленные к серьезной практической деятельности, но - успешно применяющие карьерные технологии, сходные с горбачевскими. Карьеристы из карьеристов, готовые ловить каждое слово начальства, а при случае могущие сыграть и свою игру. Скажем, попробовать применить «Атаку слабой позиции», против патрона, если почуют его слабину. Впрочем, где им тягаться со своим генсеком, он же гений карьеры.
Разумеется, не все путчисты были такими наивными людьми, что поддавшись гипнозу, восприняли слова Горбачева о ЧП как руководство к действию. Но едва ли не все они, проиграв, валили все на своего начальника: он, мол, сам предлагал нам устроить путч. Это - не только по злобе или - для того, чтобы выкрутиться. Некоторые из них и действительно убедили себя и друг друга в том, что Михаил Сергеевич с ними заодно. Многие из них и вправду решили, что президент не будет иметь ничего против того, чтобы было введено ЧП, пока он будет отдыхать. А иначе - зачем бы ему уезжать накануне подписания документа, который менял самую основу устройства страны? Да еще, уезжая, говорить что-то о ЧП? Только затем, чтобы это ЧП ввели без него. Так можно предварительно реконструировать ход мысли и логику действий путчистов. Повторяю, так мыслили вовсе не все они. Но некоторые из них - могли так мыслить. И влиять на остальных. А потом эта детская логика взяла их всех в свой оборот (даже тех кто ее не разделял) и повела за собой, как стадо…
У всякой глупости есть своя логика. Обычно, конечно, ее внедряет какой-нибудь провокатор. Но даже если нет такового, логика все равно проявляется. Ведь люди прикидывают - что и как делать с этим ЧП, готовят наработки, обсуждают варианты: что будет, если Горбачев подпишет подготовленные документы, что будет, если не подпишет, но даст понять, что можно действовать без него. А что если предложить ему сказаться больным, и пока он болеет все провернуть, а что если вообще отправить его в отставку по состоянию здоровья, а может быть - сделать его нездоровым, если сильно будет кобениться. Или - мертвым? В конце концов, есть же и вице-президент… Приехавшие в Форос предлагали президенту едва ли не все эти варианты, кроме летального. Да и как могло быть иначе? Все-таки люди немного представляли характер Горбачева. И, конечно, обсуждали, как быть, если выяснится, что они не совсем правильно поняли нашего героя. Или - что, впрочем, инвариантно, - если выяснится, что он передумал. Безжалостная логика таких обсуждений, часто ведет от вполне косметических мер, против которых трудно что-нибудь возразить, к жестким шагам, которые вряд ли могут понравиться тому, против кого их невольно приходится применять… А когда они очнутся от этого безумия, им придется оправдываются перед следователями и потомками, опираясь все на ту же порочную логику.
Но не будем забегать вперед. Вернемся в начало августа. Горбачев улетел (все-таки «Сделал ручкой»), а «на хозяйстве» оставил Янаева. Улетел, заронив в души товарищей смутную мысль о ЧП. И через день-другой она начала обретать реальную плоть. Встретились два человека, председатель КГБ товарищ Крючков и министр обороны товарищ Язов, посовещались. Обратим внимание на то, что это были как раз те двое, о которых Ельцин (или все-таки Назарбаев?) сказал Горбачеву: «Не тянут больше старики». О, еще как тянут! Первыми впряглись. И это еще неизвестно - почему именно они решились проявить такое рвение? Ясно, что не хотят быть уволены. Но надо сделать, чтобы этого не случилось? Сбросить Горбачева? Или, напротив, выполнить его тайное пожелание? Скорее всего в действиях бедных силовиков есть ход и к тому, и другому. Такова вообще природа всякой интриги, провокации, заговора. Во мраке неизвестности ты что-то делаешь и, может быть, сам не знаешь, как жизнь повернет твой поступок. Да и ты не знаешь, как придется его повернуть. Все зависит от того, как поймут твои начинания партнеры. Ведь дело окутано тайной. Все играют вслепую. Поэтому надо подстраховаться, чтобы в случае чего истолковать свои действия в выгодном для тебя свете. Атмосфера двусмысленности (которую, вообще говоря, создал Михаил Сергеевич) чревата ошибкой.
Так вот, генералы совещаются. Результатом этого становится то, что люди из госбезопасности (Егоров и Жижин) и армии (в лице кристальнейшего Павла Грачева) начинают заниматься составлением стратегического прогноза (он оказался неутешительным) последствий введения ЧП в стране. Крючков в своем воспоминаниях «Личное дело», естественно, намекает на то, что это осуществляется по непосредственному поручению Михаила Сергеевича. Пусть будет так. Но вот тут закавыка - вряд ли наш герой поручал председателю КГБ готовить документы о введении ЧП на том основании, что у президента СССР психическое расстройство… Тем не менее вот цитата из материалов дела, опубликованная Степанковым и Лисовым в книге «Кремлевский заговор»: «14 августа Крючков снова вызвал нас, - свидетельствует Алексей Егоров. - Обстановка, сказал он, сложная. Горбачев не в состоянии оценить ее адекватно. У него психическое расстройство… Будем вводить ЧП». Ну и пошли Грачев, Егоров и Жижин, сели и набросали перечень мер, которые надо принять для его введения. А утром 16-го положили на стол председателя КГБ материал, который и стал основой, так называемого «Постановления ГКЧП №1». Забавно, конечно, что Павел Грачев, приложивший руку к этому замечательному документу, вскоре сделался особо лелеемым Ельциным министром обороны РФ. Позднее этот славный военачальник намеревался взять Грозный силами одного полка ВДВ. Поучаствовал в провокации, которая привела к войне в Чечне.