Русские, 1980-е, фотографии Александра Калиона
[История создания альбома под катом...]
"Русские" Александра Калиона
Maxim Reider
17.03.2008
Фотограф Александр Калион сделал то, что не сделал, кажется, ни один человек - запечатлел на пленке жизнь российской провинции глухих предперестроечных лет. Было тогда ему, парню из приволжского городка Конаково, двадцать с небольшим. Спустя годы он разыскал чудом сохранившиеся негативы и издал альбом, объединив фотографии, сделанные в первой половине восьмидесятых, и назвав его "Русские. Провинция начала 80-х".
По содержанию это - спокойный рассказ о буднях, без умиления, но и без надрыва: человеку дана жизнь, и ее нужно прожить. По форме - классическая черно-белая фотография со всеми ее обязательными атрибутами - светом, композицией, ритмом, и тем, что отец репортажа двадцатого столетия Анри Картье-Брессон называл "решающим мгновением", той долей секунды, когда элементы изображения складываются воедино, и обнажается суть происходящего.
Однако альбом "Русские" - не просто честное свидетельство о конкретной исторической эпохе, и снимки в нем - не просто качественное черно-белое фото, вместе с этой эпохой уходящее в небытие: таков лишь верхний слой восприятия его серии. Вот что пишет в предисловии сам Калион:
"Издавая этот альбом, автор не притязал на масштабное исследование “загадочной русской души”… мне, фотографу-любителю, хотелось тогда найти правдивые образы живущих рядом людей. Без лишней заумности, предвзятости и суеты запечатлеть в них коренное, истинное, хоть и не всегда здравое, что воедино связывает поколения русских".
Об том же он говорит и в интервью, которое дает по телефону из Конакова.
- Я сразу начал снимать этнографическую тему. Я никогда не снимал пейзажи. Меня интересовали только люди. И не просто люди - образы. Снять бабушку, но такой, какой, я знаю, она была и в прошлом веке. Я много читал, и эти образы уже сложились у меня в голове.
Он продолжает:
- Мне говорили: ну что ты старух снимаешь, кому это интересно? Но я знал, что никто этим не занимается, и это - исчезающий мир. В СССР было много талантливых фотографов, но, насколько я знаю, почти все они работали в рамках советского стиля фотографии. Социальной, этнографической фотографии тогда еще, возможно, и не было.
- Глядя на ваши снимки, невозможно не задуматься над личностью автора. Они сняты одновременно изнутри и как бы со стороны, вы - плоть от плоти ваших героев, вы знаете их жизнь до мельчайших подробностей и понимаете самые тонкие движения их души. И в то же время вы - не они.
- Действительно, фотографируя, я смотрю на своих персонажей как человек, пришедший из другого мира, или из другого времени, и поэтому замечаю подробности и детали быта, которые обычно ускользают от внимания.
- Я не совсем об этом. Вы смотрите на людей со стороны, всегда - с сочувствием, иногда - с легкой иронией. Откуда это у вас?
- Не знаю. Во всяком случае, не от чувства исключительности - я в жизни человек очень простой и считаю, что у каждого есть свой талант. Я люблю людей, хотя и не идеализирую их.
- С точки зрения черно-белой фотографии, ваши снимки - классика. Когда я наткнулся на "Русских", я был убежден, что передо мной - работы признанного мастера, мне неизвестного. Вы где-то учились, или получили художественное воспитание дома?
- Нет, я нигде формально не учился, не прочитал ни одной искусствоведческой книги - скучно мне это, и вырос я в очень простой семье. Отец - шофер, сел за баранку подростком, никаких особых интересов, кроме рыбалки у него не было. Мать была поинтеллигентней - из крестьянской семьи, но закончила заочно институт и была заместителем главного инженера на полувоенном заводе. Любила читать, но музыкой и искусствами не интересовалась.
И сам Александр Калион - горный инженер, закончил Калининский Политехнический институт - по его дипломному проекту было выстроено промышленное предприятие. Первый аппарат ему подарили в детстве, "но это не в счет", - говорит он. Всерьез он увлекся фотографией в институте, "хотя студенческая жизнь не слишком располагает к такому интимному времяпровождению".
Фотография захватила его, он поспешил в местный фотоклуб, где его сразу заметили. Ему не было и 20 лет, когда он начал снимать то, из чего впоследствии возникла серия "Русские".
- Почему Вы вообще решили создать подобную серию?
- Мне попал на глаза альбом английского фотографа Яна Берри "Англичане" и я понял, что стиль Берри мне близок. У Берри меня привлекает полное единство формы и содержания: все линии у него рифмуются, работают. А линии - это то, что я все время вижу, - такие створы, знаки, которые я анализирую на визуальные соответствия. Когда я иду по улице, даже без аппарата, я мысленно делаю кадры, которые еще несколько секунд хранятся в памяти - получилось - не получилось. Такая работа, которая постоянно совершается в мозгу. Это как музыка, которая беспрерывно звучит в ушах, ведь музыку слышишь всегда, верно? - простодушно спрашивает он, не догадываясь, что не все люди в такой степени, как он, наделены чувством гармонии. Он продолжает:
- Я и мальчишкой никогда не ходил просто так по тротуару, а ступал на линии, которые образуют плитки, трещинки тротуара.
