Михаил Эпштейн. O новом столетии. Ответы на вопросы журнала Звезда, октябрь 2000.
Михаил Эпштейн. O новом столетии. Ответы на вопросы журнала Звезда.
Опубликовано: журнал Звезда, 2001, №1, с. 236-238.
(из архива М.Н.Эпштейна)
2000, октябрь. Михаил Эпштейн. O новом столетии. Ответы на вопросы журнала Звезда.
Дорогой Андрей: Я позволю себе ответить избирательно на несколько вопросов, которые ближе кругу моих интересов.
1. Можно ли какой-нибудь период в истории России назвать ее "звездным часом"?
Боюсь, что из дали времен именно 20-ый век (особенно его середина) будет восприниматься как звездный для России. Страшной, кровавой, апокалиптической звездой она взошла над миром - но ведь не всем звездам быть голубыми, приятно мерцать и вызывать вздохи влюбленных. Да и вообще внутри звезды нет и не может быть жизни, поскольку все внутреннее вещество идет на энергию сгорания (которое снаружи представляется свечением). Бывают звезды взрывные сверхновые, пульсары, белые карлики и даже черные дыры... Какой звездой было Россия, еще предстоит определить будущим историкам - астрономам прошлого.
8. Сохранит ли Россия свои границы в 21 веке?
Может быть, Россия и не сохранит своих границ, но это не повод для отчаяния, потому что и значение границ будет уменьшаться. Потоки информации, коммуникации, экономического и культурного обмена, языковой диффузии, технической интеграции будут постепенно размывать старые территориальные границы.
10. Будет ли развиваться интеграционный процесс на пути к мировому правительству или произойдет резкое обособление групп стран по национальному, религиозному, политическому признакам?
Оба процесса: интеграции и дифференциации - будут развиваться параллельно, подстегивая друг друга. Поэтому на знамени 21 века будет написано не "глобальность" и не "локальность", а ГЛОКАЛЬНОСТЬ. Каждая окраина мировой деревни будет прямо подключена к глобальным процессам, а не через посредство района, области, штата, этноса, нации, государства. Технический прогресс - это именно растущая проницаемость коммуникативных сетей, от наибольшего к наименьшему, от ООН к оазису в пустыне и хуторку в степи. Становится все меньше нужды в посредниках, затрудняющих коммуникацию, замедляющих сигнал. В конце концов, каждый индивид сможет непосредственно сообщаться с Центром управления всемирной цивилизации (что ныне представимо только в форме молитвы и ответного чуда).
Иными словами, если некий процесс развития вообще идет, то он идет сразу в обе стороны, глобальности и локальности, как мера сближения этих полюсов. Проницаемость, мгновенность, обратимость информационных и энергетических связей, от индивида до планетарного логоса, - это и есть глокализация. Но это не значит, что роль масс будет возрастать (вопреки Толстому). Будет возрастать роль отдельных личностей, "маленьких людей", микроиндивидов. По мере того как мир становится больше, каждая личность и вещь в нем умаляется, переходит в разряд "микро". Такова судьба любой единичности в расширяющейся вселенной. Об этом законе аллегорически поведал И.В. Гете в своей притче "Новая Мелузина", о красавице-принцессе из рода карликов. "Так как ничто в мире не вечно и все некогда великое обречено убавиться и умалиться, то и мы со времен сотворения мира все умаляемся и убавляемся в росте.." (из романа "Годы странствий Вильгельма Мейстера"). [1]
Теодор Адорно обозначил этот сдвиг масштаба как переход от метафизики к микрологии:
"Эпоха Просвещения не оставляет практически ничего от метафизического содержания истины... То, что отступает, становится меньше и меньше, как в гетевской притче о ларце Новой Мелузины, обозначающем предел. Отступающее становится все менее и менее значительным; вот почему в критике познания, как и в философии истории, метафизика переходит в микрологию. Микрология - место, где метафизика находит убежище от тотальности. Никакой абсолют не может быть выражен иначе как в темах и категориях имманентности, хотя имманентность не следует обожествлять ни в ее условности, ни как тотальность". [2]
Мы живем под знаком "красного смещения", в расширяющемся космосе и усложняющейся культуре, релятивистским следствием чего является миниатюризация каждого предмета и понятия; соответственно возникают новые субъекты этого уменьшенного ранга, "великие в малом". Люди будущего, вполне вероятно, могли бы представляться нам крохотными существами, "муравейчиками", какими жители Земли представляются пришельцу с Сириуса в повести Вольтера "Микромегас".
