Интервью альманаха Antropolog.ru. М.Н.Эпштейн. Ответы на вопросы интервью альманаха. 22.01.2005.
Интервью альманаха Antropolog.ru. М.Н.Эпштейн. Ответы на вопросы интервью альманаха. 22.01.2005.
22.01.2005. Интервью альманаха Antropolog.ru. М.Н.Эпштейн. Ответы на вопросы интервью альманаха.
- Остается ли актуальным выделение философской антропологии в отдельное направление гуманитарных исследований и практик? Или это уже отошло на второй план и пора выстраивать всевозможные культурные научно-художественные миксы-практики по поводу новой ситуации человека?
- Думаю, лучше не выбрасывать что-либо с парохода современности, а напротив, набирать на него как можно больше разных идей и движений, т.е. следовать примеру Ноя с его спасительным ковчегом, а не футуристов с их быстро затонувшим пароходом.
Обычно антропология, в т.ч. философская (например, у М. Шелера), имела дело со спецификой человека в мире природы, рассматривала его место в космосе, а потому и обращалась преимущественно к данным этнографии и археологии, к древним культурам и примитивным обществам, отражающим сам момент выхода человека из природы.
Сейчас возникает потребность во второй антропологии - ее все чаще называют гуманологией - которая рассматривает специфику человека на его входе в мир информации, среди других фигур ноосферы: генетически модифицированных или сконструированных существ, киборгов, андроидов, представителей искусственного разума, возникающего на смешанной биотехнической или чисто технической основе (нанотехнологии). Если в царстве жизни (биосфере) человек выделялся как разумное и культурообразующее существо (homo sapiens), то в царстве разума (ноосфере) он выделяется как живое существо, смертное, страдающее, эмоционально неустойчивое, душевно и телесно уязвимое, способное к гибельным просчетам и творческим прорывам. Гуманология обращается не к древним, а к наиновейшим и проективным способам бытия человека как хрупко-живого существа, которое производит техносферу и ноосферу и все глубже встраивается в нее, растворяется в ней, сливается с продуктами своей деятельности, становится искусственным созданием самого себя.
Иными словами, специфика человека как переходно-промежуточного существа между биосферой и ноосферой теперь может рассматриваться более выпукло, с двух сторон. Это придает всему комплексу наук о человеке - антропологии вкупе с гуманологией - стереоскопичность мышления, способность глядеть на человека двумя глазами. Раньше антропология была одноглазой, теперь у нее прорезывается второй глаз.
- Насколько правомочно порождение разного рода «региональных антропологий» типа - социальная, культурная, историческая, педагогическая, психологическая, политическая, религиозная антропологии и проч.? Или имеет смысл говорить о необходимости целостного помышления о человеке?
- Целостное мышление и дисциплинарная дифференциация не исключают друг друга. К списку антропологий я бы еще добавил «антропологию искусственного разума», «антропологию техники» и «антропологию ноосферы».
- Можно ли сказать, что в настоящее время мы переживаем становление новой антропологической идентичности? В том смысле, что изменяются не просто привычные формы социальной, национальной, религиозной, расовой идентичности, но меняется в целом идентичность человека, то есть фактически мы говорим о новой онтологии человека. Значит ли это, что в этой связи необходимо строить эту новую онтологию? Не станет ли это новым способом умозрительных спекуляций?
- Да, пора строить новую онтологию человека, которая заострила и осмыслила бы те техноцентрические и дегуманизирующие тенденции, которые проявляются в современной культуре, как родовые свойства самого человека, его кенозис, творческую способность истощать и отрицать себя в плодах своей деятельности, - в машинах, компьютерах, даже компьютерных вирусах.
Все то, что технофобы (включая М. Хайдеггера) считают овеществлением, унижением, деградацией человеческого бытия, на самом деле развертывает его уникальную среди живых существ способность к трансценденции, самозабвению. Полагать, что человек изменяет себе, воплощая свой разум в машинах, - все равно что считать, будто Бог изменяет себе, воплощая в человеке свой образ и подобие. Бог стал человеком, чтобы человек мог обожиться. Человек становится машиной, чтобы машина могла очеловечиться. Такова непрерывная преемственность миротворчества.