Идея альбома пришлась ему по душе, и уже тогда он начал отбирать для него фотографии, помечая на обратной стороне их латинской буквой R в кружке: «Russians».
По окончании института он не поехал работать по распределению, а остался в Конаково, устроившись фотографом на местную фаянсовую фабрику. Он перепробовал много занятий - был экскурсоводом и возил группы по стране, работал инструктором райкома комсомола. И продолжал фотографировать.
Калион снимал свою серию с 1979 по 1983 год, снимал той аппаратурой, что была доступна фотографу в провинции - «Зенитом Е» с «Индустаром» и «Гелиосом», потом приобрел свой «джентльменский набор» - телеобъектив «Юпитер 37А» и любимый «Флектагон» - немецкий широкоугольник 35/2.8. И еще работал среднеформатным «Салютом» с работы.
В 1985-м Александр отправился поступать во ВГИК, на операторское отделение. Он успешно сдал профессиональные предметы, его фотографии понравились, но на собеседовании его стали старательно заваливать: он не мог в точности процитировать постановления партийных пленумов по вопросам кинематографии.
- В приемной комиссии была пожилая дама, которая начала кричать: "Да что мы делаем! Что будет с нашим кино, если таких людей мы не принимаем!" И тогда один из членов комиссии, ведущий оператор «Мосфильма» Владимир Нахабцев, сказал: "Высшее образование у тебя есть, мы тебя примем на заочный, а чтобы у тебя было формальное право учиться, я возьму тебя к себе помощником оператора. Позвони через месяц". И дал свой домашний телефон.
Лето в Конаково прошло прекрасно: лодка, девочки, пивко. Осенью он явился на Мосфильм, где и проработал три дня.
- Делать там было нечего, и мы целыми днями курили в пыльных студиях. Мне ребята местные рассказали, что к кинокамере меня и близко не подпустят, будешь аккумуляторы со штативами таскать, и что зарплата - 135 рублей. А я тогда фотографией без труда зарабатывал три сотни.
Не долго думая, он забрал с «Мосфильма» трудовую книжку и вернулся домой.
В том же 85-м ему предложили устроить персональную фотовыставку в Калинине, что для двадцатилетнего фотографа было почти невероятным. Уже и афиши стали готовить, но ему вдруг захотелось все в своей жизни переменить и он уехал в Мирный - алмазную столицу Якутии.
Работал на тракторе, тянул ЛЭП, а по вечерам "лабал в мирнинском кабаке". Еще студентом он играл на бас-гитаре в разных музыкальных коллективчиках, а в Якутии освоил клавиши. Поувольняв постепенно всех, кто "пил ежедневно и не мог держать ритм", он остался работать с одной певицей, купив у барыг невиданный в то время синтезатор с автоаккомпаниментом.
Калион пытался и там фотографировать и даже некоторое время вел фотокружок, но не пошло:
- Воздух там другой, влажности в нем нет, сочности. Деревья на сопках одинаковые, нет доминанты, и лица у людей сухо смотрятся.
Он вернулся в Конаково накануне перестройки. Якутские деньги скоро кончились, он занялся коммерцией, да так успешно, что бандиты приезжали к нему со всей округи, и даже из Москвы. К тому же за ним на мотоцикле гонялся один «крутой» - он отбил у того красивую девушку.
- Я жил во времянке на берегу Волги, строил дом, и каждую секунду должен был знать, где что у меня где лежит: тут топор, там ножницы, здесь молоток, а там еще кое-что зарыто. Времена такие были - первая половина 90-х.
Дом, выстроенный на продажу, сгорел накануне того, как покупатель получил ключи, и Калион понял, что если он хочет спокойно жить, пора возвращаться к фотографии. Он продал участок, купил цифровой аппарат и снова:
- Съемка коммерческая и съемка для себя - никаких пейзажей, человек в этнографическом, художественном, изобразительном смысле. Все остальное - вторично, не более, чем элементы антуража. Цифровой аппарат привлек меня еще и тем, что я всегда хотел исправлять, ретушировать изображения, а под увеличителем это не в полной мере возможно. Да и надоел мне увеличитель - сколько я всего напечатал!
- Что случилось с вашими старыми негативами?
- За те почти четыре года, что я отсутствовал, фотоклуб распался, кулинария, располагавшаяся этажом выше, и раньше не раз заливала наш подвал. В моем личном запиравшемся на ключ столе, что для фотоклуба - редкость, я нашел скукожившийся портфель с негативами.
Несмотря ни на что, часть негативов неплохо сохранилась. Калион отсканировал пленки, тщательно выправил их в компьютере - ведь снимал он старой малоконтрастной оптикой. И, когда появились свободные деньги, издал за свой счет сигнальный вариант - триста экземпляров альбома "Русские". Печать - отменная, с глубоким черным тоном и богатством оттенков серого, именно о такой мечтал он, когда увидел альбом "Англичане" Яна Берри. Как он этого добился? Обладая приличными познаниями в полиграфическом процессе, он самостоятельно изготовил файлы для типографской печати черно-белого изображения по достаточно уникальной технологии - в две черных краски.