Как известно, одно из главных направлений современной науки - нанотехнологии, создание миниатюрных компьютеров, роботов, фабрик, армий размером в несколько атомов, способных производить из атомов же любые вещества, проникать в организмы и выполнять функции исцеления, перенастройки, и т.д. Такая мыслящая пыль будет рассеиваться по всей вселенной; ей же будет легче проникать в иные измерения, поскольку в нашем мире нанообъекты почти не имеют размера. Вероятно, нанотехнологиям будущего будет соответствовать нанопсихология и наноэтика, которую еще предстоит выработать, - но русская литература, начиная с пушкинского Вырина и гоголевского Башмачкина, уже внесла вклад в науку и искусство малого, микронику. Перед нами не великие люди и не народные массы, а индивиды, но очень маленькие, смиренные, сознающие свою малость.
11. Кто будет "законодателем исторического процесса": "Карлейль" с его идеей гипертрофированной роли личности или же "Толстой" с его установкой на абсолютную силу духовной энергии масс? Понадобятся ли вообще в третьем тысячелетии "великие люди" или они станут достоянием жанра "фэнтези" и рекламных трюков?
Роль великой личности будет умаляться (вопреки Карлейлю).
12. Насколько серьезно угрожает развитие новых информационных систем духовной самостоятельности и независимости человека?
Думаю, что человеку будущего предстоит тяжелая жизнь, поскольку он окажется связующим звеном множества информационных, генетических, молекулярных, нейронных, эволюционных систем и сил взаимодействия, от которых мы пока защищены броней своего незнания. Все науки, религии, искусства, технологии ищут взаимосвязей в окружающем нас мире: как малое связамо с большим, атом с космосом, гравитация с электричеством, мышление с нейронами, любовь с химией, гений с генами, звезды с судьбой и т.д. И когда все это раскроется, все связи соткутся воедино, человек окажется действительно паучком во всемирной паутине, поскольку к каждому его нейрону, клетке, гену, протезу и чипсу будет что-то приторочено, каждая его частица будет участвовать в каких-то взаимодействиях, о которых он будет знать и которые должен будет контролировать, в свою очередь контролируясь этими системами. Может быть, ему и позволено будет иногда отключать свой мозг от сигнальной панели, которая непосредственно будет передавать малейшие возбуждения его нейронов в центральную диспетчерскую, но за временем отключки тоже будет следить специальная панель; долгий выход из системы будет считаться неэтичным, а грани между этикой и правом начнут стираться, как во всяком системно-эгалитарном обществе.
Представьте себе состояние человека, одержимого верой в магию, судьбу, астрологию и все эзотерические вещи на свете: ему невыносимо трудно жить, поскольку и взгляд прохожего, и тучка на горизонте, и кошка, пересекающая дорогу, и тень, падающая от здания, - все это лично к нему относится и волнует его в буквальном смысле, как чреда прокатывающихся через него смысловых волн, серия непрерывных угроз, обещаний, намеков, предостережений.
Поверьями кругом опутан свет.
Все неспроста, и все полно примет.
И мы дрожим, и всюду колдовство...
(Гете, "Фауст", в пер. Б. Пастернака)
Так вот в 22-ом или 23-м веке будет еще дрожливее, потому что то, о чем магический человек еще только догадывается, имея право не верить себе, всеученейший и всетехничнейший человек будет знать достоверно. А главное, будет обязан жить в соответствии с этим знанием, чтобы от какого-нибудь его мозгового нейрона не изошло жесткое возбуждение, которое может повредить ген нежного растения в седьмом измерении. Как жонглеру с тысячью рук и миллионом шаров, ему трудно будет справляться с жизнью, поэтому самоубийство (или "самоотключение" навечно) может стать массовым исходом из непереносимо усложнившейся жизни. Тогда, с умножением реальностей и миров, дергающих человека за нитки-связи, могут приобрести господство буддизм и другие "негативные" религии, освобождающие человека от страданий и странствий по мирам.