- Кто из классических авторов является до сих пор нашим современником, на чьи работы необходимо равняться? Или таковых нет и необходимо выстраивать новый неклассический дискурс, поскольку формируется иная онтологическая ситуация человека?
- Мне близка традиция понимания человека как «автопоэта», полиморфного существа, которое призвано само выбирать и лепить свой образ, в том числе, определять цели и пути своей эволюции и выходить за ее биологические пределы. В этом плане актуализируется ренессансный гуманист Джованни Пикo делла Мирандола, его «Речь о достоинстве человека» а также мысль Ф. Ницше о сверхчеловеке и проблески идеи всечеловека у Ф. Достоевского.
- Кто из ныне живущих, активно работающих авторов (в России и в мире) наиболее рельефно и глубоко влияет на мировую гуманитарную мысль, особенно по части размышления о новой ситуации человека, с точки зрения формирования новых трендов в мировой антропологии?
- В течение тридцати лет тон в гуманистике задавала французская мысль и ее американская рецепция под названиями поструктурализма и деконструкции. Сейчас потенциал этого гиперкритического направления исчерпан, происходит перестройка гуманитарных наук в направлении большей конструктивности и креативности. Гуманитарным наукам приходится давать отчет и обществу, и студентам, и науке в целом - что же они производят, какие новые продукты или проекты «человеческого» они могут предъявить? Естественные науки оправдывают себя технологиями преобразования природы, общественные - практикой социально-политических и экономических реформ, а каков практический потенциал гуманитарных наук и, в частности, антропологии? На это нам всем придется ответить в ближайшее время, иначе гуманитарные дисциплины вообще будут выметены из академического обихода за ненадобностью.
Поэтому, мне представляется, гуманитарные науки будут приобретать все более конструктивный и проективный характер, ничуть не порывая с фундаментальными исследованиями.
Например, исследуя язык, можно обнаружить в нем множество лексических пробелов, морфологических ограничений и окостенений, над которыми должна работать проективная лингвистика, транслингвистика, нацеленная не только на изучение, но и трансформацию своего предмета.
Перед литературоведением и эстетикой задача - обосновывать возможность и желательность новых текстуальных практик и формаций, новых парадигм образного мышления, новых художественных приемов и движений. Так вырисовываются транспоэтика и трансэстетика как области гуманитарных технологий, практически преобразующих те искусства, которые они изучают.
Мне представляется, что наибольший вклад в антропологию и гуманологию вносит те современные ученые-мыслители, которые пользуются новейшими данными естественных и когнитивных наук для понимания пластичности человеческой природы, мозга, мышления, ищут в них возможности для нового витка технической, ноосферной эволюции нашего биовида. Назову только американцев, которых лучше знаю: Даглас Хофштадтер, Рэй Курцвайл, Мервин Мински, Эдвард Уилсон, Роджер Пенроуз... К сожалению, среди них нет гуманитариев, они приходят к антропологической проблематике из физики, биологии, информатики и компьютерных наук. И в этом - глубокий упрек современному состоянию гуманитарных наук, их методологической пассивности, консерватизму, преобладающему критицизму и педантичному аналитизму. Оказывается, специалист по компьютерам или по насекомым может глубже и радикальнее взглянуть на природу мозга и мышления, на перспективы трансформации человеческого рода, чем специалист по литературе или философии, занятый комментариями к трудам прошлого, «расщеплением словесных волосков».