- Александр, вас обвиняли в том, что часть ваших фотографий - это коллажи.
- Да, несколько кадров смонтировано, но я не чувствую по этому поводу угрызений совести: это - один сюжет. Просто не сложился кадр, который я видел и ждал. Сколлажировав два негатива, получил именно то изображение, которое хотел. В 80-х впечатывать изображение с другого негатива ручным способом не считалось зазорным, скорее - признаком мастерства. С другой стороны, если бы я выпускал книгу сейчас, я бы обошелся без этих кадров, потому что мне удалось восстановить еще десяток-полтора старых негативов им на замену.
Сегодня Калион занимается дизайном, коммерческой фотографией, выпускает календари и открытки, рекламную продукцию, и продолжает снимать тему, которую начал более четверти века назад. Снимает только в цвете.
- Мне очень нравится черно-белая фотография, но я знаю, что нужно наступать на горло собственной песне и делать цвет. Когда зритель видит черно-белое фото, с его недоговоренностью, его рецепторы возбуждаются и он в своем воображении старается дополнить черно-белое изображение, а это нечестно. Подобно тому, как слышишь издалека музыку, едва улавливая ее мелодию и ритм, и она нравится тебе больше, чем если бы ты услышал ее на качественной стереоустановке. Так же и черно-белая фотография - ты домысливаешь ее и считаешь совершенной. Самое трудное в современной фотографии - это одним нажатием кнопки аппарата получить визуально безупречную образную картинку, непременно цветную, с композиционными художественными элементами в структуре снимка. И без всяких постобработок. Распространено мнение, что цвет убивает художественность, - он должен работать!
Жизненная удача Калиона, вероятно, состоит в том, что в сочетании с талантом к фотографии он наделен характером, который помог ему этот дар реализовать.
- Я упорный, люблю работать, считаю это чертой своего характера. Мне отлично жилось одному - один в квартире, один в доме, дом строил неделями, только изредка с соседом словом перекинешься. Хотя я православный по вере, по натуре, наверное, еще слегка и язычник. Я часто хожу в лес, особенно зимой, и выбираю погоду не солнечную, а наоборот - дождь со снегом, ветер, кутерьма, а я уйду в лес, полянку от снега расчищу, навалю лапника, костер у меня, чекушку возьму, колбаску, и из неуютного мира я делаю небольшой уголок, где мне комфортно. Я и работаю так - уперся и делаю.
***
Недавно в Конаково прошла первая выставка Александра Калиона. Фотограф рассказывает, что на открытие собралась отменная публика и в было произнесено немало речей, где его превозносили чуть ли не до небес.
- Мне даже неловко стало, и я сказал - я просто расчетливый коммерческий фотограф, снимать березки - кому это интересно будет через 20 лет, а вот этнография - на это всегда будет спрос. Что до структуры снимка, я могу вам хоть сейчас объяснить, как мои фотографии устроены.
У Калиона - спокойный приятный голос, он говорит раздумчиво, не спеша, очевидно на ходу формулируя для себя свои мысли. Так что можно на мгновение поверить, что и правда, его фотография - от ума.
Но вот что он пишет своему знакомому - израильскому врачу и фотографу:
"…снимай больше! Можешь себе представить, как маэстро Паганини свою скрипку насиловал? Или Ван Гог краску как грязь, как помои, в холст кидал? Ос-тер-ве-не-ло! Яростно! Хрипя, с надрывом, как в последний раз! Думаешь, они следили за техникой? Они просто взрывались вулканом от переполнявших их эмоций, выплескивались на берег цунами.
Так и фото. Камера - твой инструмент, вернее, твой орган, продолжение твоего ума, твоего глаза, твоей руки. И ты просто забываешь о ее существовании. Ты же не думаешь о взаимодействии своих мышц, перепрыгивая лужу на асфальте? Ты ее любишь и ненавидишь ее. Любишь за то, что она освобождает от боли, и ненавидишь за то, что она снова и снова ноет, зудит, провоцирует эту боль. Вытворяй немыслимое со своей камерой, забудь про видоискатель, плюнь на всякую резкость, вообще на все принципы построения кадра, делай так, как нельзя и невозможно делать, и техника тебе явится сама. А твое внутреннее стремление к гармонии, как течение реки, будет стараться вытолкнуть тебя в спокойное русло выработанных человечеством канонов. Но пока тебя кидает пучина, пока ты борешься на перекатах с подводными камнями, ты учишься, ты приобретаешь навыки, приемы, силу и изобретательность. Те, кто сразу пытается встать на фарватер и двигаться в "правильном" направлении, неизменно оказываются в болотистой заводи, и, завязшие в жиже, уже не умеют и не могут вырваться оттуда. Но если ты попробовал преодолевать стремнину, почувствовал ее энергию, познал ее душу и плоть, то всегда будешь искать только живую, чистую, прозрачную воду, которая и существует-то лишь в движении".