14. Станут ли вековые эсхатологические предчувствия человечества тормозом или гарантом его существования?
Тормоз - это и есть гарант существования, что известно любому водителю. Эсхатология притормаживает разгон технологии на крутых поворотах, а значит, с ускорением истории будет возрастать и роль тормозов. Люди боятся мыслящих машин, вирусов, клонов, искусственных генов, новой расы киборгов (кибернетических организмов), потому что за всем этим чудится обещанное, "то самое", "конец времен". Люди будут одной ногой нажимать на газ технического прогресса, а другой постоянно ощупывать эсхатологические тормоза.
15. Можно ли говорить о мировом прогрессе и предсказуемо ли вообще мировое развитие (России в частности) в новом тысячелетии? Или же все наши исторические прогнозы - не более чем игра безответственного разума.
Идею прогресса во второй половине 20 в. было принято презирать и высмеивать, но думаю, в 21-ом ей предстоит возрождение на вполне законных основаниях, ибо то, что мы наблюдаем от каменного века до компьютерного, от неандартальца до постмодерниста есть несомненный прогресс, в том смысле, в каком это слово может разумно употребляться: прогресс технический, экономический, моральный, интеллектуальный. Растет ноосфера и семиосфера, увеличивается продолжительность жизни, усложняются формы культуры, и даже большинство политиков сейчас знает то, что сто лет назад было невдомек таким величайшим философам, как Ф. Ницше и В. Соловьев: что нет морального оправдания войне и уничтожению "слабых" или "вредных" типов. Другое дело, что на каждой ступени прогресса происходит как бы переворачивание всей лестницы, т.е. давно пройденные ступени вдруг оказываются нам ближе. Тоталитарные режимы 20 века - один из таких кувырков в первобытно-общинный строй, а в 21 веке, с открытием спиритуальных полей и построением мыслящих машин, мы можем перекувырнуться в мир тотальной магии (см. № 12).
Однако не стоит преувеличивать роль морали как таковой. Чтобы человечество объединилось, ему необходимо столкнуться с угрозой извне, от нечеловечества. Если не ошибаюсь, еще в 1986 году Рейган и Горбачев публично заявили, что в случае инопланетной интервенции сверхдержавы готовы забыть о своих разногласиях и объединиться для ее отражения. Иначе, увы, не бывает: я могу осознать себя собой только перед лицом другого. Пока человечество не видит перед собой этого другого, оно не может стать само собой, не может мыслить и действовать как единое "я".
Вообще прогнозы имеют смысл, поскольку они исходят из тех же человеческих способностей предвидения, проектирования, забегания вперед времени, из которых создается само прогнозируемое будущее. Иными словами, я могу предсказывать будущее в той мере, в какой сам его создаю. Собственно, прогноз - это и есть одна из косвенных форм созидания будущего, когда ходу времени "предсказательно" приписывается та тенденция, которую я ему "предрешительно" задаю. Конечно, можно сказать, что в прогнозах само будущее воздействует на нас, посылает сигнал в прошлое по какой-то обратной связи времен... Но ведь то же самое можно сказать и о созидании: мы делаем то, чего будущее хочет от нас. В любом случае по форме опережения, "прокола" временной складки нет принципиального различия между теоретическим прогнозом и практической инициативой.
******
1. Годы странствий Вильгельма Мейстера, или Отрекающиеся, пер. С. Ошерова. И.В.Гете. Соб. соч. в 10 тт., М., Художественная литература, 1979, т. 8, с. 321.
2. Theodor W. Adorno. Negative Dialectics. Transl. by E. B. Ashton. New York: Continuum, 1992, p. 407.