Я полагаю, что гуманитарные науки могут внести совершенно незаменимый вклад в понимание природы человека, потому что кибернетики, физики, биологи все-таки огрубляют эту природу, не привыкли постигать ее в самых тонких и творческих проявлениях. Но для этого гуманитарные науки, ничуть не жертвуя своим богатым наследием и своей гуманитарностью, должны выйти на передний край взаимодействия с компьютерными и когнитивными дисциплинами, осознать рубежную ситуацию современности, когда меняются все понятия о человеке, когда в новой информационно-технической среде преобразуются все его родовые свойства и проявления - ментальные, языковые, этические, эстетические...
- Что бы Вы посоветовали нынешнему студенту или аспиранту, который решил заниматься философией человека? С чего ему необходимо начать?
- С того, чтобы осознать себя человеком 21-го века, когда закладываются основы новой цивилизации. Бытие человека расширяется во множестве мыслящих, ощущающих и действующих машин, которые своим совершенством начинают превосходить, а отчасти заменять самого человека. Эта ситуация чревата и великими свершениями, и великой трагедией, когда вокруг человека может вырасти радикально агуманнный мир, так же бросающий вызов своему творцу, как человек, творение Божие, достигнув высоких степеней познания и свободы, бросил атеистический вызов своему Создателю.
Это пора начальная, зачинательная, а вовсе не завершающая, как представлялось предыдущему поколению гуманитариев. Молодому человеку важно почувствовать, что он принадлежит уже не к генерации «пост» (постмодерн, поструктурализм, посткоммунизм, постколониализм и т.д.), а к генерации «прото» (от греч. protos - первый, начальный, ранний, предварительный; отсюда же и Протей - бог человеческой изменчивости, полиморфности, неуловимой подвижности).
Прото - это осознание того, что мы живем в самом начале неизвестной цивилизации; мы притронулись к каким-то неведомым источникам силы, энергии, знания, которые могут в конечном счете сделать человека властителем вселенной или уничтожить его как биологически уязвимое, интеллектуально ограниченное существо; все наши славные достижения - это только слабые прообразы, робкие начала того, чем чреваты инфо- и биотехнологии будущего.
Мы одновременно возвеличены и принижены огромностью этой перспективы, которая обращается к нам - и против нас, умаляя нас в собственных глазах. «Мы, новые, безымянные, труднодоступные, мы, недоноски еще не проявленного будущего» - так выразил Ф. Ницше это ощущение прото.
Молодым людям, вступающим в науку о человеке, стоит обратить особое внимание на взаимодействие философии и техники, на новые возможности их синтеза. Раньше техника занималась частностями, отвечала на конкретные житейские нужды - в пище, жилье, передвижении, в борьбе с врагами и власти над соплеменниками. Философия же занималась общими вопросами мироздания, которое она не в силах была изменить: сущностями, универсалиями, природой пространства и времени. Техника была утилитарной, а философия - абстрактной. Теперь наступает пора их сближения: мощь техники распространяется на фундаментальные свойства мироздания, а философия получает возможность не умозрительно, но действенно определять и менять эти свойства.
Так, первая задача, которую должны решать создатели компьютерных игр, - задача метафизическая: каковы исходные параметры виртуального мира, в котором разворачивается действие игры, сколько в нем измерений, как соотносятся субъект и объект, причина и следствие, как течет время и разворачивается пространство, сколько действий, шагов, ударов отпущено игрокам по условиям их судьбы и что считается условием смерти? Это относится не только к компьютерным играм, но еще в больше степени - к проектам создания искусственного разума, а также генетически и технически видоизмененных потомков человека. Техника конца 20-го и тем более 21-го вв. - это уже не орудийно-прикладная, а фундаментальная техника, которая благодаря продвижению науки в микромир и макромир, в строение мозга, в законы генетики и информатики проникает в самые основы человеческого бытия и в перспективе может менять его начальные параметры или задавать параметры иным видам бытия. Это онтотехника и антропотехника, которой по силу создавать новый пространственно-временной континуум, новую сенсорную среду и способы ее восприятия, новые виды организмов, новые формы разума. Тем самым техника уже не уходит от философии, а заново встречается с ней у самых корней бытия, у тех первоначал, которые всегда считались привилегией метафизики.